VIII. ГЕНЕРАЛ ЯКОБИ

VIII. ГЕНЕРАЛ ЯКОБИ

В 1774 году окончилась турецкая война, но действия на Кавказе не прекращались. Однако же край этот не получал для России большого и самостоятельного значения до той поры, пока светлейший князь Григорий Александрович Потемкин не был назначен новороссийским генерал-губернатором и не обратил наконец должного внимания на отдаленную Астраханскую губернию, в состав которой входила Кавказская линия. При Потемкине выдвигаются такие деятели кавказской войны, как генералы Иван Варфоломеевич Якоби и Александр Васильевич Суворов. Оба они назначены были командовать только что сформированными тогда корпусами: первый – Кавказским, а второй Кубанским, и оба навсегда останутся в памяти истории как пионеры русской цивилизации на Кавказе, как замечательнейшие деятели в устройстве края.

Якоби назначен был на Кавказ по личному выбору князя Григория Александровича Потемкина, со званием астраханского военного губернатора. Соединив таким образом в своих руках военное и гражданское управление краем, он является первым самостоятельным деятелем в ряду наших кавказских правителей.

Прибыв на линию, Якоби застал на ней только десять-двенадцать казачьих станиц да две крепости: Кизляр и Моздок. Правда, Терская линия, населенная стойкими и неустрашими терскими, гребенскими и моздокскими казаками, представляла надежный оплот для русских владений, но она прикрывала лишь незначительную часть русской границы, тогда как все остальное пространство от Терека и Малки до самого Черного моря было совершенно открыто вторжениям горцев, которые и нападали не только на Дон, но беспрепятственно проникали даже в пределы Воронежской губернии.

Как опытный боевой генерал, получивший еще за турецкий поход орден св. Георгия 3-ей степени, Якоби начал с самых решительных мер для обуздания горских хищников. По его инициативе заложены были новые крепости: Екатериноград, Георгиевск и Ставрополь; при нем же положено было начало заселению нынешней Ставропольской губернии казенными крестьянами, и, наконец, устроена правильная военная Азовско-Моздокская линия, которая, начинаясь Моздоком, направлялась через Екатериноград, Георгиевск, Александровск и Ставрополь до границ Донского войска, а оттуда через Ростов (называвшийся тогда крепостью св. Дмитрия) доходила до самого Азова. Линия от Моздока до границ Донского войска состояла из десяти крепостей, при которых находились и казачьи станицы, укрепленные ретраншеметами. Из них Моздокская крепость находилась в районе Моздокского полка, Екатериноградская, Павловская, Марьевская, Георгиевская и Александровская принадлежали к Волжскому полку, а Андреевская (впоследствии Северная), Ставрополь, Московская и Донская – к Хоперскому. Этим рядом крепостей и сильных казачьих станиц была прикрыта лежавшая за Тереком, между Кубанью и Доном, обширная пустынная степь, по которой прежде свободно разгуливали хищные толпы кабардинцев, калмыков и ногайцев. Якоби хорошо понимал, что одни договоры с Турцией не в состоянии были обеспечить наши границы от диких вторжений татар, и потому спешил противопоставить им сплошное воинственное население хоперских и волжских казаков, которых он перевел на эту новую линию и которые образовали здесь два линейных казачьих полка: Хоперский и Волжский. И только с этих пор постепенно усиливающееся русское оседлое население начинает мало-помалу оттеснять кочевников и прочно занимать лучшие их земли, которые, однако же, все еще приходилось отстаивать с оружием в руках.

Перед Якоби были два элемента, в равной степени сильных, с которыми ему приходилось иметь дело: горец и казак.

Горцы были слишком солидными противниками, чтобы можно было их игнорировать, и казаки скоро заимствовали от них не только боевые привычки и тактику, но переняли их вооружение, посадку и даже одежду, которая с тех пор так и осталась народным костюмом кавказского казака до настоящего времени. Не довольствуясь этим, казаки постарались усвоить себе горские наречия, обычаи и многие черты характера и домашнего быта. Верные своим старинным традициям, они пришли к противникам, как будто нагие, взяли у них одежду, сбрую и оружие, сделались на них похожими и потом уже стали их бить. Ни угрюмая пустыня донских и кубанских степей, ни перспектива нужды и лишений, ни самая опасность близкого соседства горцев – ничто не могло остановить казаков от переселения. Это было, так сказать, их исторической миссией.

Малые числом, но сильные духом, они стремились на окраины, в просторные степи, где можно было жить легко и правильно. Это были люди, закаленные в суровой школе войны, иной раз имевшие еще кое-какие непоконченные счеты с правосудием, и они, естественно, стремились туда, где власть была слабее и снисходительнее. Но, удаляясь от центра, русский казак-колонист в то же время нуждался в поддержке и потому не порывал с ним связи. Со своей стороны, центр, понимая, что без колонизации ему не удержать своих окраин, охотно прощал своих блудных, но храбрых детей и оказывал им всякий раз помощь, когда они обращались к нему за нею. Обоюдная выгода заставляла эти два враждебные с виду элемента помогать друг другу. И надо сказать, нигде эта взаимная помощь не проявлялась в столь сильной степени, не достигала таких громадных размеров, как на Кавказе. Здесь казак-колонизатор являлся вернейшим слугой русского государства, а государство, в свою очередь, не жалело ничего для своего пионера. Ни казаку не удержаться бы перед горцами без помощи государства, ни государству с одной регулярной армией не одолеть бы беспокойного Кавказа. Сами горцы превосходно понимали разницу между занятием страны военной силой и истинным завоеванием ее, то есть заселением. Они говорили: «Укрепление – это камень, брошенный в поле: дождь и ветер снесут его; станица – это растение, которое впивается в землю корнями и понемногу застилает и охватывает все поле».

Жизнь порубежного казака с самого начала была окружена нескончаемым рядом тревог и опасностей, в которых закалялся дух и крепли казацкие силы... А силам этим надо было крепнуть, чтобы выдержать борьбу, на которую понадобилось целое столетие. В этой неустанной борьбе, в этих часто неровных боях были обычным явлением геройские подвиги, уже и не обращавшие на себя большого внимания. Только потому о первых действиях наших казаков на Кавказе немного сохранилось сведений, да и эти отрывочные сведения составляют достояние покрытых пылью и плесенью, никому неведомых войсковых архивов. Генерал Якоби прекрасно понимал и дух казачества и стойкость противников; давая казачеству опору в крепостях, он хотел сделать русское влияние на Кавказе прочным и основанным не на одних исключительных военных свойствах казаков. Его действия и намерения не укрылись от горцев, и с весны 1779 года на линии уже начинаются крупные военные события. Решившись уничтожить ненавистные им поселения хотя бы ценой тысячи жизней и целыми потоками крови, три или четыре тысячи черкесов перешли Кубань под предводительством Дулак-Султана и бросились на русские крепости. В то же самое время шесть тысяч кабардинцев, перейдя через Малку, стремительно атаковали самый лагерь Якоби, расположенный у крепости св. Павла.

Никогда еще набеги на линию не принимали такого большого размера и никогда еще враги не действовали с такой энергией и силой, как в эти первые два года после заложения Моздокско-Азовской линии.

Бой загорелся, так сказать, разом по всему протяжению Моздокской линии. Но горцы ошиблись, предполагая найти в новых переселенцах людей, не приготовленных к военному делу, – мужество защиты превзошло везде самую отчаянную отвагу нападающих.

Небольшой Алексеевский редут был атакован врасплох, и горцы, захватив казачий табун, обступили это маленькое укрепление со всех сторон. Но когда они готовились к штурму, из ворот редута вынеслась хоперская сотня с есаулом Михеевым и бросилась в шашки. В одно мгновение она была окружена черкесами, потеряла восемнадцать казаков убитыми и, будучи отброшена в лес, спешилась, засела в кустах и продолжала защищаться. После жаркой перестрелки горцы вынуждены были оставить ее в покое и, бросившись опять на укрепление, ворвались в форштадт, убили нескольких жителей, но редута взять не могли и отступили с большой потерей. Другая крепость, Андреевская, отбилась еще при худших условиях, так как один армянин, подкупленный черкесами, произвел пожар в то самое время, когда начинался приступ. Но самое жестокое поражение черкесы понесли под Ставрополем, где двести казаков из полка Кутейникова наголову разбили их главную полуторатысячную партию.

Действия кабардинцев также не отличались особенной удачей. Отбитые два раза от лагеря Якоби, они повернули назад и бросились на Марьевскую крепость, где двести волжских казаков под начальством капитана Басса едва успели запереть перед ними ворота.

Обступив крепость и наскоро построив громадные щиты-мантелеты для прикрытия от казацких выстрелов, кабардинцы приступили к правильной осаде и повели траншеи. В два дня, работая руками и кинжалами, они дошли до крепостного рва, как вдруг, утром десятого июня, в тылу у них появился Якоби. Разбитые в кровопролитном сражении, последовавшем затем под стенами Марьевской крепости, кабардинцы бежали за Малку и тотчас же пустили в ход все извороты и тонкости азиатской политики: они изъявили покорность, давали аманатов, предлагали двойное вознаграждение за причиненные убытки, но упорно стояли на требовании, чтобы были уничтожены крепости Павловская, Марьевская и Георгиевская. Получив отказ, кабардинцы в августе снова нахлынули на линию и на этот раз ареной своих действий сделали окрестности Георгиевска. Здесь они выжгли на корню весь хлеб, истребили сенокосы, угнали много скота, пробовали даже штурмовать самый Георгиевск; им удалось даже разбить небольшой русский отряд, высланный из крепости, в числе восьмидесяти человек при одном орудии. По всей вероятности, они напали на него врасплох, так как только этим и можно объяснить себе последовавшую затем резню, в которой офицер и сорок нижних чинов были изрублены, остальные бежали, оставив пушку в руках у кабардинцев.

Это прискорбное происшествие случилось двадцать седьмого сентября, в тот самый день, когда на линию прибыли новые войска под командой генерал-майора Фабрициана. Герой турецкой войны, носивший на шее Георгиевский крест еще с подполковничьего чина[19], Фабрициан предложил Якоби тотчас атаковать главный стан кабардинцев, расположенный на одном из островов, образуемых Малкой. Предложение было принято, и двадцать девятого сентября значительный отряд со всех сторон обложил кабардинцев. В отряд этот входили: Томский пехотный полк, батальон Кабардинского полка, два егерские батальона (Горский и Кабардинский), две роты Моздокского полевого батальона, Моздокский казачий полк, тысячи донских казаков и калмыков и, наконец, десять эскадронов Владимирского драгунского полка; артиллерии не было вовсе, но как Фабрициан, так и Якоби надеялись управиться и без ее содействия. Отступить кабардинцам было некуда, тем не менее на предложение сдаться они отвечали ружейным огнем, и Фабрициан начал атаку. Пять часов длилась упорная битва. Пушка, захваченная кабардинцами, была отбита обратно, лагерь взят приступом, и все, что было на острове, легло под штыками русских солдат.

Замечательно, что в этом бою сражались против русских только одни князья и дворяне со своими вассалами – уорками и узденями. Простой народ почти не участвовал в битве, толпы его стояли верстах в шести-семи и при первых выстрелах бежали в горы. Лишенные лучших своих предводителей, кабардинцы явились в лагерь и просили пощады и мира. Им перечислили все учиненные ими до этого времени клятвы, столько же измен и столько же монарших прощений.

«Какое же обеспечение вы представите в том, что не нарушите и нынешней клятвы, как нарушили прежние?» – спросил их Якоби.

Кабардинцы ответили, что они вполне отдаются на великодушие победителей. Тогда Якоби предписал им следующие условия: кабардинцы признают себя рабами русской императрицы, покоренными силой оружия, и в случае измены, возмущения или нарушения клятвы кем-либо из владельцев, подданные его тотчас получают свободу и делаются вольными; за причиненные убытки кабардинцы должны заплатить русским десять тысяч рублей и отдать одиннадцать с половиной тысяч голов скота, и, сверх того, они не имеют права ни с кем и ни под каким предлогом вести войны без дозволения русского правительства, которое, в свою очередь, обязывается защищать их от нападений соседних с ними народов. Когда условия эти были объявлены, обе стороны скрепили их своей клятвой, и кабардинцы торжественно признали Малку границей российских владений, отказавшись от всяких притязаний на земли, занятые под наши укрепления.

Справедливость требует сказать, что усмирение кабардинцев произведено было частью по вине и при помощи самих же кабардинцев, у которых в то время внутренний разлад дошел до высшей степени. Последнее восстание, имевшее целью остановить дальнейшее заселение русскими Кавказского края, было делом одного только высшего класса; народ же, недовольный своими князьями и дворянством, всегда его притеснявшими, решительно отказался участвовать в этих походах. Якоби искусно поддержал народ, и в его лице приобрел себе сильнейшего союзника против замыслов гордой кабардинской аристократии. Неравная борьба длилась недолго. Княжеские партии вынуждены были смириться, а простой народ, не желая уже возвращаться к прежнему порядку вещей, тысячами стал переселяться в Моздок и в другие места по линии.

Покорение кабардинцев генералом Якоби и почти одновременное с ним уничтожение Суворовым оплота ногайских татар на Кубани много содействовали развитию и процветанию Кавказского края. Вскоре образовано было даже особое кавказское наместничество. Край быстро стал заселяться и богатеть, так как неизмеримые девственные степи давали полную возможность делать обширные запашки, щедро вознаграждавшие труды земледельца, и содержать большое количество скота. Это обилие земли, это приволье сделали то, что богатство жителей в короткое время возросло до высокой степени. Оно продолжало бы возрастать и дальше, если бы в конце царствования Екатерины крестьяне Ставропольской губернии не были поставлены в тяжелую крепостную зависимость.

К сожалению, плодотворная деятельность генерала Якоби на Кавказе была кратковременна. С новым административным делением России он был назначен сперва оренбургским генерал-губернатором, а затем наместником Иркутской и Колыванской губерний.

Таким образом, ему суждено было возвратиться в тот край, в котором, за тридцать шесть лет перед этим, он начал служить по выпуску из кадетского корпуса. Отец его в то время был комендантом в городе Селенгинске, и близость китайской границы доставила молодому офицеру случай тогда еще хорошо изучить оригинальную страну, которую он посещал не раз то вместе с нашими миссиями, то в качестве простого путешественника, то, наконец, гонцом с официальными депешами в Пекин.

Деятельность Ивана Варфоломеевича по управлению Сибирью также заслуживает особого внимания, и память о нем в том крае сохраняется даже до настоящего времени. Но там же ему довелось испытать на себе и тяжелую превратность судьбы, отстранившую его от полезной служебной деятельности. Обвиненный ложным доносом в каких-то честолюбивых стремлениях по отношению к Китаю, он был отставлен от должности и предан суду. Дело Якоби тянулось более двенадцати лет, пока императрица сама не принялась наконец за пересмотр бумаг и оправдала все его действия. Рассказывают, что когда императрица потребовала к себе дело Якоби, то бумаги, привезенные ей, заняли от пола до потолка целую половину комнаты. Взглянув на них, императрица сказала: «Этим меня не испугают», – и тут же объявила обер-секретарю, что будет заниматься с ним этим делом каждый день по одному часу. Якоби отправлен был орден св. Владимира 1-ой степени, а вслед за тем император Павел Петрович, по вступлении своем на престол, пожаловал ему чин генерала от инфантерии. Но Якоби, уже решившийся оставить военную службу, вышел в отставку. Он умер честным человеком в первые годы царствования императора Александра Павловича.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.