Освободительный поход

Рать двинулась в путь только на исходе лета 1612 года, и не по заранее намеченному плану, а в силу необходимости. Пришла весть, что король Сигизмунд наконец сумел собрать подкрепления для помощи кремлевскому гарнизону, все еще блокированному остатками Первого ополчения. Подкрепления были невелики, но и в лагере осаждающих оставались только три-четыре тысячи казаков. При этом вожди Первого ополчения постоянно ссорились, а их недисциплинированное воинство погрязло в пьянстве и грабеже, польский же контингент под командованием гетмана Ходкевича обладал отличной боеспособностью.

Пожарский и Минин окончательно решили идти к столице, когда ненавистный Зарецкий, забрав «вориху» и «воренка», ушел со своими приверженцами из подмосковного лагеря. Поладить с князем Трубецким, который остался единственным командиром поредевшего «первоополченского» войска, было легче.

Вот так, без серьезной подготовки, почти спонтанно, начался исторический поход, приведший к освобождению Москвы.

Сколько людей было у Пожарского, мы не знаем. Должно быть, как во всякой нерегулярной армии, состав постоянно менялся: одни прибывали, другие разбредались. Вряд ли войско получилось сильным – в разоренной, голодной стране снабжать большую рать было нечем. Надо сказать, что на исходе Смуты сражения и походы вообще заметно оскудели численностью. На десятки тысяч, как в 1604–1610 годах, счет уже не шел. Истощились все – и русские, и поляки, и шведы.

Пожарский и Минин. М. Скотти

Но заметно сократился и оккупационный корпус, засевший в Москве.

Когда Сигизмунд после падения Смоленска не пошел на восток, а вернулся на запад, гарнизон полковника Гонсевского попал в очень трудное положение. Он едва контролировал враждебную столицу, б?льшую часть которой пришлось спалить. Под городом стояли таборы казаков, уже не пытавшихся устроить штурм, но мешавших подвозить продовольствие. Тяготы возрастали, подмога не приходила, не поступало и жалованье.

Осенью минувшего года недовольные отправили королю предупреждение: если помощи и денег не будет, 6 января они уйдут. Сигизмунд ничего сделать не смог, и значительная часть войска действительно покинула Москву. Еще один крупный отряд вернулся в Польшу с началом лета.

Комендант Гонсевский хорошо понимал, что перспективы у гарнизона мрачные. Когда в город прибыл передовой отряд Ходкевича под командованием полковника Миколая Струся, Гонсевский охотно уступил ему свой пост и тоже уехал. С ним отбыло еще какое-то количество поляков.

Вся надежда нового коменданта была на Ходкевича, медленно приближавшегося с обозами к столице.

Второе ополчение, собиравшееся в поход почти целый год, на сей раз все же проявило некоторую расторопность и опередило гетмана. Первые земские отряды начали прибывать к Москве с 3 августа, а к 20 августа подтянулись и основные силы. Ходкевич появился день спустя.

Несмотря на значительное численное преимущество русских сил, у поляков были неплохие шансы на победу. Даже разделение на две половины – московскую и гетманскую – имело свои выгоды, поскольку позволяло атаковать противника и с фронта, и с тыла.

Разделена надвое была и освободительная армия, но между ее частями отсутствовало согласие. «Земцы» настолько не доверяли «казакам», что встали от них особым лагерем, на значительном расстоянии. Стан Трубецкого находился у Крымского брода, близ южной окраины Москвы, Пожарский же занял позиции к западу, возле Новодевичьего монастыря.

Этим и воспользовался Ходкевич.

22 августа он ударил по рати Пожарского, а Струсь предпринял вылазку из-за городских стен.

Земцы несли тяжелые потери и еле держались, а Трубецкой бездействовал всего в трех километрах от места сражения. Предводителю «казаков» было на руку, что Второе ополчение несет потери. Бой несомненно закончился бы разгромом русских, если бы большой конный отряд из второго лагеря в конце концов все же не пришел бы на выручку Пожарскому – кажется, это произошло самопроизвольно, без приказа. У простых воинов ума и патриотизма оказалось больше, чем у командиров.

Этот фланговый удар решил дело. Ходкевичу пришлось отступить назад, к Смоленской дороге. Разбить русское войско в сражении не удалось.

Гетман Ходкевич. Портрет XVII в.

Но можно было попытаться спасти гарнизон.

Ночью Ходкевич попробовал провести в город обоз с припасами – четыре сотни возов. Поляки предприняли обходной маневр через Замоскворечье и достигли Ордынки, откуда до Кремля оставалось не более километра, но здесь уже проявили упорство казаки Трубецкого. Они перегородили врагу путь и сумели продержаться до прибытия подкреплений.

25 августа 1612 года, не сумев выполнить ни большой задачи (разбить русских), ни малой (доставить продовольствие гарнизону), гетман Ходкевич увел поредевшее войско на запад.

Теперь московские поляки были обречены – помощи ждать было неоткуда.

Но сдаваться они не собирались. Стены были крепки, пушек много, и оставалась надежда, что русские опять, как это не раз случалось, передерутся между собой.

Отношения между «земцами» и «казаками» действительно никак не налаживались. После тяжелых потерь, понесенных ярославской ратью, силы двух лагерей почти уравнялись. Опыт недавних боев только увеличил количество взаимных претензий. Участники Второго ополчения, среди которых преобладали «чинные люди», считали Первое ополчение разбойниками и голытьбой; для беглых холопов и крестьян, составлявших основную массу казачества, дворяне Пожарского тоже были врагами.

К социальной конфронтации прибавлялась личная.

Князь Дмитрий Трубецкой, хоть и предводительствовал «чернью», являлся отпрыском знатной фамилии, боярином. Он не держал Пожарского и тем более простолюдина Минина за ровню, требовал от них почтительности. Долго препирались из-за не слишком важного вопроса, кто к кому будет ездить на военный совет. Трубецкой решительно отказывался ронять свою честь, явившись к захудалому Пожарскому; князь Дмитрий Михайлович ехать к казакам тоже не желал, очевидно, памятуя о печальной участи Прокофия Ляпунова.

Поэтому воевали поврозь, и не слишком успешно.

Трубецкой решил, что возьмет Кремль сам – это сделает его хозяином положения. В начале сентября казаки три дня штурмовали неприступные стены, потеряли много людей и ничего не добились.

Только после этой неудачи переговоры о совместном командовании стронулись с места. Головоломную проблему «где собираться» решили компромиссом: совещания будут происходить на нейтральной территории.

Дальше пошло легче.

Снова, как в 1611 году, составился триумвират. На первом месте стали писать Трубецкого, на втором Пожарского, а на третьем «выборного человека» Кузьму Минина. Объявили всем городам о достигнутом «единачестве» и о своем стремлении «Российскому государству во всем добра хотеть безо всякие хитрости».

Теперь, с объединением командования, боевые дела поправились.

22 октября взяли приступом Китай-город – мощную внешнюю стену столичного центра. Кремлевские укрепления были еще крепче, но к этому времени стало ясно, что гарнизон вот-вот капитулирует.

Поляки и так продержались дольше возможного. Они храбро дрались, не раз отбивали потерянные участки обороны, от первого предложения сдаться презрительно отказались. Но отсидеться в неприступном Кремле стало невозможно, когда закончились последние остатки продовольствия. Голод и болезни косили гарнизон. Из трех тысяч воинов вымерла половина.

Сохранились свидетельства выживших, по которым можно составить представление об ужасной цене этого упрямства. Полковник Будило, один из польских командиров, пишет: «Ни в каких летописях, ни в каких историях нет известий, чтобы кто-либо, сидящий в осаде, терпел такой голод, чтобы был где-либо такой голод, потому что когда настал этот голод и когда не стало трав, корней, мышей, собак, кошек, падали, то осажденные съели пленных, съели умершие тела, вырывая их из земли; пехота сама себя съела и ела других, ловя людей. Пехотный поручик Трусковский съел двоих своих сыновей; один гайдук тоже съел своего сына, другой съел свою мать… Об умершем родственнике или товарище, если кто другой съедал такового, судились, как о наследстве и доказывали, что его съесть следовало ближайшему родственнику, а не кому другому».

Чтобы избавиться от лишних едоков, поляки выставили за ворота всех своих русских сторонников. Это спасло жизнь многим боярским семействам, в том числе и будущему царю Михаилу Романову. Князь Мстиславский и прочие уцелевшие члены былой Семибоярщины немедленно отреклись от царя Владислава – за это их признали не изменниками, а «польскими пленниками», то есть фактически реабилитировали.

Поляки сдаются. Э. Лисснер

В конце концов полковник Струсь капитулировал, оговорив одно-единственное условие: что полякам сохранят жизнь. Условие это было выполнено лишь наполовину. Земцы своих пленных не тронули, но казаки тех, кто к ним попал, всех перебили.

27 октября 1612 года Москва снова стала русской.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.