ГЛАВА LIII Положение восточной империи в десятом столетии. - Объем и разделение. - Богатство и государственные доходы. - Константинопольский дворец. - Титулы и должности. - Гордость и могущество императоров. - Тактика греков, арабов и франков. - Латинский язык предан забвению. - Ученые занятия греко

ГЛАВА LIII

Положение восточной империи в десятом столетии. - Объем и разделение. - Богатство и государственные доходы. - Константинопольский дворец. - Титулы и должности. - Гордость и могущество императоров. - Тактика греков, арабов и франков. - Латинский язык предан забвению. - Ученые занятия греков и их уединенность. 733-988 г.н.э.

Луч исторического света как будто начинает просвечивать сквозь мрак десятого столетия. Мы с любопытством и с уважением раскрываем сочинения Константина Порфирородного, которые он писал в зрелых летах в поучение своему сыну и которые обещают познакомить нас с положением восточной империи и в мирное, и в военное время, и в ее внутренней организации и в ее внешних сношениях. В первом из этих сочинений он подробно описывает пышные обряды, которые совершались в константинопольской церкви и в константинопольском дворце по церемониалу, установленному частию им самим, частию его предместниками. Во втором он старается изложить точный обзор как европейских, так и азиатских провинций, или фем, как их тогда называли. Система римской тактики, дисциплина и организация римских армий и военные операции на суше и на море описаны в третьем из этих поучительных сборников, составителем которого был или сам Константин, или его отец Лев. В четвертом сочинении, содержанием которого служит администрация империи, автор знакомит нас с тайнами византийской политики как в дружелюбных, так и в неприязненных отношениях к другим народам. Литературные труды этой эпохи и системы, которых придерживались в ту пору на практике во всех, что касалось законодательства, земледелия и изложения исторических сведений, по-видимому, имели целию благосостояние подданных и делали честь монархам Македонской династии. Шестьдесят томов Василик, составляющих кодекс и пандекты гражданской юриспруденции, были написаны при трех представителях этой счастливой династии. Искусство возделывать землю занимало досуг и упражняло перо самых лучших и самых мудрых древних писателей, а их указания по этому предмету Константин собрал в двадцати книгах Геопоник. Исторические примеры пороков и добродетелей были, по его поручению, систематически изложены в пятидесяти трех книгах, и каждый гражданин мог применять к своим современникам или к самому себе поучения или предостережения прошлых времен. Повелитель Востока снизошел с величественной роли законодателя на более скромную роль наставника и писателя, и если его преемники и его подданные не ценили его отеческой заботливости, это не мешает нам воспользоваться оставленным им долговечным наследством.

Правда, более близкое знакомство с этим подарком уменьшает и его цену, и признательность потомства; несмотря на обладание этими царскими сокровищами, мы все-таки жалуемся на нашу бедность и на наше невежество, а слава тех, кто их создал, меркнет от равнодушия или пренебрежения. Василики оказываются не чем иным, как отрывочными извлечениями из законов Юстиниана, как их неполным и искаженным переводом на греческий язык; но над здравым смыслом древних юристов там часто берет верх влияние ханжества, а безусловное запрещение развода, внебрачного сожития и ссуды денег за проценты вредят свободе торговли и счастию домашней жизни. В исторической компиляции подданные Константина могли восхищаться неподражаемыми добродетелями греков и римлян; они могли оттуда узнать, какой высоты достигали в былые времена энергия и благородство человеческого характера. Но на них должно было производить противоположное впечатление новое издание жизнеописаний святых, которое было возложено на великого логофета, или канцлера империи, а баснословные и цветистые легенды Симеона Метафраста еще обогатили этот мрачный запас суеверия. Вся совокупность заслуг и чудес, упоминаемых в списке святых, имеет в глазах здравомыслящего человека менее цены, чем труд одного землепашца, умножающего дары Создателя и доставляющего пропитание своим ближним. Впрочем, коронованные авторы Геопоник прилагали еще более усердия к изложению правил того разрушительного искусства, которое преподавалось со времен Ксенофонта, как исключительное достояние героев и царей. Но Тактика Льва и Константина отзывается духом того времени, в которое она была написана. В ней нет никаких признаков самобытного дарования, так как в ней безотчетно переписаны те правила и принципы, основательность которых подтверждена победами. В ней нет ни стиля, ни метода, так как в ней бессознательно перемешаны самые отдаленные по времени и самые несходные учреждения - фаланга спартанская с фалангой македонской, легионы Катона с легионами Траяна и легионы Августа с легионами Феодосия. Даже польза илипо меньшей мере, важность этих основных правил военного искусства может быть подвергнута сомнению; их общая теория основана на законах разума, но достоинство этой теории, точно так же, как и ее трудность, заключаются в ее практическом применении. Дисциплина солдат развивается не столько от теоретического изучения ее правил, сколько от упражнения; дарования военачальника составляют принадлежность тех одаренных хладнокровием и вместе с тем быстрою сообразительностью людей, которым от природы предназначено решать судьбы армий и народов: первое из этих достоинств зависит от темперамента, а второе от быстроты взгляда, и те сражения, которые были выиграны по правилам тактики, так же редки, как эпические поэмы, написанные благодаря знанию требований критики. Книга, в которой идет речь об обрядах, представляет утомительное, хотя и неполное описание той достойной презрения пышности, которою заразились и церковь, и государство с тех пор, как первая стала утрачивать свою нравственную чистоту, а второе - свое могущество. Обзор фем, или провинций, мог бы доставить нам те достоверные и полезные сведения, которые могут быть добыты только правительственною властию, а не сообщать нам сохранившиеся в предании вымыслы об основании городов и злые эпиграммы на порочность их обитателей. Такими сведениями был бы рад воспользоваться историк; но его молчание на этот счет не может быть поставлено ему в упрек, так как ни Лев Философ, ни его сын Константин ничего не говорят о самых интересных предметах - о населенности столицы и провинций, о размере налогов и государственных доходов, о числе подданных и иностранцев, служивших под императорским знаменем. В трактате о публичной администрации мы находим такие же недостатки; но он отличается одним особым достоинством: если то, что там говорится о древности наций, недостоверно или баснословно, зато география и нравы варварского мира обрисованы с замечательной точностью. Между этими нациями одни франки имели случай, в свою очередь, осмотреть и описать метрополию Востока. Посол Оттона Великого, епископ Кремонский обрисовал положение, в котором находился Константинополь в половине десятого столетия: его слог блестящ, его рассказ полон жизни, его замечания остроумны, и даже предрассудки и страсти Лиутпранда носят на себе оригинальный отпечаток свободы и гения. При помощи этих скудных материалов частию местного, частию иноземного происхождения я опишу внешний вид и внутреннее положение Византийской империи - провинции и богатства греков, их гражданское управление и военные силы, их характер и литературу в шестисотлетний период времени, от царствования Ираклия до успешного нашествия франков, или латинов.

После окончательного разделения империи между сыновьями Феодосия толпы скифских и германских варваров наводнили провинции и уничтожили владычество Древнего Рима. Слабость Константинополя прикрывалась обширностью его владений; его пределы еще были не нарушены или по меньшей мере еще были в целости, а владения Юстиниана были расширены блестящим приобретением Африки и Италии. Но обладание этими вновь завоеванными странами было временно и непрочно, а оружие сарацинов отторгнуло от восточной империи почти целую ее половину. Сирия и Египет подпали под власть арабских халифов, а наместники этих халифов, вслед за покорением Африки, завладели той римской провинцией, из которой образовалась в Испании готская монархия. Острова Средиземного моря не были недоступны для их флотов, и как преданные халифу эмиры, так и те из них, которые не подчинялись его верховной власти, оскорбляли величие императорского трона и императорской столицы, выходя из своих пограничных стоянок - из портов острова Крит и из крепостей Киликии. Провинциям, еще остававшимся под властию императоров, была дана новая форма, а юрисдикция президентов, консуля- ров и графов была заменена учреждением фем, или военных губернаторств, которое оставалось в силе при преемниках Ираклия и было описано пером коронованного автора. Происхождение двадцати девяти фем, из которых двенадцать находились в Европе и семнадцать в Азии, покрыто мраком, а этимология их названий или сомнительна, или произвольна; их границы или не были ясно установлены, или были изменчивы; но некоторые из их названий, кажущихся для нашего слуха особенно странными, происходили от характера и атрибутов тех войск, которые содержались на счет этих провинций и должны были охранять их. Тщеславие греческих монархов жадно хваталось за все, что было похоже на завоевание или напоминало об утраченных владениях. На западном берегу Евфрата была создана новая Месопотамия; название Сицилии и ее претор были переведены на узкую полосу земли в Калабрии, а небольшому остатку герцогства Беневентского было дано громкое название лангобардской фемы. Во время упадка арабского владычества преемники Константина могли удовлетворять свою гордость более солидными приобретениями. Победы Никифора, Иоанна Цимисхия и Василия Второго воскресили славу римского имени и расширили сферу его владычества: провинция Киликия, антиохийская метрополия, острова Крит и Кипр снова признали над собою власть Христа и Цезаря; к владениям константинопольского монарха была присоединена одна треть Италии; царство Болгарское было разрушено, и последние монархи из Македонской династии распространили свое владычество от устьев Тигра до окрестностей Рима. В одиннадцатом столетии новые враги и новые невзгоды снова омрачили горизонт: норманнские удальцы захватили остальную часть итальянских владений, и почти все азиатские ветви были отсечены от римского пня турецкими завоевателями. После этих утрат императоры из дома Комнинов все еще владычествовали от берегов Дуная до Пелопоннеса и от Белграда до Никеи, Трапезунда и извилистого течения Меандра. Их скипетру подчинялись обширные провинции Фракийская, Македонская и Греческая; вместе с Кипром, Родосом и Критом им принадлежали пятьдесят островов Эгейского, или Святого, моря и остатки их империи еще превосходили своими размерами самые большие из европейских государств.

Те же императоры могли основательно гордиться тем, что между всеми христианскими монархами они обладали самою обширною столицей, самыми крупными государственными доходами и самым цветущим и самым многолюдным государством. Вместе с упадком и разрушением империи стали приходить в упадок и разрушаться западные города, а по развалинам Рима, по глиняному валу деревянным лачугам и узким размерам Парижа и Лондона латинские иноземцы не могли составить себе понятия о положении и размерах Константинополя, о его великолепных дворцах и церквах и об искусствах и роскоши его бесчисленных обитателей. Его сокровища служили приманкой для персов и болгар, для арабов и русских; но его самородное могущество отражало их отважные нападения и обещало отражать в будущем. Провинции были менее счастливы и менее неприступны, и лишь немногие округи и города не пострадали от свирепости каких-нибудь варваров, склонность которых к разрушению усиливалась от сознания, что они не могут прочно утвердиться в завоеванной стране. После Юстиниана восточная империя стала постепенно спускаться с высоты своего прежнего величия; сила, стремившаяся к разрушению, брала верх над силой, стремившейся к улучшениям, а бедствия, причиняемые войнами, усиливались от более постоянного вреда, причиняемого правительственной и церковной тиранией. Пленник, вырвавшийся из рук варваров, нередко лишался своего состояния и подвергался тюремному заключению по распоряжению министров своего государя: суеверие греков расслабляло душевные силы молитвами и изнуряло физические силы постами, а множество монастырей и церковных праздников отнимало у мирских интересов народа множество рук и рабочих дней. Тем не менее подданные Византийской империи были самой предприимчивой и самой трудолюбивой из всех наций; их отечество было наделено от природы всеми выгодами почвы, климата и географического положения, а их терпеливость и миролюбие содействовали поддержанию и восстановлению искусств гораздо более, чем господствовавшие в Европе воинственный дух и феодальная анархия. Провинции, еще входившие в состав империи, населялись и обогащались благодаря бедственному положению тех, которые были безвозвратно утрачены. Сирийские, египетские и африканские католики, желая избавиться от ига халифов, переселялись во владения своего законного государя и в среду своих единоверцев; движимые богатства, которые так легко укрыть от розысков тирании, сопровождали их в этом добровольном изгнании и облегчали его горечь, и Константинополь принял в свои недра торговлю, покинувшую Александрию и Тир. Вожди армянские и скифские, бежавшие от неприятеля или от религиозных гонений, находили там гостеприимство; тех, кто их сопровождал, поощряли строить новые города и возделывать заброшенные земли, и во многих местах, как в Европе, так и в Азии, сохранились названия и нравы этих колоний или по меньшей мере, воспоминания о них. Даже варварские племена, утвердившиеся с оружием в руках на территории империи, стали мало-помалу подчиняться законам церковным и государственным, и в то время, как они жили самостоятельною жизнью, не смешиваясь с греками, их сыновья снабжали империю преданными и послушными солдатами. Если бы мы обладали достаточными материалами для описания двадцати девяти фем византийской монархии, наша любознательность могла бы удовлетвориться описанием одной из них, способным дать понятие об остальных; к счастию, до нас дошли самые подробные сведения о самой интересной из них - о Пелопоннесе, одно имя которого должно возбуждать внимание читателя, знакомого с классической древностью.

Еще в восьмом столетии, в то смутное время, когда верховная власть находилась в руках иконоборцев, Грецию и даже Пелопоннес наводнили отряды славонцев, опередившие царское знамя болгар. На этой плодородной почве семена цивилизации и знания были в старину посеяны иноземцами Кадмом, Данаем и Пелопсом, но все, что уцелело от их хворых и высохших корней, было уничтожено северными варварами. Это нашествие совершенно изменило и страну, и ее жителей: греческая кровь утратила свою чистоту, и самые гордые представители пелопоннесской знати были заклеймены названиями иноземцев и рабов. Благодаря усилиям следующих императоров страна была до некоторой степени очищена от варваров, а те из этих варваров, которым было дозволено остаться, были связаны клятвенным обещанием повиноваться, уплачивать дань и нести военную службу, - обещанием, которое они часто возобновляли и часто нарушали. Вследствие какого-то странного стечения обстоятельств осада Патраса была предпринята пелопоннесскими славонцами вместе с африканскими сарацинами. Когда городские жители были доведены до последней крайности, их мужество оживилось от вымышленного благочестием известия, что к ним идет на помощь коринфский претор. Они сделали смелую и удачную вылазку; иноземцы снова сели на свои суда, мятежники покорились, а успешный исход сражения был приписан призраку или неизвестному воину, сражавшемуся в передовых рядах под видом апостола св. Андрея. Рака, в которой хранились мощи этого апостола, была украшена трофеями одержанной победы, а на побежденную расу была навсегда наложена обязанность нести службу при Патрасской епархиальной церкви и находиться в полной от нее зависимости. Два славонских племени, жившие в окрестностях Гелоса и Лакедемона, нередко нарушали своими восстаниями внутреннее спокойствие полуострова. Они то издевались над бессилием византийского правительства, то сопротивлялись его угнетениям, пока приближение их соотечественников не принудило правительство дать им золотую буллу, которая определила права и обязанности эззеритов и миленгов и установила размер их ежегодной дани в тысячу двести золотых монет. Коронованный географ тщательно отличал от этих иноземцев домашнюю и, по всему вероятию, первобытную расу, которая быть может, вела свое происхождение от злосчастных илотов. Великодушие римлян, и в особенности Августа, освободило приморские города от верховенства Спарты, а продолжительное пользование этой привилегией облагородило жителей этих городов названием элевферов, или вольных лаконцев. Во время Константина Порфирородного они получили название майнотов, под которым они бесчестят свои притязания на свободу, безжалостно грабя все суда, которые терпят крушение у их скалистых берегов. Их территория, бедная зерновым хлебом, но богатая оливками, простиралась до Малейского мыса; они получали своего вождя или князя от византийского претора, а небольшая дань в четыреста золотых монет свидетельствовала скорее об их привилегированном положении, чем об их зависимости. Вольные лаконцы вступили в права римлян и долго придерживались религии греков. Они были окрещены в христианскую веру усердием императора Василия, но алтари Венеры и Нептуна привлекали приношения этих грубых приверженцев в течение пятисот лет после того, как языческие боги были лишены в римском мире покровительства законов. В Пелопоннеской феме еще насчитывали сорок городов, а упадок Спарты, Аргоса и Коринфа можно отнести к десятому столетию, то есть к эпохе одинаково отдаленной и от их древнего величия, и от их теперешнего ничтожества. На владельцев земли или доходов была возложена обязанность нести военную службу или лично, или через заместителей; каждый из зажиточных арендаторов должен был уплачивать по пяти золотых монет, и подушная подать в таком же размере разлагалась на нескольких менее зажиточных жителей. Когда была объявлена война с Италией, жители Пелопоннеса отделались от военной службы тем, что добровольно внесли сто фунтов золота (четыре тысячи фунтов стерлингов) и доставили тысячу всадников, которых снабдили оружием и конской сбруей. Церкви и монастыри также доставили свой контингент; продажа церковных почетных должностей сделалась источником святотатственных доходов, и на бедного епископа Левкадии была возложена обязанность вносить по сто золотых монет.

Но для богатства провинций и для доходов государственной казны служили источником обильные продукты торговой и промышленной предприимчивости, и мы усматриваем некоторые признаки либеральной политики в том законе, который освобождал от всяких личных налогов пелопоннесских моряков и рабочих, занимавшихся выделкой пергамента и пурпура. Под эти названия, как кажется, подходила выделка полотна, шерсти и в особенности шелка: из этих видов промышленной деятельности два первых процветали со времен Гомера, а последний возник, как кажется, еще в царствование Юстиниана. Они были в ходу в Коринфе, Фивах и Аргосе и доставляли пропитание и занятие многочисленным рабочим; в них участвовали и мужчины, и женщины, и дети сообразно с возрастом и физическими силами каждого, и если многие из этих рабочих принадлежали к числу домашних рабов, зато те, которые руководили этими рабочими и пользовались барышами, принадлежали к разряду людей свободных и знатных. Подарки, присланные богатою и щедрою пелопоннесскою матроной ее приемышу, императору Василию, без сомнения, были продуктом греческих мануфактур. Даниэлис подарила ему ковер из тонкой шерсти, на котором были изображены крапины павлиньего хвоста и который был так велик, что им устлали весь пол новой церкви, воздвигнутой во имя Христа, Михаила Архангела и пророка Илии. Сверх того, она подарила ему шестьсот кусков шелковых и полотняных материй, предназначенных для разнообразного употребления и носивших различные названия; шелковые материи были окрашены в тирскую краску и украшены вышивками; полотно было так тонко, что целый его кусок, свернутый в трубку, мог уместиться внутри трости. Один сицилийский историк, описывая произведения греческих мануфактур, определяет их ценность соразмерно с весом и достоинством шелка, с плотностью ткани, с красотою цветов и с изяществом вышивок. Обыкновенные ткани были в одну нить, в две и в три; но выделывались и более прочные и более дорогие ткани в шесть нитей. Между цветами упомянутый писатель хвалит с натянутым красноречием огненный отблеск алой краски и более мягкий отблеск зеленой краски. Вышивки делались или шелком, или золотом; более простые украшения, состоявшие из окружающих материю кайм, представляли искусственное подражание цветам; одеяния, которые изготовлялись для дворца или для алтарей, нередко блестели драгоценными каменьями, а очертания изображенных на них фигур состояли из восточного жемчуга. До двенадцатого столетия Греция была единственная христианская страна, обладавшая теми насекомыми, которых сама природа научила приготовлять материал для этой изящной роскоши, и такими рабочими, которые умели обрабатывать этот материал. Но арабы благодаря своей ловкости и усиленным стараниям похитили эту тайну; и восточные и западные халифы считали за личное для себя унижение необходимость обращаться к неверным за материями для своей мебели и для своей одежды, и два испанских города, Альмерия и Лиссабон, стали славиться выделкой шелковых материй, их употреблением и даже вывозом за границу. Норманны ввели это производство в Сицилии, а тем, что Роджер перенес туда это искусство, он дал своей победе такой отпечаток, какого не имеют однообразные и бесплодные войны всех веков. После разграбления Коринфа, Афин и Фив его наместник увез с собою захваченных в плен ткачей и мастеровых обоего пола; это был трофей, столько же славный для его повелителя, сколько оскорбительный для греческого императора. Король Сицилии понял цену этого подарка и при возвращении пленников удержал лишь тех фивских и коринфских мастеровых обоего пола, которые, по словам византийского историка, работали на своего варварского повелителя точно так, как в старину работали на Дария эретрияне. Для этой трудолюбивой колонии было воздвигнуто рядом с палермским дворцом великолепное здание, а ее искусство распространили ее дети и ученики, так что она была в состоянии удовлетворять постоянно возраставший на Западе спрос. Упадок этой промышленности в Сицилии следует приписать внутренним смутам и соперничеству итальянских городов. В 1314 году из всех итальянских республик одна Лукка пользовалась этой доходной монополией. Внутренний переворот разогнал мастеровых, которые удалились во Флоренцию, в Болонью, Венецию, Милан и даже в страны, лежащие по ту строну Альп, и через тринадцать лет после этого события моденский статут предписывает разведение тутовых деревьев и вводит налог на шелк-сырец. Климат северных стран менее благоприятен для разведения шелковичных червей, но французские и английские фабрики получают свой сырец из Италии и из Китая.

Я принужден еще раз пожалеть о том, что неясные и скудные письменные памятники того времени не дают мне возможности с точностью определить размер налогов, государственных доходов и денежных средств греческой империи. Из всех провинций, как европейских, так и азиатских, реки золота и серебра постоянно текли в императорское казнохранилище. Оттого что некоторые ветви были отсечены от пня, значение Константинополя увеличилось, и принципы деспотизма сузили государство до размеров столицы, столицу до размеров дворца, а весь дворец олицетворили в особе монарха. Еврейский путешественник, объезжавший Восток в двенадцатом столетии, был поражен при виде богатств Византии. "Здесь, - говорит Вениамин Тудельский, - в этой царице городов, ежегодно складываются доходы со всей греческой империи, а высокие башни наполняются драгоценными запасами шелка, пурпура и золота. Константинополь, как рассказывают, ежедневно уплачивает своему государю по двадцати тысяч золотых монет, которые собираются с лавок, трактиров и рынков, с приезжающих в столицу и морем, и сухим путем купцов персидских и египетских, русских и венгерских, итальянских и испанских", без сомнения, очень весок во всем, что касается денег; но так как триста шестьдесят пять дней дали бы ежегодный доход с лишком в семь миллионов фунт, стерлингов, то я полагаю, что следовало бы исключить, по меньшей мере, многочисленные праздники греческого календаря. Сокровища, накопленные Феодорой и Василием Вторым, дают нам блестящее, хотя и не совсем ясное понятие об их доходах и денежных средствах. Перед тем, чтобы удалиться в монастырь, мать Михаила попыталась сдержать или вывести наружу расточительность своего неблагодарного сына, и с этой целью составили откровенный и верный отчет о доставшихся ему по наследству богатствах; эти богатства состояли из ста девяти тысяч фунтов золота и трехсот тысяч фунтов серебра, которые представляли плод и ее собственной бережливости, и бережливости ее покойного супруга. Василий славился столько же своей скупостью, сколько своей храбростью и счастием; он выплачивал своим победоносным армиям жалованье и выдавал им денежные награды, не трогая тех двухсот тысяч фунтов золота (почти восьми миллионов фунтов стерлингов), которые он схоронил в подземных кладовых своего дворца. Политика нашего времени не одобряет ни в теории, ни на практике такого накопления денег, и мы более склонны судить о богатстве народов по тому, в какой мере они пользуются и злоупотребляют государственными займами. Впрочем, старинного принципа до сих пор придерживаются один монарх, который страшен для своих врагов, и одна республика, которая пользуется уважением своих союзников; и этот монарх, и эта республика достигли своих целей: первый - военного могущества, а вторая - внутреннего спокойствия.

Что бы ни тратилось на удовлетворение ежедневных государственных нужд и что бы ни откладывалось на удовлетворение этих нужд в будущем, главным и самым священным долгом считалось покрытие расходов на пышность и на удовольствие императора, а размер этих расходов вполне зависел от его произвола. Образ жизни константинопольских монархов был очень далек от естественной простоты; тем не менее, когда наступала хорошая погода, они, по личному влечению или по установившемуся обыкновению, удалялись от столичной копоти и суматохи и отправлялись подышать чистым воздухом. Они с искренним или с притворным удовольствием присутствовали на деревенских празднествах по случаю сбора винограда; они употребляли свой досуг на занятия охотой и на более спокойные занятия рыбной ловлей, а в летнюю жару укрывались в тени от солнечных лучей и наслаждались освежающей близостью моря. Берега и острова Азии и Европы были усеяны их великолепными виллами; но они наполняли свои сады не теми скромными произведениями искусства, которые как будто стараются укрыться от человеческих глаз и только украсят созданный природою ландшафт, а мраморными сооружениями, выставлявшими напоказ богатство хозяина и искусство архитектора. Путем наследства и конфискаций константинопольские монархи сделались собственниками в столице и в предместиях множества великолепных зданий, из числа которых двенадцать были заняты министрами; но большой дворец, бывший постоянной резиденцией императора, находился в течение одиннадцати столетий на одном и том же месте между ипподромом, Софийским собором и садами, которые спускались множеством террас до берегов Пропонтиды. Это здание было первоначально построено Константином, старавшимся подражать древним римским постройкам или даже превзойти их; постоянные улучшения, которые делались его преемниками, были задуманы с целью соперничать с чудесами древнего мира, и в десятом столетии византийский дворец возбуждал удивление, по меньшей мере между латинами, тем, что бесспорно превосходил все другие дворцы своей прочностью, своими размерами и своим великолепием. Но труды и сокровища стольких веков произвели обширную и беспорядочную груду построек; каждое отдельное здание носило на себе отпечаток своего времени и вкусов своего основателя, а недостаток свободного места мог служить оправданием для тех императоров, которые, быть может не без тайного удовольствия, разрушали постройки своих предшественников. Бережливость императора Феофила давала лишь более широкий простор роскоши и великолепию его домашней жизни. Один из его послов, пользовавшийся его особым расположением и удивлявший даже Аббассидов своим высокомерием и своею щедростью, привез ему модель дворца, только что построенного багдадским халифом на берегу Тигра. Эта модель тотчас сделалась предметом подражания и была превзойдена; рядом с новыми сооружениями Феофила были разведены сады и были построены пять церквей, между которыми одна отличалась своими огромными размерами и своей красотой; над ней возвышались три купола; ее кровлю, сделанную из позолоченной бронзы, поддерживали колонны из итальянского мрамора, а ее стены были обложены мраморами различных цветов. Пятнадцать колонн из фригийского мрамора поддерживали построенный перед входом в церковь полукруглый портик, который имел внешнюю форму греческой сигмы и носил это название; общему характеру здания соответствовала и постройка подземных сводов. Сквер перед сигмой был украшен фонтаном, а края бассейна были обложены серебряными плитами. В начале каждого сезона этот бассейн наполняли вместо воды самыми вкусными фруктами, которые предоставлялись черни для забавы монарха. Он наслаждался этим шумным зрелищем с блестевшего золотом и драгоценными каменьями трона, поставленного на возвышении, к которому вела мраморная лестница. Внизу трона помещались офицеры его гвардии, должностные лица и вожди партий цирка; народ занимал нижние ступени, а находившееся перед троном пространство наполняли группы танцовщиков, певцов и пантомимов. Вокруг сквера возвышались здания судебной палаты и арсенала и различные заведения, предназначавшиеся или для деловых занятий, или для удовольствий; там же находилась и пурпуровая комната, получившая свое название от того, что в ней сама императрица ежегодно раздавала красные и пурпуровые одеяния. Длинный ряд апартаментов был приспособлен к различным временам года и украшен мрамором и порфиром, произведениями живописи и скульптуры, мозаиками и огромным количеством золота, серебра и драгоценных каменьев. На его фантастическое великолепие было потрачено искусство и терпение лучших художников, какие были в то время; но тонкий вкус афинян пренебрег бы этими неизящными и дорогими произведениями, в числе которых находились: золотое дерево, между листьями и ветвями которого укрывалось множество искусственных птиц, подражавших настоящему птичьему пению, и два льва, сделанные из цельного золота в натуральную величину, которые ворочали глазами и рычали, как настоящие львы. Преемники Феофила, принадлежавшие к династиями Василия и Комнина, также старались оставить какие-нибудь памятники своего царствования, и та часть дворца, которая считалась самой роскошной и самой величественной, получила от них почетное название золотого триклиниума. Богатые и знатные греки старались, с приличною скромностью, подражать своему государю, и когда они проезжали верхом по улицам в своих шелковых и украшенных вышивками одеяниях, мальчишки принимали их за царей. Пелопоннесская матрона, покровительство которой подготовило Василия Македонянина к его блестящей будущности, задумала - из сердечной привязанности или из тщеславия посетить своего приемыша в самом центре его величия. Вследствие своих преклонных лет или вследствие привычки ни в чем себя не стеснять Даниэлис не захотела утомлять себя ездой на лошадях или в экипаже, и на всем протяжении в пятьсот миль, отделяющем Патрасе от Константинополя, ее носилки или постель несли на своих плечах десять сильных рабов; а так как они часто сменялись, то для этой службы был назначен отряд из отборных трехсот человек. Василий принял ее в византийском дворце с сыновним уважением и с царскими почестями, и каков бы ни был источник ее богатства, привезенные ею подарки не были недостойны императорского величия. Я уже упоминал о подаренных ею изящных полотняных, шелковых и шерстяных материях, которые были продуктом пелопоннесских мануфактур; но самым приятным из ее подарков были триста красивых юношей, между которыми сто были евнухи, "так как ей не было безвестно, - говорит историк, - что дворцовая атмосфера еще более благоприятна для таких насекомых, чем молочная ферма для летних мушек". Она еще при жизни распределила большую часть своих пелопоннесских поместий и по завещанию назначила своим единственным наследником Васильева сына Льва. После выдачи назначенных по завещанию сумм император присоединил к своим поместьям восемьдесят вилл, или ферм, а три тысячи принадлежавших Даниэлис рабов получили от своего нового господина свободу и были переселены на итальянский берег, где образовали особую колонию. По богатству этой женщины, принадлежавшей к числу подданных императора, мы можем составить себе понятие о богатстве и роскоши самих императоров. Наслаждения, доставляемые богатством частным людям, конечно, вставлены в более узкие рамки; но как бы они ни были велики или ничтожны, ими пользуется более невинно и более безопасно тот, кто тратит на них свое собственное состояние, нежели тот, кто распоряжается общественным достоянием.

При деспотической форме правления, ставящей на один уровень людей и знатного, и низкого происхождения, монарх есть единственный источник почетных отличий и как на службе при дворе, так и в государственной службе, официальное положение каждого зависит от тех титулов и должностей, которые он раздает и отнимает по своему личному произволу. В течение с лишком тысячи лет, протекших со времен Веспасиана до царствования Алексея Комнина, Цезарь был вторым лицом в империи или по меньшей мере, считался вторым по своему рангу, между тем как высший титул Августа более щедро раздавался сыновьям и братьям царствующего монарха. Хитрый Алексей из желания не нарушать обещания, данного своему могущественному соправителю, мужу своей сестры, а уклониться от его исполнения, и из желания наградить своего брата Исаака за преданность, не создавая себе равного, придумал новое звание, более высокое, чем звание Цезаря. Благодаря гибкости греческого языка он соединил в одно слово названия Августа и императора (sebastos и autocrator), и из этого соединения вышел звучный титул Севастократора. Этот Севастократор был поставлен выше Цезаря на верхней ступени трона; его имя произносилось в публичных приветствиях, и он отличался от монарха только головным убором и обувью. Один император мог носить пурпуровые или красные полусапожки и диадему или корону, употребление которой было заимствовано от персидских царей. Это была высокая, в форме пирамиды, шерстяная или шелковая шапка, почти вся усеянная жемчугом и драгоценным каменьями; горизонтальный обод и две золотые дуги образовывали корону; на верхушке, в том месте, где сходились эти дуги, находился шар или крест, а по обеим сторонам висели нитки или завязки из жемчуга. Севастократор и Цезарь носили вместо красных полусапожек зеленые, а на их коронах не было верхней покрышки, и они были менее густо усеяны драгоценными каменьями. Кроме того, фантазия Алексея создала титулы Паниперсеваста и Протосеваста, которые были ниже титула Цезаря, но по своему благозвучию и значению могли быть приятны для греческого слуха. Они означали превосходство и первенство над безыскусственным названием Августа, а этот священный и первоначальный титул римских монархов был унижен до того, что императоры стали раздавать его своим родственникам и придворным. Дочь Алексея восхищается такой удачно придуманной градацией надежд и отличий; но умение выдумывать новые слова доступно для самых ограниченных умов, и высокомерные преемники Алексея могли без большого труда обогащать этот лексикон тщеславия. Своим любимым сыновьям и братьям они давали более надменное название господ, или деспотов, которому были присвоены новые внешние украшения и прерогативы и которое давало право занимать место непосредственно вслед за особой самого императора. Эти пять титулов: 1) Деспот, 2) Севастократор, 3) Цезарь, 4) Пантиперсеваст, 5) Протосеваст обыкновенно раздавались только принцам его крови; они были эманациями его величия; но так как они не налагали никаких постоянных обязанностей, то их существование было бесплодно, а их значение непрочно.

Но во всех монархиях сущность правительственной власти распределяется между министрами, которые заведуют дворцом и финансами, флотом и армией. Только титулы этих министров изменяются, так что графы и префекты, преторы и квесторы с течением времени утратили свое прежнее значение, между тем как их подчиненные достигли высших государственных должностей.

1. В монархии, где все возводится к особе государя, самым важным ведомством считается то, на которое возложена забота о дворцовом церемониале. Куропалату, игравшего столь блестящую роль во времена Юстиниана, заменил протовестиар, обязанности которого первоначально ограничивались надзором за гардеробом. Впоследствии его ведомству были подчинены многочисленные служители, удовлетворявшие требования пышности и роскоши, и он стал присутствовать с серебряным жезлом в руке на публичных и частных аудиенциях.

2. В старинной системе, введенной Константином, названием логофетов, или счетоводов, обозначали сборщиков податей; высшие чиновники по этой части назывались логофетами государственных иму-ществ, почт, армии, личной императорской казны и государственного казначейства, а великого логофета, этого верховного блюстителя законов и хранителя государственных сокровищ, сравнивали с канцлерами латинских империй. Под его надзором находилась вся светская администрация, и в этих трудах ему помогали его подчиненные - городской епарх, или префект, главный секретарь и хранители государственной печати, архивов и красных или пурпуровых чернил, предназначенных для священной подписи одного императора. Сановник, вводивший иностранных послов и служивший для них переводчиком, носил названия великого чиауса и драгомана, которые были турецкого происхождения и до сих пор в употреблении при Оттоманской Порте.

3. Дворцовые служители, несмотря на свое низкое название, мало-помалу возвысились от обязанностей телохранителей до звания генералов; военные фемы восточные и западные, и легионы как европейские, так и азиатские нередко разделялись между несколькими начальниками, пока верховная и безусловная власть над всеми сухопутными силами не была вверена главному служителю. Обязанности протостратора первоначально заключались в том, что он помогал императору садиться на коня; потом он стал заменять главного служителя во время похода, и его заведованию были поручены конюшни, кавалерия, царская охота и соколиный двор. Стратопедарх был лагерным верховным судьей; протоспафарий командовал телохранителями; констабл, великий этериарх и аколит были начальниками франков, варваров и варангов или англичан - тех иноземных наемников, которые в эпоху упадка национального мужества составляли главную силу византийских армий.

 4. Морские силы находились под начальством великого герцога; в его отсутствие они подчинялись великому друнгарию флота, а этого последнего заменял эмир, или адмирал; этот титул был сарацинского происхождения, но вошел во все новейшие европейские языки. Из этих должностных лиц и из множества других, перечисление которых было бы бесцельно, состояла гражданская и военная иерархия. На то, чтобы установить их почетное положение и жалованье, их форменную одежду и титулы, их взаимные поклоны и первенство ранга было потрачено более усиленного труда, чем нужно для составления конституции свободного народа, и этот кодекс был доведен почти до совершенства, когда все это химерическое здание, служившее памятником высокомерия и раболепия, было навсегда погребено под развалинами империи.