ПРЫЖОК НА ПРИШТИНУ: ИГРА НА ГРАНИ ВОЙНЫ

ПРЫЖОК НА ПРИШТИНУ: ИГРА НА ГРАНИ ВОЙНЫ

В России был праздничный день, и мало кто знал, что страна на грани военного конфликта со странами НАТО. Российские и натовские солдаты были готовы стрелять друг в друга… Эти события развернулись в июне 1999 года, когда российские десантники тайно были переброшены на аэродром Приштины, главного города Косова. И на той, и на другой стороне нашлись генералы, которых война не пугала.

Генерал-полковник Леонид Ивашов, в ту пору начальник Главного управления международного военного сотрудничества Министерства обороны, рассказывал:

«Вопрос о возможности вооруженного столкновения с натовцами мы отрабатывали еще на стадии принятия решения о броске в Косово. Был и еще один вариант, запасной: лететь в Белград и в случае боестолкновения с натовцами провести блицпереговоры о совместном противодействии угрозе нашим миротворцам.

Мы хорошо знали настроения сербских военных: они были готовы развернуть войска в южном направлении и войти в Косово. В этом случае натовцы оказались бы перед перспективой наземной операции, которой они страшно боялись. Тем более что армия Югославии с удовольствием отомстила бы агрессорам и за жертвы, и за поруганную честь. Да еще в братском союзе с русскими. Этот аргумент стал решающим…»

Главнокомандующий войсками НАТО в Европе генерал Уэсли Кларк воспринял тайную военную операцию российских десантников как враждебный акт. Упрямый по характеру, он был готов пустить в ход оружие, чтобы ее остановить:

«Я пытался соединиться с генеральным секретарем НАТО Хавьером Соланой, но безуспешно. Тогда я позвонил в Вашингтон заместителю председателя комитета начальников штабов генералу Джо Ролстону с предложением:

— Не должны ли мы как минимум подумать о военном ответе на этот вызов?

Генерал Ролстон согласился с этим предложением. Генерал Майкл Джексон доложил мне, что у него есть две британские роты (примерно двести пятьдесят человек) и французы предлагают свой батальон (это еще триста пятьдесят человек)».

В тот момент судьба мира оказалась в руках военных. Политическое руководство плохо представляло себе, что происходит. В Москве находился заместитель американского Государственного секретаря Строуб Тэлботт, влияние которого объяснялось не столько тем, что он всю жизнь изучал нашу страну, сколько его давней дружбой с президентом Клинтоном.

«В пятницу, 11 июня, — вспоминал Тэлботт, — я приехал в Кремль на встречу с Владимиром Путиным, секретарем Совета безопасности, Путин не высовывался, избегал конфликтов и паблисити, а потому оставался на периферии нашей панорамы российской политики.

Встретившись с Путиным, я поразился, насколько ненавязчиво он способен внушить ощущение самообладания и уверенности в себе. Внешне он очень отличался от руководства страны — невысокий, худощавый и физически развитый; остальные были выше его, а большинство — на вид перекормленные. Путин излучал управленческую компетентность, способность добиваться результатов без суеты и лишних трений.

Если Ельцин и Черномырдин, по терминологии одного ученого, «горячи», то Путин, вероятно, — самый «прохладный» русский, которого я встречал. Он слушал с вниманием, которое казалось столь же расчетливым, сколь и вежливым.

Мне, как и остальным, он дал понять, что проделал домашнюю работу и прочел мое досье, подготовленное разведслужбами… С одной стороны, это вроде бы лестно («я вас знаю»), с другой — нервирует («я все про вас знаю»). Могу вообразить, как он проводил разбор полетов с агентами, которыми руководил в Восточной Германии, или допрашивал пойманных шпионов, уже обработанных его более жесткими коллегами…

Путин выразил удовлетворение тем, что война в Косове сменилась миром. Едва ли не мимоходом он добавил, что рад был внести и собственный маленький вклад, предложив Ельцину назначить особым посланником Черномырдина…»

Бывший глава правительства Виктор Степанович Черномырдин стал специальным представителем президента по урегулированию конфликта в Югославии за два месяца до этого, 14 апреля 1999 года. После того как авиация НАТО начала бомбардировки военных объектов на территории Югославии, требуя прекратить военно-полицейскую операцию в Косове, и президент Билл Клинтон сравнил действия Слободана Милошевича с преступлениями нацистов, в России были возмущены. Отношения с американцами стали откровенно враждебными.

«Необдуманными авансами некоторых политиков, — вспоминал Черномырдин, — мы фактически провоцировали югославское руководство на продолжение убийственной для этой страны войны и уж никак не способствовали прекращению кровавой бани.

После поездки в Белград председатель Государственной думы Геннадий Николаевич Селезнев привез сенсационное сообщение: Слободан Милошевич готов присоединиться к союзу России и Белоруссии. Чего было больше в этих действиях — недопонимания ситуации или стремления вовлечь Россию в широкомасштабную провокацию?»

Назначение Черномырдина спецпредставителем по Югославии неприятно удивило руководство российского Министерства иностранных дел. Хорошо помню иронические замечания в адрес Виктора Степановича. На Смоленской площади были уверены, что у непрофессионала ничего не выйдет.

Удивились и американцы. Но они нашли объяснение. Строуб Тэлботт: «Черномырдин умел работать с вице-президентом Алом Гором. Ельцин рассчитал, что Черномырдин вразумит американцев и, вероятно, заставит их смягчиться. Но и с Милошевичем Черномырдин мог разговаривать жестко».

Российские политики и телезрители видели одну картину — сербские города под натовскими бомбежками. А на Западе наблюдали другую картину — бесконечные потоки албанцев, которых изгоняли из Косова. Этот нескончаемый поток и был главный аргумент, который заставил руководителей НАТО бомбить Югославию, чтобы заставить президента Милошевича вывести войска и полицию из Косова. Мысль о том, что бомбардировки — негодный инструмент решения гуманитарной проблемы, они не принимали. Ведь попытки уговорить Милошевича прекратить военную операцию ни к чему не привели.

Переговоры об урегулировании в Косове вели трое — Черномырдин, заместитель госсекретаря США Строуб Тэлботт и президент Финляндии Мартти Ахтисаари в роли специального представителя Генерального секретаря ООН. После долгих и мучительных переговоров они пришли к согласованной позиции. Сербские войска уходят из Косова, албанские беженцы возвращаются, бомбардировки прекращаются, НАТО вводит миротворческие силы, которые должны обеспечить порядок и безопасность.

Но тут произошел раскол в рядах сотрудников Виктора Степановича.

Вместе с ним на переговоры отправились сотрудники Министерства обороны и Министерства иностранных дел. Представлявший на переговорах Министерство обороны генерал Ивашов выступил против Черномырдина.

«Министерство обороны, — вспоминал Ивашов, — рассматривало натовские бомбардировки Югославии как нарушение принципов ООН, как агрессию против суверенного государства и предприняло все возможные меры. По решению министра обороны И.Д. Сергеева группе связи НАТО, размещенной в Москве в соответствии с Основополагающим актом Россия — НАТО, было предложено в сорок восемь часов покинуть пределы России. До минимума была ограничена деятельность военных атташе стран — членов блока. Наши военнослужащие, обучавшиеся на Западе, были отозваны на родину. Все программы сотрудничества с НАТО в целом и с государствами — участниками агрессии были заморожены».

Черномырдин был не очень рад включению Ивашова в состав делегации, иронически называл его «товарищ комиссар». Виктор Степанович мастер убеждать, но переубедить Ивашова не смог. Генерал считал натовцев военными преступниками.

Ивашов: «Я заявил, что предложенный документ — это не равноправное соглашение, а ультиматум, предъявленный Югославии, в связи с чем военная часть делегации не будет участвовать в его подписании и покидает зал заседаний…»

Делегации, как таковой, не было. Черномырдин вел переговоры в роли спецпредставителя президента. Он сам повез в Белград согласованные предложения. Ожидал, что Милошевич будет возражать, спорить, требовать изменений и поправок.

«Но Слободан Милошевич не добавил ничего! — рассказывал Черномырдин. — Ни единого слова! Ни Милошевич, ни его ближайшие соратники не сделали того, что от них ожидали: попытки изменить проект резолюции Совета Безопасности ООН таким образом, чтобы он в большей мере отражал их интересы. Сколько потрачено усилий, сколько пролито крови — ради чего? Чтобы только сейчас принять документ, с которым можно было согласиться раньше?!»

Черномырдин поразился тому, что было известно тем, кто давно наблюдал за политикой Милошевича.

Чем можно объяснить действия Милошевича? Всякий раз, когда он втягивал страну в войну, он укреплял свою власть. Он начал военно-полицейскую операцию по подавлению косовских албанцев, чтобы сплотить население страны против внутреннего врага. Когда Соединенные Штаты и Западная Европа потребовали от него прекратить репрессии против албанцев, он занял жесткую позицию, чтобы сплотить народ против внешнего врага. Милошевич, циничный и расчетливый политик, знал, что Косово ему не удержать. Он, видимо, рассудил: если бы он принял план урегулирования сразу, его бы назвали слабаком, плохим патриотом, предателем. А когда он загубил столько людей и разрушил полстраны, его согласие с мирным планом — это вроде как акт государственной мудрости. Выступая по телевидению, Милошевич говорил о победе Югославии…

Силы НАТО получили мандат Совета Безопасности ООН для проведения миротворческой операции в Косове. И тут разразился новый конфликт — между Россией и НАТО. Камнем преткновения стал вопрос о роли российского военного контингента и его особом статусе.

«Российская сторона, — рассказывал Виктор Черномырдин, — хотела иметь свой сектор численностью порядка бригады десантников. НАТО не желало выделять российским войскам отдельный сектор. Наш контингент должен сохранять определенную автономию или же быть под началом сил ООН, но не в подчинении у НАТО. Американская сторона, натовцы, говорили, что силы эти должны быть едины, то есть находиться под их командованием. Лично я всегда отстаивал такую точку зрения: Россия имеет свои, особые интересы в Югославии. Поскольку она не входит в НАТО, ее контингент не должен и не будет подчиняться командованию Североатлантического блока…»

Между тем в Министерстве обороны недовольство заключенным соглашением трансформировалось в конкретное решение. Косово поделили на пять секторов — американский, французский, итальянский, немецкий и британский. В окружении министра обороны маршала Игоря Сергеева решили, что, если российским миротворческим силам не будет выделен свой сектор в Косове, надо взять его самим.

«Прямо во время встречи с Путиным, — рассказывал заместитель Государственного секретаря Тэлботт, — мне передали записку. Генерал Ивашов сделал заявление, что, если НАТО войдет в Косово с юга, из Македонии, без окончательного соглашения о российском участии, российские силы в одностороннем порядке вступят в Косово с севера, через Сербию.

Я пересказал содержание записки Путину и добавил, что нам, похоже, грозит военная конфронтация.

— А кто такой этот Ивашов? — спросил Путин…

Сидя в самолете, я поспорил с одним из наших генералов на десять долларов, что Ивашова уволят еще до заката».

Заместитель Государственного секретаря, который считается в Америке одним из лучших знатоков России, ошибся. Грандиозный скандал еще только разгорался, и в него втягивались высокопоставленные чиновники.

«Уезжая из Македонии, — вспоминала тогдашний Государственный секретарь Мадлен Олбрайт, — я мечтала хорошенько выспаться по пути домой. Но едва самолет оторвался от земли, как нам сообщили, что русские войска вступили на территорию Косова, и сербы встречают их в Приштине, как героев. Связались по телефону со Строубом Тэлботтом, который как раз находился на пути из Москвы. Посоветовали ему лететь назад».

Самолет Тэлботта находился уже где-то над Белоруссией, когда ему сообщили, что российская часть из расквартированного в Боснии миротворческого контингента вошла на территорию Сербии и предположительно движется в сторону Косова.

Тэлботту позвонил советник американского президента по национальной безопасности Сэнди Бергер. «Сэнди велел мне возвращаться в Москву и «закатить скандал», — вспоминал Тэлботт. — Я пошел в рубку и переговорил с нашим пилотом».

Возвращение Тэлботта в Москву сравнивают с тем, как Примаков, узнав, что начнутся бомбардировки Югославии, отказался от поездки в Америку и вернулся домой. На самом деле между ними огромная разница. Примаков развернул самолет, чтобы не разговаривать с американцами. Тэлботт развернул самолет, чтобы договориться.

«Вернувшись в Москву, — рассказывал Тэлботт, — в нашем посольстве мы смотрели прямые репортажи Си-эн-эн о продвижении российской бронеколонны по Южной Сербии. Когда мы приехали в МИД, Иванов беседовал по телефону с Мадлен Олбрайт. Странный у них получался диалог.

Государственный секретарь извещала министра иностранных дел России, что войска его страны уже вошли в Сербию и приближаются к Косову, а тот отвечал, что это неправда. Иванов говорил, что разобрался с этим делом, и его заверили: российский контингент просто находится в состоянии готовности войти в Косово в рамках синхронизированной операции.

Мадлен Иванову не поверила: у нас имелась собственная информация о передвижении войск на Балканах, и она поступала из источников, которым мы доверяли больше, чем российскому Министерству обороны. Однако Мадлен сомневалась: кто же врет: Иванов ей или российские военные — Иванову…»

Что же произошло на самом деле? Почему российские десантники начали тайный марш в сторону Косова? И как получилось, что другие министры, в том числе руководитель российской дипломатии Игорь Сергеевич Иванов, ничего об этом не знали?

«Мы, — вспоминал генерал Ивашов, — стали готовить доклад министра обороны Сергеева президенту Ельцину о том, что нас пытаются исключить из балканского процесса, во избежание чего следует предусмотреть ряд мер. Одной из них мог бы стать одновременный с натовцами ввод в Косово наших миротворческих подразделений.

Проект документа доложили министру иностранных дел Иванову. Он внимательно прочитал его, внес несколько поправок и завизировал. Позднее пошли разговоры о том, что министр был якобы не в курсе дела, что его чуть ли не «подставили». Это, как мы видим, не так. Иванов, возможно, не знал деталей, но они ему и не требовались. Детали — дело военных.

Министр обороны поставил свою подпись и направился на доклад к Ельцину. Вернулся он из Кремля довольный: президент дал санкцию на синхронный с натовцами ввод российского контингента на территорию Косова…»

В соседней Боснии выполняла миротворческую миссию российская воздушно-десантная бригада. Один из ее батальонов решили перебросить в Косово, а потом транспортными самолетами прислать еще два батальона с территории России…

Генерал-лейтенант Николай Стаськов, который был тогда начальником штаба воздушно-десантных войск, рассказывал журналистам:

«Решение принималось келейно, даже не на уровне первых лиц. Я, как начальник штаба ВДВ, знал заранее. Миротворческой бригадой ВДВ на Балканах командовал полковник Николай Игнатов. Я позвонил ему:

— Создавай заранее группировку.

Чтобы никто не заметил, формировали колонну на старом аэродроме. Когда получили команду, сразу рванули вперед. Сомнения были. Вышел на меня полковник Игнатов, говорит, никаких письменных приказов не получал, что делать? Беру, говорю, ответственность на себя, вперед».

Колонна, направлявшаяся в Косово, состояла из пятнадцати бронетранспортеров и тридцати пяти автомобилей с личным составом. В Министерстве обороны больше всего беспокоились о том, как скрыть от НАТО переброску российских солдат. Ведь формально они подчинялись командиру американской дивизии и совместно выполняли боевую задачу. Но обмануть американских товарищей по оружию оказалось делом несложным.

Генерал Ивашов:

«Командование бригады по указанию Москвы информировало американца — командира дивизии, что наш батальон получил приказ на выдвижение на территорию Союзной Республики Югославии (в нее входили Сербия и Черногория. — Л. М.). Командир дивизии поинтересовался, не нужна ли какая помощь, и пожелал русским успеха.

Под Белградом батальон принял под свое командование генерал-лейтенант Заварзин. Я официально проинформировал Виктора Михайловича, что приказ на осуществление ввода нашего контингента в Косово отдан министром Сергеевым во исполнение прямого указания президента России. Честно говоря, расстановка сил в Москве не гарантировала, что кто-либо из должностных лиц Генштаба, Министерства иностранных дел или президентской администрации не попытается вмешаться в действия Заварзина и не поведет какую-то свою линию…»

Из слов генерала Ивашова следует, что Генеральный штаб либо вообще не был поставлен в известность о переброске войск, либо возражал против этого. Для вооруженных сил ситуация невиданная! Ни одна боевая операция не проводится помимо Генерального штаба. Причем операцией руководил начальник управления международного военного сотрудничества. Вообще-то его обязанность — отправлять министра в зарубежные командировки и принимать иностранных коллег, сотрудничать с военными ведомствами других стран.

Самого министра обороны маршала Сергеева не было ни слышно, ни видно. Он остерегался высказываться на эти темы. За непривычного к публичности Игоря Сергеева говорил генерал-полковник Ивашов. Он стал своего рода пресс-секретарем и главным советником министра, поражая публику жесткостью формулировок. Уже и министр иностранных дел Иванов настаивал на том, чтобы военные не давали отдельных пресс-конференций на натовско-косовские темы. Но генерал Ивашов говорил то, что ему поручает министр обороны.

Вот это больше всего и пугало. Один генерал-ястреб — это нормально. Но если Министерство обороны считает, что страны НАТО — а это девятнадцать государств Европы и Америки — военные преступники, если Министерство обороны сожалеет, что не дали возможности оказать военную помощь Югославии, то есть вступить в прямую конфронтацию с девятнадцатью странами Запада, это производит пугающее впечатление…

«Под покровом темноты, — вспоминал Черномырдин, — батальон десантников снялся со своих позиций и пересек боснийско-югославскую границу. Он в буквальном смысле слова промчался по территории Югославии в Косово и занял позиции вблизи важнейшего стратегического объекта — аэропорта Слатина рядом с Приштиной, вызвав и недоумение, и удивление натовской стороны. Удивление — потому, что переброска была осуществлена молниеносно, недоумение — потому, что в переговорах вопрос о переброске бригады вовсе не затрагивался».

За передвижением российских войск наблюдал генерал Уэсли Кларк, главнокомандующий войсками НАТО в Европе:

«В моем штабе предположили, что русские намерены захватить аэропорт в Приштине и ждать там подкреплений. Я распорядился выяснить, что происходит. Я не хотел, чтобы наши войска натолкнулись в Приштине на русский батальон и просили у русских разрешения пользоваться аэродромом.

Опасность состояла в том, что, если русские придут первыми, они потребуют себе отдельный сектор на севере. Это приведет к разделу Косова. Говорили, что это Милошевич хотел сохранить за сербами север Косова, где у них большинство».

В Москве заместитель Государственного секретаря Строуб Тэлботт пытался понять, что происходит. Министр иностранных дел Иванов повез его в Министерство обороны. Здесь Тэлботт допытывался у маршала Сергеева, почему российские десантники хотят войти в Косово первыми, раньше войск НАТО?

«Министр обороны Сергеев, — записывал свои наблюдения заместитель госсекретаря, — был в ярости на весь мир — не только на бомбардировщики НАТО, но и на своих офицеров, в особенности на Ивашова и генерала Анатолия Квашнина. Я подозревал, что генералы преподнесли Сергееву неприятный сюрприз — или же излагали версию событий, которой он не верил. Несколько раз Ивашов и Квашнин что-то шептали Сергееву на ухо или передавали записки, предлагая уединиться у него в кабинете на очередное совещание.

Ближе к двум часам ночи телекомпания Си-эн-эн сообщила, что российские войска дошли до Белграда и направляются на юг, а сербы в Приштине высыпали на улицы и готовятся их встречать. Сергееву явно стало очень неловко, и он ответил, что российская часть остановится на косовской границе и не станет входить в провинцию в одностороннем порядке…

Около четырех часов утра Си-эн-эн сообщила, что российские части вошли в аэропорт Приштины. Сергеев начал было это отрицать, но прихлебатели что-то ему нашептали, и он снова потребовал перерыва. На этот раз их не было около часа. Похоже, дальше по коридору вспыхнул бунт: я слышал грохот и хруст швыряемых в стену предметов…»

Генерал Ивашов:

«В кабинете Сергеева царила, конечно, не идиллия, но и того, о чем пишет в своих мемуарах Тэлботт, тоже не было. Мебель, разумеется, никто не ломал, но обстановка была рабочая, напряженная.

Игоря Иванова больше всего страшила перспектива возможного боестолкновения с натовцами. Он настаивал: батальон вводить нельзя, давайте его вернем, задержим. По опросам и репликам Сергеева я видел, что маршал тоже опасался неспровоцированного открытия огня против нашего контингента.

Опираясь на данные разведки и на практику принятия решений в НАТО, приводили аргументы в пользу того, что без решения Совета НАТО американцы удара не нанесут…»

Впрочем, генерала Ивашова не смущала и возможность вооруженного столкновения с американскими войсками: «Был и еще один вариант, запасной: лететь в Белград и в случае боестолкновения с натовцами провести блицпереговоры о совместном противодействии угрозе нашим миротворцам. Армия Югославии с удовольствием отомстила бы агрессорам и за жертвы, и за поруганную честь да еще в братском союзе с русскими. Этот аргумент стал решающим…»

Видимо, не для всех. Начальник Генерального штаба Анатолий Квашнин не собирался из-за разногласий вокруг Косова начинать войну против НАТО. Это следует из слов генерала Ивашова: «Генерал Заварзин по мобильному телефону сообщил: только что получен приказ начальника Генерального штаба Квашнина развернуть батальон в обратном направлении (колонна к этому моменту уже пересекла границу и двигалась по территории Косова, правда, об этом из числа присутствующих в кабинете министра обороны знали лишь единицы). Пришлось напомнить Заварзину, что решение на ввод батальона принял Верховный главнокомандующий — президент России, а приказ о нем отдал министр обороны. Этот-то приказ и обязателен к исполнению. Следовательно, никаких разворотов и остановок — только вперед».

Начальник Генерального штаба является по должности первым заместителем министра обороны. Проведение военной операции без его ведома — невиданное дело. Но приказ Квашнина не выполнили, хуже того — его обманули. Начальник Генерального штаба и не подозревал, что десантники уже вошли в Косово.

Генерал Ивашов: «А чтобы уберечь генерала Заварзина от новых, не санкционированных министром обороны приказов, я предложил ему на некоторое время выключить мобильный телефон. Потом, правда, была еще одна попытка Квашнина — через штаб бригады (в колонне шла командно-штабная машина со своей аппаратурой связи) — передать приказ на остановку батальона. Виктор Михайлович, помня о нашем разговоре, действовал четко и жестко, взяв на себя ответственность за выполнение поставленной задачи».

Картина рисуется фантастическая. Получив всего лишь устное распоряжение из Москвы, генералы были готовы пустить в ход оружие и начать маленькую войну с Соединенными Штатами.

Генерал-лейтенант Николай Стаськов, начальник штаба воздушно-десантных войск:

«Все боевые распоряжения идут только письменно. Мне не давали письменного распоряжения. Я бы тоже нашел способ не давать письменного распоряжения. Но в Боснии были мои люди, подчиненные. Комдив спросил: будет приказ о переброске батальона на Приштину?

— Я тебя не подведу, — сказал я и шифром послал ему распоряжение.

Сначала предварительное, потом боевое. И только ночью, когда ко мне приехали из Генштаба проводить расследование, я понял, в какую аферу попал. Мне-то никто письменных распоряжений не давал. А уже скандал разгорается. Батальон дошел до аэродрома, и тут команда: «Стоп. Назад».

Доволен был, кажется, только генерал-полковник Ивашов.

«В кабинете Сергеева, — вспоминал он, — обстановка явно стала уравновешеннее: батальон, если судить по докладу Квашнина, двигался в обратном направлении, и министр иностранных дел Иванов успокоился. Неожиданно в кабинет вошел генерал-лейтенант Мазуркевич и сообщил, что Си-эн-эн ведет прямой репортаж о вхождении в Приштину российского батальона.

Для Иванова это было подобно грому с ясного неба. Он полагался на заверения Квашнина (начальник Генштаба и сам был уверен, что его команда о возвращении батальона дошла до исполнителей и действует), а тут… Иванов в сердцах обругал нас: мол, с вами, военными, как свяжешься, так обязательно попадешь в неприятность. Вышел к американцам и попытался объяснить им, что допущена техническая ошибка, которая будет оперативно исправлена».

Начальник Генерального штаба и министр иностранных дел России, видимо, впервые были так откровенно обмануты. Министр иностранных дел Игорь Иванов настолько возмутился, что утратил привычное хладнокровие.

Строуб Тэлботт:

«Иванов вывел меня в соседний зал, где стоял тяжелый жирный дух недоеденных пицц и хот-догов, которые нам доставили несколькими часами ранее.

— Я вынужден с сожалением информировать вас, — сказал Иванов, — что колонна российских войск случайно пересекла границу и вошла в Косово. Им отдан приказ в течение двух часов выйти из провинции. Министр обороны и я сожалеем о таком развитии событий…

Иванов сделал официальное заявление и зачитал его в прямом эфире Си-эн-эн. Позднее мне сообщили, что Сергеев так рассвирепел, что ему лгали его собственные люди — а он в силу этого вынужден был снова и снова лгать нам, — что он не смог больше смотреть нам в глаза…»

События развивались следующим образом.

В субботу 12 июня, в половине седьмого утра, силы НАТО перешли границу и из Македонии вошли в Косово. Когда под конец дня они достигли Приштины, российский батальон уже расположился на аэродроме Слатина и, как положено по уставу, занял круговую оборону… То есть подготовился к ведению боевых действий.

«Когда на следующий день я говорила с Ивановым, — вспоминала Мадлен Олбрайт, — он сказал, что произошло «недоразумение», мы его не так поняли по поводу отвода российских солдат. Русские останутся в аэропорту Приштины, и если НАТО разместит свои силы в крае прежде, чем будет достигнуто соглашение относительно роли России, то будут введены дополнительные российские войска, которые займут северную часть Косова.

Мне подумалось: или я сплю, или это самое плохое кино из всех мною виденных. За один только день мы скатились от празднования победы к нелепому повторению холодной войны. Меня тревожило и то, что Иванов уже сам не знал, что происходит в его собственном правительстве. Очевидно, что произошло какое-то рассогласование между гражданскими и военными властями, хотя никто не мог быть уверен в том, какой приказ мог отдать Ельцин…»

Генерал-лейтенант Николай Стаськов: «Самое интересное утром. Министр иностранных дел молчит, другие должностные лица тоже отмалчиваются. Из Генштаба приходит приказ — стой, колонну вернуть назад. Опять выходит на меня Игнатов — что делать? Своим решением даю ему команду закрепляться в Приштине. В штаб воздушно-десантных войск уже ехала комиссия Генерального штаба — разбираться, почему не выполняется приказ. Но тут просыпается Борис Николаевич, и ему все понравится. Словом, победили».

Все зависело от того, кто первым доложит президенту Ельцину.

Генерал Ивашов:

«В одиннадцать часов утра министр обороны Сергеев делал доклад у президента страны… После доклада министра в зале наступила тишина. Пауза прервала фраза, произнесенная со всем известной ельцинской интонацией:

— Ну, наконец я щелкнул по носу…

Здесь президент назвал некоторых руководителей стран НАТО. Тут же из зала донеслось подобострастное:

— Вы, Борис Николаевич, не щелкнули — вы врезали по физиономии.

Ельцин поднялся и обнял Сергеева…»

Операция в Приштине была оценена как крупный военно-политический успех. Российские военные торжествовали. Ночной марш, с их точки зрения, поднял престиж страны и обеспечил ей более надежные позиции за столом переговоров. Президент Ельцин радовался, как ребенок. Один из его предшественников в Кремле говорил в таких случаях: «Запустили мы им ежа в штаны».

Российские политики и простые граждане с таким воодушевлением восприняли марш на Косово, что разбор дела был отменен. Победителей не судят.

«Я предполагаю, — считает Мадлен Олбрайт, — что Милошевич решил заключить с российскими военными сделку (может быть, через посредничество своего брата, который был послом Югославии в Москве), чтобы добиться фактического раздробления Косова.

Российские военные подготовили шесть транспортных самолетов, чтобы доставить в регион свои тысячные войска, которые могли бы подкрепить небольшой контингент, размещенный в аэропорту Приштины. Эта переброска сил так и не состоялась, потому что России было отказано в разрешении пересечь воздушное пространство Венгрии, Румынии и Болгарии… Этот шаг сгладил назревавший кризис, который мог вылиться в нечто, чего не знала холодная война, — прямое столкновение натовских войск с российскими».

В Москве, похоже, мало кто об этом думал. Наверное, твердо верили в то, что американцы ни при каких обстоятельствах не утратят хладнокровия.

Строуб Тэлботт:

«В тот же день я вновь оказался в кабинете Путина в Кремле. Все дело в политике, сказал он. Россия уже погрузилась в «предвыборную борьбу», и этот факт осложняет американо-российские отношения. Как в США, так и в России есть свои «ястребы» и «голуби», сказал он, и за броском на приштинский аэропорт стояли именно российские ястребы.

В российском правительстве есть люди, говорил он, подразумевая, естественно, и себя самого, которые считают развертывание ошибкой. Но оно, по крайней мере, не привело к человеческим жертвам. Ущерб, нанесенный за одну ночь американо-российским отношениям русскими «ястребами», — пустяк по сравнению с тем ущербом, который НАТО своей воздушной войной с Сербией нанесло престижу Ельцина… Важно, сказал Путин, что «никто в России не сможет теперь назвать президента марионеткой НАТО»…»

Возможность щелкнуть по носу натовцев безмерно радовала российских политиков.

Президент Клинтон твердо считал, что в этой ситуации главная задача — не повредить Ельцину, поэтому не хотел обострять отношения и сдерживал своих военных.

«Генерал Уэсли Кларк был взбешен, — вспоминал Билл Клинтон. — Я не мог его за это винить, но знал, что мы, к счастью, не стоим на пороге третьей мировой войны. За сотрудничество с нами Ельцин подвергся дома резкой критике со стороны ультранационалистов, симпатизировавших сербам. Я считал, что Ельцин просто решил бросить им кость».

Решение о переброске десантников в Косово — политическое решение! — было принято военными, а не политиками. Совет безопасности не собирался, правительство это не обсуждало. Не было даже совещания в узком кругу, где свое мнение могли бы высказать глава правительства и министр иностранных дел. Совещание состоялось уже после того, как все произошло. И все, кто смотрел телевидение, по выражению лица министра Иванова могли понять, что он думает по этому поводу.

Российское Министерство иностранных дел оказалось в дурацком положении. Военным, может быть, кажется, что они просто утерли нос штафиркам. Но отличие Министерства иностранных дел от всех остальных ведомств состоит в том, что оно представляет страну в целом. Поэтому пострадала репутация страны, а не МИД.

Ночной марш, о котором забыли предупредить не только западных партнеров, но и родное Министерство иностранных дел, означал игру по другим правилам. Или, точнее, это игра без правил. Не надо ни о чем договариваться, искать компромиссы, уступать. Кто первый ухватил, тот и прав. Беда в том, что и другие захотят играть без правил.

Настроения у натовских военных были разные. Одни считали, что русские их просто обманули, и были возмущены. Другие исходили из того, что главное — избежать конфронтации.

Мадлен Олбрайт: «Все кончилось тем, что натовские силы кормили русских, у которых было плохо с провиантом, в аэропорту Приштины».

Строуб Тэлботт:

«На протяжении всего кризиса Борис Ельцин вел себя тише воды ниже травы. Я не знал, действительно ли он одобрял планы и отдавал приказания, да и вообще представлял ли себе, что происходит.

Пока наш самолет летел домой, Клинтону наконец-то удалось связаться с Ельциным и попросить его распорядиться, чтобы командующий российскими войсками генерал Заварзин договорился с генералом Джексоном и покончил с противостоянием в аэропорту.

Ельцин, похоже, о Заварзине никогда не слышал, хотя в тот же день присвоил ему очередное военное звание. Клинтону пришлось по буквам диктовать Ельцину фамилию. Затем Ельцин передумал и сказал:

— Да ну их, этих генералов, Билл! Эту проблему можем решить только мы с тобой!

Он предложил им встретиться немедленно, если необходимо, — на корабле или даже подводной лодке…»

Клинтон не считал, что это вопрос, который должны обсуждать президенты.

Мадлен Олбрайт:

«Клинтон выдвинул встречное предложение: пусть министры обороны и иностранных дел двух стран встретятся и разрешат вопрос, что в конце концов — после нескольких дней энергичных взаимных уступок — и было сделано.

На переговорах в Хельсинки договорились разместить российский военный контингент в Косове в пределах районов, которые подконтрольны Германии, Франции и Америке. России не было отведено специального сектора из опасения, что это приведет к фактическому разделению края».

Но напряженность не стихала. Нервы у всех были напряжены до предела. Это было очень опасно. Малейший повод мог спровоцировать боевые действия.

Строуб Тэлботт: «В какой-то момент среди ночи НАТО получило сообщение, что российские транспортные самолеты Ил-76 с десятью тысячами солдат поднялись в воздух и направляются в Косово, несмотря на то что Венгрия и Румыния запретили им пересекать свое воздушное пространство».

Генерал Уэсли Кларк:

«Один из офицеров спросил меня, что будем делать, если российские транспортные самолеты с подкреплением все-таки прилетят. Будем сбивать?

Генерал Ролстон из Вашингтона предложил блокировать взлетно-посадочную полосу. Я приказал использовать боевые вертолеты для того, чтобы помешать Ил-76 сесть в Приштине. Я объяснил своим подчиненным, что русское правительство нас обманывает и мы не можем верить их обещаниям. Я бы не хотел оказаться в ситуации, когда мне пришлось сбивать их самолеты. Лучше помешать им сесть».

Но британский генерал Майкл Джексон отказался выполнять приказ главнокомандующего.

— Я просто не могу это сделать! — рапортовал Джексон. — И у вас нет полномочий отдавать мне такой приказ.

— У меня есть полномочия! — настаивал Кларк.

— Сэр, — ответил Джексон, — я не начну ради вас третьей мировой войны!

Уэсли Кларк: «Генерал Джексон считал, что аэродром в Приштине не имел никакого значения и, следовательно, не было смысла враждовать с русскими. А я считал иначе. Это был решающий момент. Будут русские сотрудничать с нами на равных или нет? Будут они нас обманывать и вводить в заблуждение или привыкнут договариваться и находить компромисс? Я считал, что русские не пойдут на прямое столкновение с нами, у них не было для этого сил. Но я не отрицаю, что риск был».

— Майк, я отдаю тебе приказ, — сказал Кларк. — Если ты отказываешься его выполнять, ты должен сдать командование. Ты это понимаешь?

— Так точно, сэр.

Джексон вышел и через несколько минут вернулся с улыбкой на лице:

— Британское правительство запретило мне выполнять этот приказ.

В отличие от российских военных, которые не выполнили приказ начальника Генерального штаба и смело двигались навстречу войне, американский генерал Кларк не смог нарушить дисциплину и сделать то, что он считал нужным.

Билл Клинтон: «20 июня югославские войска покинули Косово, и через две недели, по оценкам верховного комиссара ООН по делам беженцев, туда уже вернулись более семисот пятидесяти тысяч жителей… Несмотря на все проблемы, которые предстояло решить в будущем, я чувствовал удовлетворение и облегчение. Десятилетняя кровавая кампания Слободана Милошевича, в которой он использовал этнические и религиозные противоречия, чтобы сохранить свой режим в бывшей Югославии, заканчивалась. Горящие деревни и убийства невинных людей остались в прошлом. Я знал, что со временем станет историей и сам Милошевич».

Относительно статуса российских войск нашли компромисс — по опыту участия российского контингента в миротворческой операции в Боснии. Но пробыли они там недолго. В апреле 2003 года начальник Генерального штаба Анатолий Квашнин заметил:

— У нас не осталось стратегических интересов на Балканах, а на выводе миротворцев мы сэкономим двадцать пять миллионов долларов в год.

Десантников вернули домой. История, которая едва не привела к войне между Россией и НАТО, закончилась.

Игорь Иванов убедил президента Ельцина провести специальное заседание Совета безопасности по Косову. В официальном сообщении говорилось: «На совещании было обращено внимание руководителей министерств и ведомств на необходимость постоянной и четкой координации с МИД России своей работы по выполнению задач, связанных с урегулированием кризиса на Балканах»…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.