Соляной бунт

На протяжении всего царствования царя Михаила еще малолюдная после Смуты столица вела себя тихо. Но постепенно она заживляла раны, отстраивалась, прирастала людьми. Первый раз московская «площадь» пришла в движение, когда на смену старой, привычной власти пришла новая.

В 1645 году престол занял юный, робкий Алексей Михайлович, не вмешивавшийся в дела государственного управления. Фактическим главой государства стал алчный и недальновидный Борис Морозов.

Весной 1646 года временщик изобрел отличный способ обогатиться: ввел единую пошлину на соль, бывшую на Руси вторым стратегическим пищевым продуктом после хлеба. Идея состояла в том, чтобы торговцы платили сборы в казну на месте добычи соли, а потом уже продавали ее по всей стране без дополнительных поборов. Однако вместо оптимизации казенных доходов произошло обычное для коррумпированной системы явление. Право торговать солью стало продаваться за взятки, причем прибылеполучателями стали сам правитель и его камарилья, в которую входил даже царский тесть Илья Милославский (напомню, что Морозов женил юного Алексея на дочери своего клеврета).

В скором времени розничная цена соли подскочила вчетверо – с пяти до двадцати копеек за пуд. Это привело к подорожанию почти всех продуктов длительного хранения, поскольку главным способом консервирования тогда было засаливание. Олеарий пишет: «…Через год пришлось вычислять, сколько тысяч было потеряно на соленой рыбе (ее в России употребляют в пищу больше мяса), которая сгнила, не будучи из-за дороговизны соли просолена как следует. Соли, кроме того, стало продаваться гораздо меньше, и, оставаясь в пакгаузах, она, по необходимости, превращалась в рассол [от сырости] и расплывалась». Резкое подорожание соли било по столу и карману всего народа. В начале 1648 года соляную пошлину отменили, но последствия этой неудачной меры продолжали сказываться.

Появились и другие раздражающие новшества, продиктованные необдуманным желанием пополнить тощую казну. Москвичей, среди которых было много торгового люда, возмутил указ об обязательном использовании казенного аршина с царским орлом – платить за такую линейку приходилось вдесятеро против обычной.

При этом столичные жители, в отличие от остального населения, могли воочию наблюдать, как богатеют боярин Морозов и его наперсники. «Ему дан был рядом с жилищем его царского величества дом в Кремле, где он должен был жить вместе с женой своею, – рассказывает про Милославского тот же Олеарий. – Он немедленно же велел этот дом сломать и построить от основания великолепный дворец. Старые слуги один за другим должны были уйти, и на их места были поставлены родственники Милославского; так как все они успели наголодаться, то они оказались очень жадными, очень скупыми и прожорливыми».

Особенную ненависть у москвичей вызывали ближайшие помощники Морозова – глава Земского приказа Левонтий Плещеев и окольничий Петр Траханиотов, не только беззастенчиво вымогавшие взятки, но еще и изобретшие метод, который впоследствии получит название «отката»: распоряжаясь казенными средствами, они заставляли получателей расписываться за полную сумму, а выдавали на руки только половину.

Как всегда бывает, взрыв грянул по какому-то мелкому поводу, переполнившему чашу терпения, и застал власти врасплох.

21 мая 1648 года Алексей Михайлович, возвращавшийся с богомолья, был внезапно окружен толпой горожан. Они шумели, требовали выслушать их жалобы, ругали лихоимцев, схватили царского коня за поводья.

Девятнадцатилетний Алексей испугался, но тем не менее повел себя самым разумным в такой ситуации образом: стал просить людей успокоиться и разойтись, пообещав, что во всем разберется и восстановит справедливость. Толпа начала было стихать, но, видя это, какие-то слуги из царской свиты решили отличиться перед государем – кинулись на жалобщиков с руганью, принялись хлестать их кнутами. При отсутствии серьезного вооруженного эскорта делать этого никак не следовало. Народ пришел в ярость, стал бросать в ругателей камнями. Те кинулись наутек – под защиту кремлевских стен. Горожане побежали следом.

В царский дворец бунтовщики ворваться не смогли, его окружали стрельцы, однако собрались на площади и не уходили. Со всего города в Кремль прибывали все новые и новые толпы. Почувствовав свою силу, народ перешел от криков к действию.

Сначала разгромили дома Морозова, Плещеева и Траханиотова. Заодно разграбили в городе и еще несколько боярских дворов. Поймали и забили до смерти дьяка Назара Чистова, непосредственного автора соляного закона.

Побуянив, снова собрались на площади перед Кремлем, куда войти уже не смогли, потому что охрана заперла ворота, но было ясно, что долго за стенами не отсидишься.

Соляной бунт. Э. Лисснер

Народ сформулировал требования: предать смерти Морозова, Траханиотова и Плещеева. Последнего царю, кажется, было не очень жалко. Дьяка вывели на площадь в сопровождении палача, но толпа не стала ждать казни и разорвала вора на части, после чего разошлась по домам.

Однако весть о победе взбудоражила столицу, и назавтра перед Кремлем собралось еще больше народу. Снова требовали выдать Морозова и Траханиотова.

Делать нечего – царь распорядился пожертвовать и Траханиотовым, только бы спасти своего «дядьку» боярина Морозова. Окольничий успел сбежать, но его поймали за городом, поводили по улицам с деревянной колодой на шее и обезглавили.

Москвичам и этого было мало. Они все равно жаждали расправы над Морозовым.

Временщика спасло неожиданное происшествие. В деревянном городе вдруг начался пожар, притом загорелся «кружечный двор». Многие кинулись туда и стали разбивать бочки, черпать вино чем придется. Пока одни тушили огонь, а другие валялись пьяные (кто-то и задохнулся от дыма), в Кремле воспользовались передышкой.

Поскольку большой надежды на верность гарнизона не было, царь принялся угощать и награждать стрельцов с солдатами. Илья Милославский задабривал столичных купцов, имевших влияние в городе. Очень помогла церковь: по приказу патриарха попы всюду уговаривали москвичей утихомириться.

Через несколько дней, когда обстановка сделалась чуть спокойней, царь вышел на площадь и объявил толпе, что ее гнев был справедлив и что впредь никаких кривд не будет. Он сулился отставить Морозова от дел, но просил пожалеть государева «второго отца» и лил при этом слезы. Москвичи растрогались, пообещали боярина не трогать. На всякий случай временщика все же отправили из столицы подальше, на чем период морозовского всевластия и завершился.

Весть об успехе столичного бунта привела в волнение многие регионы страны, страдавшие от воеводских и подьяческих злоупотреблений. Смелость москвичей и слабость, проявленная правительством, подтолкнули к мятежу и провинцию. В Сольвычегодске побили местного дьяка-мздоимца, отняв у него прежние подношения. В Устюге такого же хапугу вовсе убили и чуть не прикончили воеводу, опять-таки забрав назад все взятки.

На северо-западе страны, в Новгороде и Пскове, московские события отозвались с задержкой, но эхо получилось громким и продолжительным.

Там бунт возник не из-за соли, а из-за хлеба. Расплачиваясь со шведами по прежним обязательствам, правительство пообещало отправить за границу 14 000 четвертей ржи (четверть примерно равнялась нынешнему центнеру). На время закупки необходимого количества зерна всякая частная хлеботорговля в регионе воспрещалась – но за мзду это запрещение могло быть обойдено. В прежние времена люди поворчали и смирились бы, а теперь они взбунтовались.

Волнение началось в Пскове и перекинулось на Новгород, где горожане изгнали царского воеводу и захватили власть. Заодно пограбили кое-кого из богатеев. Митрополитом в Новгороде был Никон, в ту пору еще не патриарх. Он проявил обычную для себя гневливость, чем только ухудшил положение. Владыку, невзирая на сан, поколотили.

Затем новгородцы и псковитяне отправили в Москву к царю представителей с изложением своих обид. Уступчивость, проявленная Алексеем во время Соляного бунта, позволяла надеяться на благоприятный исход жалобы, которую в данном случае правильней назвать протестом.

Поскольку очаг мятежа находился далеко, у государя было время разработать план усмирения.

Капитулировать перед бунтовщиками на сей раз власть не стала, а поступила умнее.

Алексей Михайлович принял послов милостиво и в ответном слове вроде бы даже оправдывался. В Новгород поехал царский посланец, с такими же мирными речами, уговорил горожан открыть ворота воеводе со стрельцами. После этого церемонии закончились. Воевода арестовал зачинщиков. Смертью, правда, никого не казнили – ограничились поркой, что тоже было мудро. Новгородцы почувствовали силу государства, но не обзавелись мучениками. Город постепенно успокоился.

С Псковом поступили так же – с той лишь разницей, что горожане, видя пример Новгорода, выдали вожаков сами.

Так бурно начиналось правление Алексея Тишайшего, а впереди были еще более грозные внутренние потрясения.

Историки называют эту эпоху «бунташным временем»; его отличительная черта – быстрота и легкость, с которой вспыхивали мятежи. Многие авторы обращали внимание на эту особенность взаимоотношений русского народа с властью: простые люди либо терпели и пребывали в состоянии абсолютного покорства – либо сразу переходили к кровавому бунту. Середины не бывало. В этом отношении московское общество напоминало рабовладельческий Рим, где рабы тоже, если уж восставали, то «бессмысленно и беспощадно». Собственно говоря, крепостная зависимость, в которой состояло большинство бесправного российского населения, и было самым настоящим рабством.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.