Цена модернизации

Цена модернизации

9 июня 1672 года на свет появился Петр I, наверное самый великий реформатор за всю российскую историю.

«Он надеялся грозою власти вызвать самодеятельность в порабощенном обществе… хотел, чтобы раб, оставаясь рабом, действовал сознательно и свободно. Совместное действие деспотизма и свободы, просвещения и рабства — это политическая квадратура круга, загадка, разрешавшаяся у нас со времени Петра два века и доселе не разрешенная».

(Василий Осипович Ключевский, великий русский историк, о реформах Петра I)

Петр I провел крупные реформы, направленные на преодоление отсталости России от передовых стран Запада. Создал регулярную армию и флот, расширил границы России, обеспечил выход к Азовскому, Каспийскому и Балтийскому морям. Провел реформы государственного управления и системы образования, содействовал подъему производительных сил страны, поощрял развитие отечественных мануфактур, путей сообщения, внутренней и внешней торговли. В 1703 году Петр заложил город Санкт-Петербург, ставший в 1712 году столицей государства. В 1721 году Россия была провозглашена империей.

Петр I — реформатор, определивший в России на века метод проведения в стране коренных преобразований — прорыв к цели любой ценой. Относится это в немалой степени и к постсоветским временам. Не раз отечественные реформаторы слишком резко, грубо и бесцеремонно будили походной трубой спящих сограждан, но при этом, поднимая страну по тревоге, оказывались неспособными толком объяснить людям, куда надо идти, зачем и что их ждет в конце тяжелого перехода. Цена реформ в России всегда была неимоверно высока.

Впрочем, искать виноватого здесь сложно. Реформаторские рывки каждый раз происходили уже в тот момент, когда отставание от остального мира становилось для России жизненно опасным, так что решительность преобразователей была по-своему неизбежна. Петр это понял, когда со своим великим посольством посетил ведущие европейские державы и увидел, какой огромный разрыв существует между Россией того времени и Англией, Швецией и Голландией. Александр II начал свои великие реформы после унизительного поражения в Крымской войне. И этот список можно продолжить — никто не начинал жесткую модернизацию, требовавшую отдачи всех сил, просто так, без действительно важных причин.

С другой стороны, надо понимать, что очень часто так называемые «застои» случались не от бездарности или по злой воле консерваторов, а лишь потому, что надорванные народные силы, утомленные предыдущим рывком, требовали отдыха. Свой нормальный, эволюционный темп развития Россия все еще ищет.

Да и не все реформы Петру удались. Самые блестящие успехи реформатора связаны, конечно, с армией, флотом, долгожданным прорывом русских к Балтике и Европе, превращением России в великую европейскую державу. Очень многое было сделано в промышленности, образовании, государственном строительстве, приобщении русских к европейской цивилизации. Но были и очевидные провалы — скажем, в финансовой сфере.

Не очень удачливый политик, но хороший историк Павел Милюков как-то заметил, что убыль населения при Петре Великом, по крайней мере на 20 %, была красноречивее всяких деталей: Россия была возведена в ранг европейской державы ценой разорения страны.

Наконец, Петр даже не задумывался о реформе политической, хотя такие мысли не раз возникали в России еще до него — можно вспомнить хотя бы Василия Голицына, который считал, что преобразование государства должно начаться с освобождения крестьян, и предлагал предоставить им обрабатываемую землю в обмен на ежегодную подать, что, помимо прочего, по его расчетам, увеличило бы доход казны более чем наполовину.

Но тем не менее реформы Петра I были великой модернизацией. Россия действительно сделала огромный рывок вперед. Реформаторская жизнь Петра была не слишком длинна — всего тридцать лет, а он оставил после себя уже совсем другую страну.

Чем больше скорость реформ, тем более они болезненны — это общая закономерность. Можно сглаживать этот процесс, проводя постепенные реформы и рискуя отставать от всего мира больше и больше, или же делать так, как делал Петр — строить реформы на народных лишениях и страданиях.

Сейчас в России в который раз назревает необходимость реформ, и политическая элита это осознает. Однако осознание есть, но нет желания осуществлять эти реформы. Это явление, которое свойственно сегодня российской политической элите, которая не так уж глупа, как иногда может показаться. Российские политики имеют достаточно адекватной информации о том, что происходит, и прекрасно понимают, насколько Россия отстала от ведущих мировых держав. Вся проблема заключается в том, что личная цена реформ для этих политиков может быть очень высока. Тем более что их нельзя сравнивать с Петром — он был самодержец, то есть одновременно и человек, и центральный государственный институт. А любой современный политик — это всего лишь человек, который в результате преобразований может потерять место, влияние, деньги, наконец. Поэтому при всем понимании, что Россия сейчас просто медленно сходит с мировой арены как экономическая держава и за этим может последовать ее уход как политической державы, для изменения ситуации практически ничего не делается. А для народа это компенсируется риторикой, которая призвана показать людям, что все в порядке.

Но если взглянуть глубже, то придется признать также, что, к сожалению, в России нет необходимых социально-политических условий для начала настоящей модернизации. И прежде всего нужна хотя бы минимальная общественная поддержка. Делать модернизацию без общественной поддержки, стараниями одних элит, возможно только в том случае, если это будут быстрые и почти гарантированные с точки зрения положительных результатов реформы — тогда можно положиться на то, что народ не успеет впасть в озлобление, пока будет страдать. В России нет оснований полагаться на это — в условиях глубокого разочарования прежними реформами. Поэтому для успеха новой волны реформ нужна общественная поддержка, нужна модернизационная коалиция, которой пока нет. Необходимо также политическое движение, которое бы эту коалицию возглавило.

Необходим также фактор Запада — далеко не все у нас понимают, что это чрезвычайно важно. Если посмотреть по всему миру на успешные случаи реформ — не было ни одного из них, когда бы этого фактора не было в числе решающих. Запад важен прежде всего непосредственным вовлечением в процессы модернизации — финансовым, технологическим, политическим, моральным воодушевлением — любым, но, как показал опыт Японии, Южной Кореи, Центральной и Восточной Европы, Китая и Сингапура, Тайваня и Бразилии, совершенно необходимым.

И наконец, нужна политическая воля при минимальном расколе в элитах. Если раскол в элитах будет большой, то это политическую волю быстро остановит, как и остановит процессы модернизации.

Президент России Медведев в своем недавнем Послании парламенту, говоря про модернизацию, сказал, что это главная задача для страны. В его программной статье «Вперед, Россия!» было сказано, что технологически мы сильно отстаем, что у нас жуткая коррупция, примитивная структура экономики, чудовищное социальное расслоение, что мы проваливаемся в мировой конкуренции — все диагнозы он поставил жестко и правильно, даже никакой оппозиционер лучше не скажет. Прошел год после публикации этой статьи, но ни одна реформа так и не началась. Почему — не так уж трудно ответить.

Во-первых, модернизация — любая, не только российская, возникавшая, когда общество отставало по сравнению с другими, предполагала определенный план выхода из сложившейся ситуации. Плана сегодня у власти нет, а оппозиция прийти к власти пока не может, в условиях отсутствия свободных выборов в стране. Когда Япония после войны, Германия после войны, Южная Корея в 50-е и 60-е годы начинали осуществлять свои программы модернизации, в головах их политиков было сравнительно четкое понимание того, какими они хотят видеть свои страны. В России этого понимания по-прежнему нет. Слова «великая, могучая, вставшая с колен» — это не план, это лозунги. Во-вторых, нет четкого управления страной — нет ни системы сигналов, которые могли бы пойти вниз, ни той проводной сети, по которой эти сигналы могли бы дойти, нет ответственности политиков и чиновников за свои действия.

Третий момент, фундаментально препятствующий модернизации, заключается в том, что в России, в отличие от всех стран, которые успешно модернизировались, существует неразделенность власти и бизнеса. Те, в чьих руках сосредоточены власть и собственность, заинтересованы в сохранении своего привилегированного положения на рынках и в распределении бюджетных средств, а модернизация прямо наступает на их интересы.

Задача российской модернизации — это всегда крупный политический проект. Во времена Петра это был проект похода в Европу, во времена Александра II это был проект воссоздания военного могущества на основе комплексных реформ, во времена большевиков это был идеологически мощный проект мировой революции и построения нового общества. Сегодня в России нет такого идеологического и политического проекта. Власть сегодня в России — это всего лишь самый высокодоходный вид бизнеса, и нет никаких поводов считать, что находящиеся у власти люди откажутся от своего бизнеса, который в основном заключается в распиле доходов от энергетической экономики. Мотива что-то менять и модернизировать по большому счету нет у всей нашей политической элиты. И чтобы сломать эту политическую элиту, необходимо усилий гораздо больше, чем предполагает президент, если предположить, что он на самом деле этого хочет. И, как уже было отмечено, нет широкой общественной поддержки реформам, потому что для того, чтобы народ пошел в сторону модернизации, он должен категорически — если не сказать «ненавидеть», то, по крайней мере, резко сомневаться в полезности того, что было в прошлом и того, что есть в настоящем.

Настоящую глубокую модернизацию можно строить только от противного — например, от поражения в войне, от боярской Руси, которая неконкурентоспособна с Западом, от японской колонизации Кореи, от британского прошлого Малайзии. В России же сейчас, наоборот, буквально пестуется ощущение того, что все идет хорошо и что все будет идти еще лучше. Кроме того, идет настойчивая идеализация советского прошлого, в котором никакой модели для современной модернизации России обнаружить решительно невозможно.

Кто в ответе за модернизацию?

• Государство — 66 %

• Бизнес — 24 %

• Затрудняюсь ответить — 10 %

(По результатам опроса 1800 экономически активных граждан России старше восемнадцати лет на портале «SuperJob»)

Институт социологии РАН Михаила Горшкова провел исследование об отношении россиян к модернизации. Опрос проводился всероссийский, квалифицированными социологами, выборка была 1700 человек. Один из главных вопросов был сформулирован очень просто: «Вы за модернизацию?» И выяснилось, что три четверти народа сказали — да. Но дальше их начали спрашивать, что именно они понимают под модернизацией, и оказалось, что разные люди под этим определением понимают совершенно разное, или не понимают, что это такое, вовсе.

«Государство должно заставить олигархов, которые захапали народные блага, вернуть деньги в оборот страны».

«Главная задача государства в модернизации — меньше воровать у страны, и тогда она сама модернизуется».

«Государство должно заниматься защитой страны и граждан, а граждане сами все, что надо, модернизируют».

«В данный момент модернизацией должен заниматься бизнес, но при всяческой господдержке».

«Какая разница, кто в ответе за модернизацию? Деньги на нее все равно возьмут у простых людей».

(Из комментариев к опросу о модернизации на сайте «SuperJob»)

Конечно, при проведении модернизации основные затраты должно понести государство, потому что именно государство должно определять основные направления и приоритеты модернизации, которые и должно финансировать и поддерживать. Можно вспомнить, например, как происходило становление южнокорейской промышленности — в том числе за счет прямого государственного субсидирования крупнейших машиностроительных компаний, а также за счет очень резких, высоких пошлин на ввоз такой же продукции.

В Китае до середины 90-х годов средние импортные пошлины тоже достигали 30–35 %. При этом государственные деньги через государственные банки шли в передовые отрасли промышленности, которые были нужны стране в тот момент.

В Японии существовали даже специальные выгодные валютные курсы, по которым продавалась валюта из банка Японии для компаний, готовых закупать иностранное оборудование и технологии и развивать тем самым современное производство.

В случае с Восточной Европой ситуация была существенно иной — там очень сильно в модернизацию вкладывался бизнес. Но это было связано в первую очередь с тем, что Восточная Европа была инкорпорирована в юридическую и политическую орбиту и систему Западной Европы.

Государство может не напрямую финансировать модернизацию, но в этом случае оно обязано привести в страну необходимые финансы. То есть в любом случае оно должно нести на себе основное бремя обеспечения финансирования модернизации.

В России в этой связи есть большая проблема — маленький бюджет. Можно извлечь на модернизацию 10 % расходов бюджета, но эти тридцать миллиардов долларов — сумма в два с лишним раза меньшая, чем в Китае, тратится на одну только программу дорожного строительства. В России сегодня невозможно вложение государственных средств в таких масштабах, какие необходимы, поэтому нужно придумывать особые схемы инвестиций, поддержанные государством — нужны, к примеру, механизмы госгарантий для западных инвестиций, механизмы концессий, например, на строительство дорог и так далее.

В Китае в модернизацию были вложены гигантские прямые иностранные инвестиции, много сотен миллиардов долларов. Но они пришли не сами, а потому, что государство сознательно пошло на очень большие уступки западному бизнесу — давало огромные налоговые и иные льготы сначала в прибрежных городах, а потом уже по всей стране.

Для того чтобы были средства на модернизацию, государство должно быть и основным финансистом, и основным «зазывальщиком» инвесторов. Один российский частный бизнес своими силами выполнить эту грандиозную задачу не сможет. Что же касается пресловутого российского «олигархата» — этот бизнес точно не может быть организатором модернизации, поскольку он получает свои доходы в основном от сырьевого бизнеса, крайне мало вкладывает в технологическую модернизацию и по большому счету совершенно не заинтересован в развитии страны как места для ведения бизнеса.

Если почитать воспоминания Дэн Сяо Пина или реформатора Сингапура Ли Куан Ю — они оба очень активно ездили по всему миру, выступали на бизнес-конференциях, рассказывали, какие условия в Китае и Сингапуре созданы для бизнеса, персонально встречались с руководителями ведущих западных корпораций и приглашали их в страну.

«Какая модернизация? Я закрываю свою IT-компанию с 2011 года — если мне социальные налоги поднимут в два с половиной раза. В Сколково не хочу. Хочу в индийский Бангалор — там пять лет компании налоги не платят».

(Из комментариев слушателей радио «Эхо Москвы»)

Сколько всего денег потребуется на модернизацию — на современную инфраструктуру, промышленность, коммуникации, современную систему образования, здравоохранения, аэропорты, мосты и так далее — официальных оценок нет. Существуют только очень скромные оценки стоимости тех мероприятий, которые утвердила президентская Комиссия по модернизации. Это восемьсот миллиардов рублей (менее 30 млрд долларов США). Деньги в масштабах государства небольшие, но там ничего радикального пока и не предложено. Сколково и «нанотехнологии» госкорпорации «Роснано» уже профинансированы отдельно. И не только Сколково — целый ряд инфраструктурных проектов, крупных федеральных целевых программ развития науки, некоторые космические и компьютерные разработки. Но в любом случае эти отдельные проекты радикально не изменят ситуацию в стране. Для того чтобы в России ситуация изменилась существенным образом, нужно порядка триллиона долларов. Особенно если строить все по тем ценам, что сложились сегодня в России. Потому что если брать именно цены, то они совершенно несопоставимы на сегодняшний день с другими странами. Например, новый аэропорт Шереметьево в среднем построен по цене в три раза выше, чем аэропорт такой же пропускной способности в Европе.

В России сложились чудовищные издержки на все — здесь играют роль и воровство, и «откаты» чиновникам, и просто неэффективность. По бухгалтерским отчетам видно, что за последние пять-шесть лет средние производственные издержки в металлургии, химической промышленности, машиностроении и так далее выросли приблизительно в четыре — шесть раз. Это невиданные для мира цифры, и в условиях модернизации такой рост издержек невозможен, он ставит на самой модернизации жирный крест.

Наоборот, в первые годы модернизации в Южной Корее, на Тайване, в Китае сохранялся уровень жизни населения и средние доходы на том же уровне, который был до этих лет. Разгон повышения реальных доходов граждан везде начинался приблизительно с восьмого — десятого года модернизации. Оживление и становление фондового рынка начиналось приблизительно лет через двенадцать, то есть успешные модернизации были всегда ориентированы прежде всего на конкретные производственные результаты. В России она была ориентирована либо на фондовый пузырь, который обогащает исключительно элиту и «олигархат», либо за модернизацию незаслуженно выдается необеспеченное развитием экономики повышение уровня жизни.

Сейчас уже никто не спорит, что модернизация нужна, но никогда нельзя забывать и о ее возможной цене. За петровские реформы Россия заплатила чудовищно высокую цену. Двести тысяч человек погибли в войнах, многие тысячи разбежались по разным углам от власти и от высоких налогов. Если все-таки в современной России модернизация начнется, надо быть готовыми к рискам и проблемам.

«О каких лишениях народа вы опять говорите? Вам мало лишений 90-х?»

(Из комментариев слушателей радио «Эхо Москвы»)

Почти наверняка в процессе новой модернизации будет период, когда будет очень тяжело. Ломка системы, пусть даже и малоэффективной, всегда приводит к временным проблемам. Обязательно наступает период, когда прежняя система уже не работает, а новая система еще не работает. И придется как-то пережить этот крайне болезненный процесс, когда выгод еще нет, а издержки уже налицо. И безусловно, чем дальше государство зайдет на модернизационном пути в первое время, тем на более непопулярные меры ему придется идти.

Конечно, есть и популярные простые меры, которые могут понравиться населению — навести порядок с «мигалками», навести порядок с ГАИ, снизить издержки естественных монополий, навести порядок в тарифах ЖКХ, сделать серьезный шаг по борьбе с коррупцией, приняв, например, работающий закон о прозрачности власти. Эти меры до сих пор не принимаются именно из-за сопротивления бюрократии, но, с другой стороны, не факт, что они будут на практике работать. Пока в принципе в системе существуют неправильные стимулы, все эти уродливые явления либо будут восстановлены, либо будут восстановлены в еще худшей форме.

Еще один риск при проведении модернизации состоит в том, что Россия просто очень большая страна. И что еще важнее — у нее исключительно сложное федеративное устройство. Поэтому реформы, которые будет проводить правительство, могут быть заблокированы и просто «утоплены» на местах, потому что этих мест у нас очень много, и все они очень разные. Все прекрасно знают, как по-разному кризис ударил по разным регионам. Так же будет и с любой по содержанию модернизацией — будут регионы-победители, точно так же будут регионы-проигравшие. Какие можно принять меры для компенсации этого эффекта, какое перераспределение ресурсов будет сделано в условиях кризиса, когда делить будет почти нечего или мало чего, пока непонятно.

Как вы считаете, лично вы…

• Выиграете от модернизации — 67,7 %

• Проиграете от модернизации — 32,3 %

(По результатам опроса слушателей радио «Эхо Москвы»)

Конечно, модернизацию давно пора начинать. Но и нагнетание атмосферы паники, постоянное повторение того, что это вопрос жизни и смерти, что если мы срочно не модернизируемся, мы погибнем, что Россия перестанет существовать — малопродуктивная политика. На самом деле это неправда — существует множество стран, которые много раз пропускали хорошие моменты для модернизации, не воспользовались ими, и тем не менее как-то при этом живут, существуют на карте мира, а иногда и имеют безвизовый режим с той же Европой — например, Аргентина.

Модернизацию, в принципе, можно начать всегда, и нет такого момента, после которого можно сказать, что шансов на успех уже не существует. Южная Корея начинала свою модернизацию с уровня ВВП на душу населения, приблизительно равного Сомали, после жуткой, разрушительной гражданской войны. Сингапур и вовсе начинал практически будучи пустым островом. Не существует того «плинтуса», ниже которого нужно упасть, чтобы модернизация стала невозможной и бесполезной.

К тому же запугивание населения и вечные советы «подтянуть пояса» — не лучшая политика с точки зрения здорового прагматизма, ведь все-таки модернизация должна поддерживаться народом. А 90-е годы показали, что российское население крайне активно реагирует на происходящие рыночные события и достаточно быстро приспосабливается к изменениям. И надо учитывать, что, скорее всего, модернизация, если она начнется сейчас, не особо ухудшит уровень жизни — просто потому, что нет никаких причин для того, чтобы она его очень ухудшала.

Проблема модернизации на сегодняшний день — это прежде всего внутриэлитная проблема. И конфликт, который может привести к ее свертыванию, — это тоже внутриэлитный конфликт. Если делать последовательную модернизацию, то потеряют при модернизации в основном российская бюрократия, крупный монополизированный бизнес и силовые органы. Или те самые политические силы, которые сейчас являются самыми могущественными и стоят у рычагов власти. Возможно, поэтому модернизация никак и не начинается?[31]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.