БУТЫЛКА КОНЬЯКА
БУТЫЛКА КОНЬЯКА
— Ваше лицо всем знакомо. Когда люди вас видят, какими глазами они на вас смотрят?
— На меня везде смотрят — и дома, и, что удивительно, за рубежом. Я никуда не могу пойти, чтобы на меня просто не показывали пальцем. Многие подбегают здороваться. Некоторым еще хочется и потрогать руками, что невыносимо, хотя это все доброжелательные люди. Я вообще не сталкивался с какими-то враждебными проявлениями, попыткой обидеть.
— Как же так, вы такой антинародный политик, прозападный, если почитать известную прессу?
— Я даже удивлен, что никто не подходит и не говорит: «Продал Россию, гад?» Известность иногда удобна. Меня везде пускают без пропуска. Иногда подвозят на машине и не берут денег, хотя я предлагаю.
От половины проблем Козырева спасает завидный характер.
— У меня практически не бывает устойчивого дурного настроения. Сгорела дача — да, огорчительно, тем более что нет денег ее восстановить, но долго огорчаться я не могу. А чтобы я просто предавался меланхолии — не в моем характере. Но это не значит, что я не переживаю, что у меня нет сильных страстей и пристрастий, скажем политических. Просто я считаю необходимым держать их при себе.
— Вы генетически спокойный человек? Вы с детства были спокойным? Или это результат самовоспитания, умения держать себя в руках, не распускаться?
— Я спокойный по манере поведения. И это сознательно, я очень стараюсь так делать. У меня был только один срыв, за который мне до сих пор стыдно. Еще в роли министра я приехал в Мурманск. У нас такая манера: когда приезжают люди определенного уровня, то в провинции останавливают движение целыми кварталами. Впереди машина с мигалкой, сзади машина с мигалкой. Меня это всегда раздражало. А когда приезжаешь в Мурманск вести избирательную кампанию?.. И так на тебя люди смотрят — почему ты не можешь проехать нормально? Зачем тебе охрана? В избирательном округе тебе это может стоить большого числа голосов. Я один раз доказываю, что подобного не нужно, второй раз — в своей спокойной манере. Но все бесполезно. Наконец я остановил кавалькаду, вышел из машины и, довольно грубо поговорив с представителями соответствующих служб, настоял все-таки на том, чтобы весь этот кортеж разогнали, и я спокойно проехал по своему избирательному округу — как человек, а не как президент банановой республики. За грубость мне было неприятно, потому что эти люди не виноваты — у них свои инструкции. То есть у меня бывают срывы.
— Для ушедшего в отставку министра вы очень молоды. Вы думали о продолжении политической карьеры?
— Я действительно исхожу из того, что жизнь у меня только начинается. Евгений Максимович Примаков стал министром — после меня — в шестьдесят пять лет. Так что у меня впереди по крайней мере столько же, сколько позади.
В одном из наших разговоров Андрей Козырев предложил поспорить на бутылку коньяка, что в скором времени у нас в стране опять возникнет необходимость в такой вот открытой, либеральной внешней политике, которую он проводил. Пока трудно сказать что-либо определенное о судьбе поставленной на кон бутылки коньяка. Хотя возможно, я уже могу на нее претендовать.
В 1999 году Козырев не стал баллотироваться в депутаты. Он ушел из политики и работал в московском представительстве транснациональной фармацевтической корпорации, принадлежавшей американскому миллионеру югославского происхождения Милану Паничу. В решающие для Югославии дни Панич стал премьер-министром страны, баллотировался на пост президента Сербии, но проиграл Слободану Милошевичу, который — в результате нескольких войн — привел сербов к катастрофе. Когда Козырев был министром иностранных дел, он пытался доказать, что Милошевича нельзя поддерживать — он опасен для собственной страны, но к нему не прислушались.
Мемуары Андрей Владимирович не написал, сколько я его ни уговаривал. Предпочел заняться бизнесом.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.