Заднескамчники и кнуты

Заднескамчники и кнуты

«Посторонние, шапки долой!» – этот средневековый клич разносится по гулким коридорам Вестминстерского дворца, возвещая, что процессия спикера с булавой шествует в палату общин. И пестрая толпа иностранных туристов, школьников с экскурсоводами и пенсионеров из провинции почтительно замирает, чувствуя себя свидетелями и участниками некоего священнодействия. К тому же центральное лобби, где толпится больше всего посетителей, и впрямь напоминает собор своими мозаиками на сводах. Эти четыре панно изображают святых-покровителей и национальные эмблемы каждой из составных частей Соединенного Королевства. Святой Георг и роза символизируют Англию, святой Андрей и чертополох – Шотландию, святой Давид и лук-порей – Уэльс, святой Патрик и клевер-трилистник – Ирландию.

После величавой готики центрального лобби сама палата общин производит неожиданное впечатление. Она прежде всего поражает своими малыми размерами: всего около двадцати метров в длину. Скамьи, обитые зеленой кожей, тут подлиннее, чем в палате лордов, и размещены они в пять рядов по каждую сторону от прохода. Но даже при большем числе посадочных мест, чем у пэров, палата общин все-таки скорее напоминает клубную гостиную, чем зал конгресса. Здесь нет ораторской трибуны. Депутаты выступают с места. И такая камерная атмосфера придает своеобразный характер дебатам: их участники ведут спор, что называется, лицом к лицу. Члены правительства на передней скамье отделены от скамьи теневого кабинета лишь проходом шириной в две шпаги.

Черта, проведенная по ковру перед каждой из скамей, напоминает о времени, когда требовались меры предосторожности, чтобы словесные поединки в палате не переходили в вооруженные. Существующее доныне правило гласит, что если кто-либо из депутатов переступит черту у его ног, то есть «шагнет в аут», заседание считается прерванным.

Думается, что склонность англичан относиться к политике, как к спорту, то есть видеть в ней состязание двух соперничающих команд, была умело использована творцами британской избирательной системы. Она благоприятствует чередованию у власти двух главных политических партий (в ущерб остальным) и делает парламентские дебаты чаще всего похожими на футбольный матч между правительством и оппозицией. Страна поделена на избирательные округи, каждый из которых посылает в палату общин по одному депутату. Причем при существующей системе для победы не требуется большинства голосов. Нужно лишь, чтобы их было больше, чем у кого-либо из соперников. Скажем, если из 30 тысяч бюллетеней за одного кандидата подано 11 тысяч, за второго – 10 тысяч и за третьего – 9 тысяч, первый из них получает мандат, а голоса остальных 19 тысяч избирателей (то есть большинства в данном округе) пропадают впустую.

При подобной системе распределение мест в палате общин отнюдь не соответствует доле голосов, поданных за каждую из политических партий. Например, либералы, которые обычно собирают в три – три с половиной раза меньше бюллетеней, чем консерваторы и лейбористы, получают в тридцать раз меньше мест в палате общин. Удивительно ли, что главные партии не проявляют охоты отказываться от существующей системы.

Памятуя о ее парадоксах, видишь, сколь относительны, даже обманчивы газетные штампы вроде «Страна проголосовала за лейбористов» или «Избиратели повернулись лицом к консерваторам». На деле маятник двухпартийной системы качается отнюдь не с такой широкой амплитудой. В Великобритании насчитывается, округленно говоря, 40 миллионов избирателей. Около 30 миллионов из них обычно участвуют в голосовании. Как лейбористы, так и консерваторы имеют примерно по 10 миллионов постоянных сторонников. Располагая только половиной этого, либералы лишены шансов на первенство, остальные партии – и подавно. Так что исход парламентских выборов зависит от перемещения двух-трех миллионов «текучих голосов», а точнее, от баланса сил в весьма ограниченном числе спорных округов. (Промышленные районы Шотландии, Северной Англии, Южного Уэльса обычно голосуют за лейбористов, тогда как юго-восток страны, за исключением Лондона, считается вотчиной консерваторов.)

Принцип «победителю все, а остальным ничего» способствует мерному чередованию у власти тори и вигов, а теперь – консерваторов и лейбористов, сковывая тенденции к многопартийности с ее неустойчивыми коалициями. Сам термин «оппозиция Ее Величества» являет собой хитроумное изобретение британских правящих кругов. Этот оборот подчеркивает, что партия, отстраненная от власти, сохраняет полную лояльность государственным устоям и будет добиваться возврата к кормилу правления, лишь свято соблюдая «правила игры». Лидер оппозиции, например, считается официальным лицом и наряду с членами правительства получает жалованье из государственной казны.

В своем нынешнем виде палата общин столь же приспособлена к двухпартийной системе, как футбольное поле для двух команд. Их основные составы – непосредственные участники матча – сидят друг перед другом на передних скамьях, тогда как всем остальным приходится довольствоваться участью запасных игроков, тщетно дожидающихся возможности ударить по мячу. От новичка в парламентской фракции меньше всего ждут ораторского блеска, оригинальных законодательных инициатив. Даже само его участие в заседаниях палаты мало кого волнует. От рядового депутата, или, как тут говорят, заднескамеечника, прежде всего требуется лишь одно: он должен слушаться кнута. Это выражение, заимствованное из конного спорта, прочно вошло в обиход «праматери парламентов».

Как ни парадоксально, эталон западной демократии функционирует на основе военной дисциплины. «Главный кнут правительства», «главный кнут оппозиции» – это не газетные эпитеты, не жаргонные словечки, а общепринятые наименования должностных лиц – парламентских организаторов каждой из партийных фракций. Их обязанность вполне соответствует их названию: в нужный момент прогнать свою паству через нужную дверь.

В британском парламенте голосуют не руками, а ногами. При каждом разделении палаты (как называют подсчет голосов) депутаты, голосующие «за», выходят в западные двери, а голосующие «против» – в восточные. Причем на всю эту процедуру отпускается несколько минут с момента включения сигнального звонка. Свыше ста таких звонков установлено в различных помещениях Вестминстерского дворца и еще несколько десятков – в расположенных поблизости министерствах и ведомствах, клубах и ресторанах, на частных квартирах видных политических деятелей. Заседания палаты общин по традиции начинаются во второй половине дня. Так что, заслышав сигнал около десяти вечера, когда обычно голосуют важные резолюции, депутаты должны сломя голову мчаться в палату, нередко из дома или из гостей.

Обладатели «старого школьного галстука», каких полным-полно в Вестминстере, любят ворчать, что дворец этот – такая же бурса, как Итон или Винчестер: вся жизнь заднескамеечника проходит по звонку и под кнутом. Причем главный парламентский организатор олицетворяет собой не только кнут, но и пряник. Именно он является советником премьер-министра по правительственным назначениям и награждениям. Главный кнут имеет официальную резиденцию на Даунинг-стрит, 12, – через дом от премьер-министра – и встречается с ним с глазу на глаз чаще, чем кто-либо другой. Формально говоря, парламентская процедура игнорирует партийную принадлежность. К любому депутату положено адресоваться лишь как к достопочтенному члену от округа такого-то. Лет сто назад подобное обращение имело смысл, ибо значительная часть законопроектов вносилась отдельными членами парламента. Ныне же инициатива в большинстве случаев исходит от правительства. Принятие частного законопроекта стало большой редкостью. Завладев большинством мест в палате общин и дав тем самым лидеру своей партии возможность сформировать правительство, рядовые парламентарии должны смириться с тем, что их главная миссия окончена и что впредь им остается лишь утверждать решения, принятые за пределами палаты, то есть послушно превращать правительственные билли в законы.

Теоретически депутаты считаются такими же полновластными хозяевами парламента, как акционеры – хозяевами своей компании. На практике же они, как и владельцы акций, узнают суть дела, лишь когда их ставят перед совершившимся фактом. Для члена палаты общин есть одна лишь возможность получить реальную власть – стать обладателем министерского портфеля. А непременное условие такого назначения всем известно: депутат должен слушаться кнута. Существует целая система приемов, предназначенных блокировать попытки заднескамеечников выступать против шагов правительства, которые им не нравятся. Одна из радикальных мер – объявить высказанное возражение «важным вопросом, требующим голосования доверия правительству». Это чревато роспуском парламента, досрочными выборами, то есть ставит под вопрос не только пребывание данной партии у власти, но и парламентский мандат депутата-бунтаря, которого окружная партийная организация может в другой раз даже не выдвинуть в кандидаты… Вот почему единственная отдушина для заднескамеечника, когда он может забыть о звонках и кнутах, когда он может как-то проявить себя, – это «час запросов». Ежедневно, кроме пятницы, с половины третьего до половины четвертого члены правительства, а по вторникам и четвергам и сам премьер-министр обязаны отвечать на поданные заранее письменные запросы депутатов.

«…Известно ли достопочтенному члену такому-то, что… Не сделает ли он заявление по данному вопросу?» «Да», – невозмутимо отвечает министр (читая по бумажке текст, искусно составленный его чиновниками), затронутый вопрос ему, разумеется, известен; правительство постоянно держит его в поле зрения; необходимые меры принимаются; об их результатах палата будет проинформирована…

Депутат усаживается на место с чувством выполненного долга, а точнее говоря, с надеждой, что несколько газетных строк о его запросе и ответе министра будут замечены в его избирательном округе. На большее он редко претендует.

В наши дни вестминстерская политическая кухня немыслима без средств массовой информации. Однако «праматерь парламентов» пришла к этому через цепь мучительных и отнюдь не всегда последовательных компромиссов. Вплоть до 1738 года писать о ходе дебатов в газетах считалось грубейшим посягательством на привилегии парламента. Потом скрепя сердце согласились открыть Вестминстерский дворец для репортеров. Однако вплоть до наших дней на галерею прессы не допускают фотографов. Целые поколения художников доныне иллюстрируют рисунками газетные парламентские отчеты.

В конце 70-х годов дебаты в Вестминстере начали транслировать по радио. Что же касается телевидения, то его пока держат за порогом палаты общин, а для палаты лордов делают исключение лишь раз в год – в день торжественного открытия парламентской сессии и тронной речи королевы. Этот запрет, впрочем, весьма относителен. Ибо, выйдя из палаты, любой оратор может тут же пересказать суть своего выступления перед телекамерами, как это делает канцлер казначейства после бюджетной речи.

Каждый день, который начинается в половине третьего с «часа запросов», в палате общин произносится около 40 тысяч слов. Это, как острят на Флит-стрит, целых две многоактные пьесы. Лишь малая толика вестминстерского красноречия попадает в эфир и прессу. Большая часть стенограмм остается лишь на страницах «Гансарда» – парламентского бюллетеня, экземпляры которого брошюруются и складываются в хранилищах башни Виктории.

Маститые лондонские политики любят говорить о палате общин как о живом существе: «Палата не любит, чтобы ее держали в неведении…», «Палата не потерпит подобного безразличия…». В действительности же «праматерь парламентов» терпит многое, и прежде всего упадок своего влияния. Она по-прежнему остается центром политической жизни, но в значительной мере утратила былую роль в осуществлении политической власти.

Показательный симптом – состав посетителей в центральном лобби. Для большинства из них Вестминстерский дворец – такая же туристская достопримечательность, как, скажем, Тауэр. Подлинное лоббирование по важным вопросам, вроде налоговых уступок, торговых субсидий или размещения государственных заказов, давно перекочевало из Вестминстера на Уайтхолл. Деловой мир предпочитает иметь дело не с политиками, а с чиновниками, которые определяют содержание правительственных биллей еще задолго до того, как они появятся в парламенте. Парламентская процедура призвана создать впечатление, будто все важные вопросы решаются именно под сводами Вестминстерского дворца, по инициативе членов парламента и в результате гласных дебатов. На практике же суверенитет парламента теряется в запутанных коридорах власти, которые его окружают. Палата общин служит лишь авансценой для спектакля, который режиссируется из-за кулис.

Палата общин подобна паровой машине, которая выпускает пар, шипит и свистит, но втайне приводится в движение электричеством.

Энтони Сэмпсон (Англия). Новая анатомия Британии. 1971

Почтительно и смиренно поднимается посетитель на парламентскую галерею для публики. И что же он видит? Несколько полууснувших депутатов, пытающихся внимать речи полубодрствующего оратора, который время от времени замолкает, дабы люди в бриджах, кружевных оборках и париках могли совершать некий непостижимый ритуал, внося и вынося символические жезлы и побрякушки.

Парламент относится к числу тех английских установлений, вроде королевского смотра с выносом знамен, смены дворцового караула или ежегодной процессии лорда – мэра, которые сохранили форму в церемониях, традициях или ритуалах, хотя уже давно почти целиком утратили свое содержание.

Девять десятых того, что происходит в Вест минсте ре, это хорошо отрепетированный спектакль. Большинство речей произносится там не с намерением повлиять на чьи-то мнения или действия, а с целью довести до сведения избирателей через местную печать, что если их депутат и не всемогущ, то, по крайней мере, еще жив. Даже хваленый «час запросов» представляет собой «бокс теней», правила которого тщательно продуманы так, чтобы никто в поединке не пострадал. Это пантомима, во время которой депутат бьет министра бычьим пузырем на палке, а министр в ответ шлепает депутата связкой сосисок.

Члены палаты разминают мускулы во время «часа запросов», но стоит звонку возвестить о голосовании, как им приходится забыть приятное ощущение силы, порожденное этим упражнением, и, вытерев со лба воображаемый пот, дружно маршировать за своим лидером в соответствующую дверь. Им приходится выбирать не между разумным и глупым решением, не между хорошим и плохим законом. Выбирать они могут только между своей и чужой партией.

Все вышесказанное отнюдь не означает, что парламент не служит никакой цели. Просто цель эта – не служение народу, а служение его правителям. Он весьма полезен как барьер между народом и Уайтхоллом. Он служит местом, где люди могут выговориться, метать громы и молнии, от которых мало толку.

Дэвид Фрост и Энтони Джей (Англия). Англии – с любовью. 1967

Вестминстер нужен британским правящим классам по многим причинам. Потому что им нужен традиционный институт буржуазной демократии как наиболее приемлемой в условиях данной страны формы правления, гибкой и надежной, отточенной, проверенной временем и в конечном счете наименее хлопотной. Вестминстер нужен им как постоянный и пока безотказно действующий предохранительный клапан для отвода опасных идей, как русло, по которому удобнее всего направлять вспыхивающие время от времени политические дискуссии в стране, и как омут, в котором при необходимости можно утопить в словопрениях неугодную будоражащую мысль.

Вестминстер нужен тем, кто имеет реальную власть и деньги в Британии, а еще потому, что дает отличную возможность «провентилировать» тот или иной шаг, тот или иной законопроект, прежде чем сделать его законом. Невелика, с их позиции, беда, если сотня-другая депутатов голосует «за» или «против» финансового билля – более двухсот страниц убористого текста, – не ведая, хорош или плох он. В конце концов этот билль составляется «их» экспертами при участии или консультации лучших умов Сити. Есть ведь еще и обширнейшая область политики – внутренней, внешней, военной, экономической, политики по отношению к тред-юнионам, к рабочему движению в целом, в области культуры, образования – да всего и не перечтешь. И здесь бывает крайне важно вовремя прощупать возможную реакцию, выявить собственные слабые и уязвимые места, подправить законопроект по принципу: и волки сыты, и овцы целы – словом, сделать все возможное, чтобы обезопасить себя против неосторожного, необдуманного шага.

В. Осипов (СССР). Британия. 60-е годы. 1967

Данный текст является ознакомительным фрагментом.