Правительница и оберегатель

Пора подробнее рассказать об удивительной женщине, которая смогла подняться на высшую ступеньку власти в патриархальном, мизогинистическом московском обществе и почти семь лет удерживала анахроничную государственную систему от окончательного развала.

Софья Алексеевна не была оценена по достоинству ни современниками, ни историками. В опасных ситуациях она вела себя так, что ее, используя выражение Бисмарка, назвавшего французскую императрицу Евгению «единственным мужчиной Парижа», следовало бы в 1682 и потом в 1689 году назвать «единственным мужчиной Москвы».

Не нужно думать, что царственное происхождение было серьезной подмогой для ее взлета. Царские дочери в России XVII века были совершенно бесполезными и никчемными созданиями. Их нельзя было даже выдать замуж: иностранные принцы не берут, а за своих подданных – зазорно. Софья родилась четвертой из девяти дочерей Алексея Михайловича и, как остальные царевны, была обречена провести жизнь на женской половине дворца, среди приживалок, шутов, карлиц и «божьих людей», никогда не иметь какой-либо личной жизни и в конце концов окончить свои дни монахиней.

Царевна появилась на свет 17 сентября 1657 года и получила очень хорошее для московской девицы образование. Известно, что она умела читать по-польски и хорошо разбиралась в международной политике. Современник и мемуарист князь Борис Куракин, записки которого я буду часто цитировать, пишет: «царевна Софья Алексеевна была великаго ума и великой политик».

Красотой и женственностью Софья не блистала. Французский дипломат де Невилль, видевший правительницу, описывает ее так: «Она ужасно толстая, у нее голова размером с горшок, волосы на лице, волчанка на ногах, и ей по меньшей мере 40 лет». (На самом деле царевне тогда было едва за тридцать – государственные заботы преждевременно ее состарили.) Правда, неизвестно, считали ли Софью уродливой тогдашние русские, относившиеся к женской полноте иначе, чем европейцы. Во всяком случае, внешность не помешала царевне жить полной жизнью – с той же смелостью, какую Софья проявляла в политике.

После смерти царя Алексея строгий присмотр за царевнами прекратился, и те из них, кто был веселей нравом, стали себе позволять разные мелкие вольности. Куракин упоминает как о чем-то общеизвестном, что и Софья, и ее сестры завели «голантов» из числа придворных певчих, имевших доступ на женскую половину. Однако Софья Алексеевна скоро выбрала в возлюбленные птицу иного полета – одного из друзей и конфидантов царя Федора князя Василия Голицына. Их связь, вначале скрываемая, впоследствии, когда царевна стала правительницей, перестала быть тайной. «Понимали все для того, что оной князь Голицын был ее весьма голант; и все то государство ведало и потому чаяло, что прямое супружество будет учинено», – пишет Куракин. Это была эпоха, весьма отличная от времен любвеобильной Екатерины Великой, и русских людей несомненно скандализировало поведение Софьи. То, что она тем не менее стойко оберегала свою любовь, не может не вызывать восхищения.

Софья Алексеевна. А. Антропов

Некоторые историки полагают, что привязанность Софьи к Голицыну объяснялась сугубо рациональными резонами – правительница ценила в князе деловые качества, а никакого «амура», возможно, и не было. Однако сохранившиеся письма царевны к фавориту свидетельствуют о большом чувстве. Это чтение вообще дает портрет женщины сильной и яркой. Она называет Голицына «свет мой Васинька» «радость моя, свет очей моих», «душа моя». «…Я верно грешная перед Богом и недостойна, однако же дерзаю, надеяся на его благоутробие, аще и грешная. Ей! Всегда того прошю, штобы света моего в радости видеть, – пишет она в разлуке. – … Велик бы мне день той был, когда ты, душа моя, ко мне будешь; если бы мне возможно было, я бы единым днем тебя поставила перед собою». Встречаются в переписке места и вовсе откровенные: «А мне, свет мой, не верится, что ты к нам возвратишься; тогда поверю, как увижу в объятиях своих тебя, света моего». В этой любви статный красавец Голицын проявил куда меньше мужества и преданности, чем Софья.

Сблизились они еще у ложа вечно хворающего Федора (больше при тогдашних придворных обычаях было негде). Софья ухаживала за братом старательнее других царевен, и, судя по дальнейшим событиям, не только из сестринской любви. Она должна была присутствовать и при обсуждении государственных дел, причем вряд ли по-девичьи помалкивала – иначе трудно объяснить ту быстроту, с которой царевна сплотила вокруг себя единомышленников в мае 1682 года. Мы видели, как переворот, даже череда переворотов, совершились при самом активном участии, а в общем, и руководстве этой теремной затворницы.

В истории имя Софьи неразрывно связано с именем ее фаворита и фактического соправителя. Положение женщины, даже такой смелой, не позволяло царевне отлучаться из дворца – разве что на богомолье, поэтому все дела вершил «царственныя большия печати и государственных великих посольских дел оберегатель, ближний боярин и наместник новгородский» Василий Васильевич Голицын.

Этот замечательный деятель российской истории родился в 1643 году. Мы видели, как он выдвинулся в последние годы царствования Федора Алексеевича, пока находясь в тени двух главных фаворитов, Языкова и Лихачева. Стрелецкий мятеж отправил первого на тот свет, а второго в ссылку. Во время опасных событий весны – осени 1682 года Голицын сначала держался в тени, но по мере усиления позиций Софьи стал все больше выдвигаться на первый план. В сентябре-октябре, когда дело уже решилось, но стрельцы еще не капитулировали, князь командовал дворянским войском в Троице.

При Софье он получил один за другим несколько ключевых правительственных постов и громких званий, ведал всей внешней и внутренней политикой, командовал армией (как мы увидим, неудачно).

Правительница и оберегатель. И. Сакуров

Безусловно, это был человек большого ума и прогрессивных взглядов; не только практик, но и теоретик государственного строительства. Известно, что в его обширной библиотеке были найдены записки «о гражданском житии или о поправлении всех дел, яже належат обще народу». Рукопись, к сожалению, не сохранилась, но мы можем получить представление о ее содержании из рассказа де Невилля, имевшего долгую беседу с оберегателем. «Он [Голицын] хотел, чтобы местное дворянство путешествовало, – пересказывает по памяти посланник, – чтобы оно научилось воевать за границей, поскольку его целью было превратить в бравых солдат толпы крестьян, чьи земли остаются необработанными, когда их призывают на войну. Вместо этой бесполезной для государства службы он предполагал возложить на каждого умеренный налог, а также содержать резидентов при основных дворах Европы и дать свободу совести. Если бы я захотел письменно изложить здесь все, что я узнал об этом князе, то я никогда бы не смог сделать этого: достаточно сказать, что он хотел заселить пустыни, обогатить нищих, дикарей превратить в людей, трусов – в храбрецов, а пастушеские хижины – в каменные дворцы». «…Князь Голицын, без сомнения, относится к самым умным, воспитанным и великолепным людям, которые когда бы то ни было были в этой стране, которую он хотел поставить на ту же ступень, что и другие, – пишет посланник далее. – Он хорошо говорит на латыни и очень любит бывать с иностранцами и принимать их, не принуждая напиваться, сам вовсе не пьет водки и единственное удовольствие находит в беседе. Так как он сильно презирает знать из-за ее неспособности, то смотрит только на заслуги, а использует лишь тех, за кем он их знает, и тех, кто может принести ему пользу».

Василий Васильевич, по-видимому, умел произвести впечатление на иностранцев. Слухи о просвещенном реформаторе из далекой Московии еще долго ходили по Европе, даже несмотря на все монументальные преобразования Петра. Через 30 лет после падения Голицына самый модный английский романист эпохи Дэниел Дефо в «Дальнейших приключениях Робинзона Крузо» заставляет своего знаменитого героя, путешествующего по Сибири, встретиться с опальным министром, правда, не называя его по имени, но ясно, о ком речь. «Мне недостанет здесь места полностью пересказать увлекательнейшую беседу, которую я имел с этим истинно великим мужем», – восхищается Робинзон Крузо, почти дословно повторяя текст Невилля.

Князь Василий Васильевич собрал в правительство людей весьма толковых. Дьяк Емельян Украинцев ведал иностранными и малороссийскими делами; Венедикт Змеев, имевший чин «думного генерала», заведовал военными приказами; Семен Толочанов отвечал за казначейство.

Очень большим влиянием пользовался Федор Шакловитый, выбившийся из подьячих. С точки зрения бояр он был выскочкой и, всецело обязанный своим положением Софье, неотступно стоял на страже ее интересов. Он командовал Стрелецким приказом, то есть на его попечении находилась безопасность столицы и Кремля. Чем больше опасалась Софья за свою власть, тем ближе она сходилась с решительным Шакловитым, который, в отличие от щепетильного Голицына, не боялся крови и грязи. Сплетник Куракин даже сообщает, что к концу Софьиного правления Шакловитый якобы потеснил князя не только в правительственных делах: «Надобно ж и о том упомянуть, что в отбытие князя Василия Голицына с полками на Крым, Федор Щегловитой весьма в амуре при царевне Софии профитовал, и уже в тех плезирах ночных был в большей конфиденции при ней, нежели князь Голицын, хотя не так явно. И предусматривали все, что ежели бы правление царевны Софии еще продолжалося, конечно бы князю Голицыну было от нея падение или б содержан был для фигуры за перваго правителя, но в самой силе и делех бы был помянутой Щегловитой».

Итак, правительство держалось на твердой воле регентши, государственном уме ее первого министра и стальной хватке «начальника силовых структур».

Этого было достаточно для того, чтобы на какое-то время продлить срок жизни плохо работающего государства, но не для проведения необходимых реформ. «Феодор был преобразователем, насколько он мог быть им, оставаясь в четырех стенах своей комнаты и спальни. Софья по своему полу не могла действовать иначе как из дворца», – пишет Соловьев. Еще одним гандикапом этого правления была его ущербная легитимность. По мере того как подрастали цари, власть «великой государыни царевны» выглядела всё сомнительней.

Двойная инвалидность сковывала правительству руки.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.