Глава 4 РОЖДЕНИЕ ФРАНКЕНШТЕЙНА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 4

РОЖДЕНИЕ ФРАНКЕНШТЕЙНА

«Нацистский режим был монструозным Франкенштейном, созданным Farben. Farben всегда был его главой, несмотря на свои проницательные усилия заставить всю ситуацию для посторонних выглядеть так, словно он сам стал беспомощной жертвой собственного создания. Это было чрезвычайно мудрая политика, как это продемонстрировал нам Нюрнбергский процесс».

Дж. Эдвард Гриффин, «Мир без рака — история витамина В17»

Относительно причин начала войны, подорвавшей экономику Германии, исторический анекдот приписывает такой ответ Вильгельму II: «…ах, если бы знать?» [1]. Печально она для него закончилась: 30 сентября 1918 г. кайзер «даровал» своему народу парламентское правление. Сформировавший в октябре новое правительство канцлер Макс Баденский, желая «принести жертвы в борьбе до последнего человека», сорвал подписание перемирия на котором настаивали кайзер и начальник штаба Людендорф.

Однако в самый ответственный момент Макс Баденский заболел, выпил снотворного и уснул на несколько дней: с 1 по 3 ноября. В это время из войны вышли Турция и Австро-Венгрия, а в самой Германии начались социальные беспорядки. После пробуждения канцлер первым делом стал искать дядю с предложениями отречься от престола. Однако представителю канцлера уединившийся в бельгийском курортном местечке кайзер ответил: «Я отказываюсь отрекаться от трона как от просьбы, исходящей от нескольких сот евреев и тысячи рабочих. Скажите это своим хозяевам в Берлине». Тогда «слывший либералом» Макс Баденскии отрекся вместо и от имени кайзера, а следом отрекся и сам, а назначенный им руководитель комиссии по заключению перемирия Маттиас Эрцбергер не только незамедлительно подписал Компьенское перемирие, но и лоббировал подписание Версальского договора [2][3][4]. Было ли это предательством, судите сами.

Так или иначе, подписанием перемирия между Германией и странами Антанты закончилась Первая мировая война, которая продолжалась 4 года и 3 месяца и унесла жизни почти 10 миллионов человек. В нее были вовлечены армии 38 государств. Самые большие потери понесли Германия — 1,9 млн. убитых военнослужащих и Россия — 1,7 млн. солдат и офицеров, Франция — 1,4 млн., Австро-Венгрия — миллион, Великобритания — 760 тысяч. Результатом Первой мировой стало падение четырех империй: Российской, Австрийской, Германской и Оттоманской [5]. Ноябрьская революция довершила падение проекта «Срединная Европа», но закончилась провалом 12 января 1919 года. Часть революционеров забили до смерти, часть расстреляли. 14 января были убиты К. Либкнехт и Р. Люксембург [6]. В феврале 1919 г. собрался первый демократический парламент, в тихом городе Веймаре, фактически находящемся на военном положении, вдали от бурлящего Берлина, и избрал президента — социалиста Ф. Эберта [7], хотя ни о каком социализме речь и не шла.

Парижская мирная конференция 1919 года проходила под председательством Моргана [8]. Переговоры по Версальскому соглашению проходили в замке Эдмонда де Ротшильда, где со стороны США присутствовал Пол Варбург, а со стороны Германии Макс Варбург [9]. На мирных переговорах между собой познакомятся все участники дальнейших событий, вся закулиса театра военных действий Второй мировой, вроде сменившего Ллойд Джорджа Уинстона Черчилля [10] или основатель «кейнсианской экономики» Джон Мейнард Кейнс. За год до описываемых событий он познакомился со своей будущей женой балериной Лидией Лопуховой, для многих их свадьба стала скандалом, однако другой участник повествования этой книги, Герберт Уэллс заметил, что «она не только умна для балерины, она умнее кого бы то ни было, а у Кейнса — самые лучшие мозги в стране» [11][12].

В процессе переговоров оформился новый круг космополитичных «факторов», которые с падением монархий уже перестали быть придворными и представляли собой финансово-промышленную группу с пересекающимся акционерным участием, но не изменившимися целями, логичным результатом деятельности которой и стал Версальский договор, неслучайно названный маршалом Фошем лишь «перемирием на двадцать лет» [13].

Участник переговоров Пол Варбург стал первым главой ФРС США, его семья имеет долю в J.P. Morgan Chase и Deutsche Bank, активом Варбургов также является крупнейший швейцарский инвестиционный банк UBS (до 2003 года UBS Warburg), сотрудником которого был министр финансов в правительстве Кеннеди Дуглас Диллон [14][15][16][17][18], и с которым был аффилирован одноименный с министром банк Dillon, Read & Со [19]. Английское подразделение семейного бизнеса S.G. Warburg & Co вошло в Swiss Bank Corporation [20], который приобрел еще и Dillon, Read & Со, и потом слился с UBS [21], закончив дружественное поглощение, объединившее банковскую империю Варбургов.

Когда германская делегация 29 апреля 1919 года прибыла в Версаль, ее членов отделили от остальных участников, поместив за ограждение из колючей проволоки на территории отеля «H?tel des R?servoirs». Объяснялось это разгневанностью французских гражданских лиц, но в действительности так немцам указали их статус в переговорном процессе [22][23]. Обстановка, в которой происходило подписание Версальского мира, хорошо описана будущим главой Рейхсбанка Ялмаром Шахтом (Hjalmar Schacht): «Прием, который нам оказали, живо напомнил мне иллюстрацию в школьном учебнике по истории: «Персидские сатрапы принимают делегацию поверженных Афин». Члены союзной комиссии были явно одержимы средневековым высокомерием. Речь идет о полном отсутствии не только рыцарства, но даже обычной вежливости. Вспоминается эпизод, когда немецкой делегации не обеспечили достаточного количества стульев, так что многие ее члены были вынуждены участвовать в дискуссии стоя» [7][24].

Ялмар Шахт, который будет соблазнять Германа Шмица «идеей мирового финансового сообщества, не подвластного ни империям, ни войнам», родился в 1877 году в Шлезвиг-Гольштейне. По материнской линии он происходил из банковского семейства, по отцовской из медицинской, дед, его, доктор медицины, профессию осваивал в Киле, откуда бежал как организатор студенческих волнений. Генерал-губернатором Киля был его прадед Христиан фон Эггерс, выдающийся масон эпохи просвещения, военачальник рыцарского ордена Даннеброг, советник датского короля.

В США у Ялмара жили два брата и три дяди — все банкиры [25]. Отец был компаньоном страховой компании, также работал в дочерней фирме компании Моргана Trust Co, франкмасоном успел стать, начиная карьеру в США. Сам Шахт поддержал традицию, вступив в 1908 году в прусскую ложу «Урания к бессмертию». В дальнейшем пошел по стопам отца, в стал финансистом, и с 1903 по 1915 год работал в стенах основанного Е. Гутманом Dresdner Bank. С октября 1914 по июль 1915 года работал руководителем банковской администрации в оккупированной Бельгии, где экспериментировал над тем как заставить бельгийцев возмещать наличными деньгами оккупационные издержки путем продажи бельгийским гражданам облигаций оккупированных муниципалитетов. По возвращении в Берлин он был обвинен в хищениях, имевших целью обеспечение своего работодателя — Dresdner Bank — большим количеством «бельгийских оккупационных банкнот» со значительной скидкой. На политическом поприще отметился участием в Германской демократической партии, которая, по его собственным словам, была «партией крупных еврейских финансистов… партией Золотого Интернационала». Впоследствии взялся организовать демократическую партию с левым уклоном [24][26][27]. Дочь его выйдет замуж за знаменитого Отто Скорцени.

По другую сторону переговорного стола находилась делегация Вудро Вильсона, которого сопровождал Бернард Барух (Bernard Baruch), личное состояние которого Первая мировая война увеличила в 200 раз [28]. Перед началом войны Б. Барух занял должность главы Консультативной комиссии Совета национальной обороны, который позже стал Советом военной промышленности, взяв под контроль всю военную промышленность США в этот период. Согласно данным Конгресса в это время силами Баруха основные сектора американской промышленности были объединены в картели, которые вступая в ценовой сговор, извлекали огромные прибыли из военного производства за счет правительства, то есть, за счет налогоплательщиков [29]. Война благоприятно сказалась на экономике США: упал приток на рынок труда иммигрантов как дешевой рабочей силы, увеличился спрос на экспортируемые товары [30].

«Когда Гитлера спровоцировали напасть на Советский Союз, и Россия оказалась союзником Соединенных Штатов, влияние мистера Баруха возросло еще в большей степени. Он настаивал, что на период войны необходимо единоначалие, а не руководство различными комитетами. Во время Первой мировой войны именно он, руководя Комиссией советников по вопросам обороны США, был таким единоначальником. Комитет по расследованию при Конгрессе США сказал по поводу этой Комиссии советников: «Она являлась секретным правительством Соединенных Штатов… Она контролировала все военное снабжение, цензуру… и являлась автором всех мер, которые потом были утверждены Конгрессом, при этом все это проводилось за закрытыми дверями и самое изумительное, что это все происходило задолго до официального объявления войны Германии».

Дуглас Рид, «Грандиозный план XX столетия»

Обе семьи, Барухи и Ротшильды — выходцы из Франкфурта-на-Майне [32]. В биографической книге Генриха Шнее «Ротшильды, или история династии финансовых магнатов» упоминается семейство Барухов: когда Ротшильды вошли в десятку самых состоятельных евреев в 1800 году, то там уже присутствовал Маркус Барух. Примерно в это же время «Ротшильды действуют вместе с Якобом Барухом, сыном известного кельнского придворного еврея Симона Баруха» в предоставлении кредитов князю Дальбергу [33]. Действительно, английский «банк банков» Барухов Standard Chartered Bank создан еще в 1613 году [34]. Барух будет бессменным консультантом не только Вудро Вильсона, но и в будущем — Франклина Рузвельта, и Гарри Трумэна [28].

В составе американской делегации была Американская сионистская организация, посетившая Париж для решения ближневосточных проблем. С ней прибыл Александр Сакс (Alexander Sachs), будущий создатель Отдела инвестиционно-экономических исследований (Economics Investment Research) финансовой корпорации Lehman Brothers Inc., основанной сыном торговца из Гессена. С 1906 Lehman Brothers Inc. установила партнерские отношения с Goldman Sachs [35][36], основанной в 1869 году их земляками Маркусом Голдманом, и его зятем Сэмюелем Саксом [37]. Александр Сакс станет также советником Службы стратегических исследований (Office of Strategic Services (OSS)), предшественницы ЦРУ, которую будет возглавлять Аллен Даллес. Даллес уже в то время, будучи атташе министерства иностранных дел США в Берлине, Вене и Берне, собирал разведданные о союзе Центральных держав. Брат Джона Фостера Даллеса руководил трастами Goldman Sachs [38]. Дядя братьев Даллесов, Роберт Лансинг, трудился госсекретарем США при президенте Вудро Вильсоне [39], а семейное древо самих знаменитых братьев через кузена и дядю Феа (Phea) и Птит (Petit) Даллесов связано со старинным швейцарским банковским родом Прево-Мале (Prevost-Mallet). Старейший парижский банк Mallet Freres был основан в 1713 г. представителями этой семьи, являвшимися членами генерального совета Банка Франции, в деятельности которого они участвовали непрерывно с 1800 по 1936 год [34]. Согласно автобиографической книги Аллена Даллеса:

«Одной из крупных разведывательных организаций XIX века в Европе являлась организация, содержавшаяся не правительством, а частной фирмой, банкирским домом Ротшильда. Примером создания такой организации в прошлом — в XVI веке — служит банкирский дом Фуггеров в Аугсбурге»

Аллен Даллес, «Искусство разведки»

Надо понимать, что и в начале XX века никаких причин самораспуститься у такой структуры не было. И тогда нужно задать себе риторический вопрос: на кого же трудился Аллен Даллес, когда по его признанию «работал над той частью Версальского договора, которая касалась территориального передела мира в соответствии с границами, продиктованными победителями».

«Установленные Версальским договором репарации, права меньшинств, объединение народов, не бывших никогда объединенными, разъединение народов дотоле мирно и благополучно живших объединено и составлявших одно целое, отнятие от народов жизненно им необходимых частей территории, присоединение к другим народам территории, с которыми они справится не в состоянии — все это составляло такого рода удобрения и ферменты, которые неминуемо должны были вызвать брожение и накопление взрывчатых газов…»

Барон Рауль де Ренне, «Тайный смысл нынешних и грядущих событий», 1931 г.

Еще более определенно по этому поводу выскажется сотрудник I.G. Farben и идеолог национал-социализма Вернер Дайтц (Werner Daitz): «Победители совершенно ошибочно не признают наглядность того, как латая Версаль и все, что связано с этим договором, увеличившим число территориальных единиц, нарушающих жизненное пространство народов еще более грубо, чем ранее, они перенесли конфликт между Staatsraum (пространством государства) и Lebensraum (жизненным пространством) на более высокий уровень» [40]. Во время работы над договором Даллес также становиться главой компаний Schreder Trust Company и J. Henry Schreder Banking Corporation [41]:

«Барон Курт фон Шредер принадлежит ко всемирно известной банкирской семье. Филиалы банка Шредера были в Англии (лондонская фирма «Дж. Генри Шредер энд компани») и в Америке (нью-йоркская «Дж. Шредер бэнкинг корпорейшн».) Вместе с «Диллон, Рид энд ком-пани» американский филиал Шредера разместил после Первой мировой войны большинство немецких частных займов. Связанные с этими займами юридические дела вела адвокатская фирма «Саливэн энд Кромвелл», возглавляемая Джоном Фостером Даллесом. К директорату «Дж. Генри Шредер бэнкинг корпорейшн» принадлежал и Аллен У. Даллес, который во время войны руководил операциями американской разведывательной службы в Германии».

Дж. Уилер, «Американская политика в Германии»

Сенатор Клод Пеппер (Claude Pepper) сказал, что «… картели это единственная область экономической теории, с которой Даллес знаком» [42]. Братья Даллесы были настолько талантливыми и востребованными юристами, что фирме Sullivan & Cromwell, совладельцами которой они являлись, доверяли свои тайны такие компании как I.G. Farbenindustrie, банк Dillon, Read & Со на деньги которого будет построен головной офис концерна-спрута и кредитовался Vereinigte Stahlwerke A.G., и интересы которого также представляли Даллесы, американское представительство I.G. General Analin and Film, банки Goldman Sachs & Co, Lehman Brothers, Lazard Freres [27][39][43][44][45][46][47], Banco de Espana [42], Societe Suisse, а также Chase Manhattan Bank [47], в то время называвшийся Chase National Bank и находившийся в непосредственной собственности Рокфеллеров. Позднее банк International Acceptance Corporation, принадлежащий Kuhn, Loeb & Со слился с Bank of the Manhattan Company, а новое слияние с Chase National Bank в 1955 году уже породило финансового монстра Chase Manhattan Bank [43].

Кроме того Аллен Даллес обслуживал «деловую империю» отца и деда современных президентов США Бушей — Прескотта Буша [48], в виде финансового института Brown Brothers Harriman, представлявшего собой центр финансово-инвестиционных отношений между американскими Brown Brothers, WA Harriman & Co, JP Morgan & Co и немецким Warburg Bank, за которым скрывается длинная цепь отношений подданных этой «империи».

Сокурсником по Йельскому университету Прескотта Буша был Роланд Гарриман (Е. Roland Harriman). Его старший брат Аверелл Гарриман (Averell Harriman) также был выпускником Йельского университета и после выпуска занимался сделкой между Рокфеллерами и банковской группой Kuhn Loeb & Со, при участии Ф. Варбурга (Felix Warburg) и Я. Шиффа по контролю над Union Pacific Railroad. Его правой рукой был Берт Уокер (Bert Walker), который в 1904 году силами антрополога Уильяма МакГи (William J. McGee) организовывал модные тогда в мире развлечений — человеческие зоопарки «Human Zoo», в которых экспонировались представители архаичных племен. Он же стал формальным основателем и директором финансовой структуры WA Harriman & Co в 1919 году, когда Прескотт Буш познакомится с Дороти, дочерью Берта Уокера. А через семь лет он сменит на посту директора теперь уже своего тестя. Давший название компании, отец Аверелла и Роланда Е. Гарриман был ответственным за брокерские операции Бернарда Баруха, возглавлявшего во время Первой мировой Военно-промышленный Совет (War Industries Board), где Отделом боеприпасов, амуниции и стрелкового оружия (Ordnance, Small Arms and Ammunition Section) заведовал Самуэль Буш, отец Прескотта Буша. Его стараниями в списках совета директоров этой организации появился ассистент Баруха по финансовым операциям банкир Кларенс Диллон (Clarence Dillon), связанный с организацией банка Dillon, Read & Co.

Конфискованные у Германии суда станут, по договоренности с правительством США, собственностью компании Hamburg-Amerika Line в доле с которой был Аверелл Гарриман, полностью контролируя грузовое сообщение между Гамбургом и США. После того как WA Harriman & Co соединился с первым в истории Америки частным инвестиционным банком Brown Brothers, родилась фирма Brown Brothers Harriman, в которой Буш занял уже должность управляющего партнера. В США Берт Уокер связал новую финансовую структуру с деловым домом JP Morgan & Со, а совместно с Гарриманом они, опираясь на немецкий Warburg Bank Варбургов, создали структуру для инвестиций в Германию. Берт Уокер, представляя демократическую партию в Сент-Луисе (St. Louis), был также связан с губернатором штата Миссури Дэвидом Р. Френсисом (David R. Francis), который с 1916 года стал послом в России, где после революции Берт и Френсис формируют новый состав посольства по линии которого, путем прямых договоренностей со Львом Троцким, были подписаны концессии на использование советского марганца и нефтяной отрасли [49]. Впервые судебный интерес к деятельности Буша проявили в 1943 году, в суде его интересы представлял Ален Даллес [50]. Много позднее два человека, переживших Холокост, предъявили Бушу многомиллионный иск, обвиняя его в том, что он работал на Brown Brothers Harriman, сотрудничавшей с финансировавшим Гитлера Фрицем Тиссеном. Кроме того у «Гардиан» имеются доказательства того, что Буш был директором Union Banking Corporation [51].

Brown Brothers Harriman среди прочего поддерживал деловые отношения между Standard Oil и I.G. Farben [52], а после Первой мировой вывел на американский рынок германских ценных бумаг на сумму более чем миллиард долларов. Во время этой сделки банк представлял Джон Фостер Даллес [53].

Благодаря «юридическому гению» Джона Даллеса Версальский договор обзавелся той формулировкой 231-й статьи, с которой она вошла в историю под названием «вопроса о виновниках войны» (Kriegsschuldfrage). В соответствии с ней Германия была вынуждена принять на себя всю ответственность «за причинение всех потерь и ущерба, понесенных союзными державами и их народами, вследствие войны, навязанной им агрессией со стороны Германии». Сумму ущерба должна была определить комиссия экспертов к маю 1921 года [27][43][44][45][46]. Изначально французы запросили 269 млрд. компенсации [23], но под давлением союзников сумму к выплате Франции, Бельгии, Британии и другим странам согласовали на уровне 132 млрд. золотых марок (31,4 млрд. долларов). Когда же Германия объявила о невозможности дальнейших денежных выплат, французские и бельгийские войска оккупировали Рейнскую область [39]. Репарационными платежами управляла компания Morgan Guaranty [38].

Шестидесятилетний вице-президент США Чарльз Гейтс Дауэс был по совместительству директором-основателем крупнейшего чикагского банка «Центральный Трест Иллинойса», аффилированного с группой Моргана. Во время Первой мировой войны генерал Дауэс занимался военными поставками в Европу совместно с Бернардом Барухом и он же предложил «план Дауэса»: в ближайшие пять лет Германия выплачивает по полтора миллиарда марок золотом, потом — по два с половиной [33]. В 1923 году германская банковская система «оказалась буквально колонизована союзными инвесторами», 50 процентов всех депозитов германских банков принадлежали иностранцам [27]. План Дауэса предусматривал размещение в Германии банком Dillon, Read & Со 4 млрд. долларов с 1924 по 1929 год [42]. По меткому замечанию Г.Д. Препарата: «…неколебимое бремя репараций сковывало всякую свободную финансовую инициативу со стороны рейха. «Машина Дауэса» прочно и надежно пригвоздила Германию к кресту». У бывшего статс-секретаря финансов кайзеровской Германии, Карла Гельфериха, были основания оценивать план Дауэса как шаг на пути «вечного порабощения» Германии. Сам план, по мнению немецкого исследователя Уильяма Ф. Энгдаля, подготовили в Morgan & Co, контролируемым на тот момент Ротшильдами и Варбургами, а реализацией плана занимался назначенный в 1923 году глава Рейхсбанка Ялмар Шахт [24][26][27], написавший в своем дневнике в 1929 году следующие слова: «Германия за 5 лет получила столько же иностранных займов, сколько их получила Америка за 40 лет, предшествовавших Первой мировой войне» [54]. После того как этот весьма достойный человек занял пост главы Рейхсбанка, под право контроля немецких железных дорог и банков Штаты выдали Веймарской республике первый кредит в 200 миллионов долларов на восстановление экономики. План Дауэса Большая советская энциклопедия 1928 года оценила так: «Американские кредиты широкой волной залили народное хозяйство», а немецкая экономика окончательно попала в зависимость от краткосрочных кредитов лондонских и нью-йоркских банков, а также их парижских партнеров. При этом германский долг позволял Америке внедряться в германскую экономику, не тратя ни цента. Получалось так потому, что американские банки, предоставившие Германии кредиты, тут же выпустили под них облигации, раскупленные рядовыми американцами [33][55], в частности J.P. Morgan & Co разместили в США облигаций Международного золотого займа, предоставленного Германии по плану Дауэса на сумму 200 с лишним миллионов долларов [42].

Американские же ссуды позволяли выплачивать репарации Британии и Франции, которые, также тратили их на закрытие долга, рожденного колоссальными военными расходами Первой мировой. Германия в период 1925–1929 годов получила по плану Дауэса 2,5 млрд. долларов от США и еще 1,5 от Великобритании, что в современных ценах составит около 400 млрд. долларов [54]. Всего же между 1921 и 1931 годами международные банки ссудили Германии около 27 млрд. долларов, из которых 10–15 млрд. В период с 1924–1929 гг., а страны Антанты получили около 19,1 млрд. долларов в виде репараций. Примерно в этот же период иностранный долг Германии вырос более чем на 30 млрд. марок [39][56]. Примечательно, что при этом все страны-участники финансового круговорота были обязаны согласовывать свою дальнейшую политику с кредиторами, так, согласно плану Дауэса Центробанк Германии (Reichsbank) становился независимым от государства и управлялся Генеральным советом, состоящим из «признанных экспертов мира финансов» из Великобритании, Франции, Италии, США, Бельгии, Голландии и Швейцарии [57].

Возвращаясь к судьбе немецкой делегации на переговорах, нужно отметить человека, без которого I.G. Farben вряд ли бы состоялся. На его карьерный успех невольно повлияло то, что его отец, тоже Карл Бош, организовал со своим сводным братом фирму Bosch & Haage, которая занималась поставками газа и скобяных изделий, и после школы он отправил будущего нобелевского лауреата на сталеплавильный завод. Полученный опыт работы с металлами помог Карлу Бошу-младшему найти ошибку в технологии, предложенной В. Оствальдом и запустить установку, собираемую концерном BASF. Работающая установка делала руководителя группы Фрица Хабера потенциально очень богатым человеком. Новые контрактные условия помимо приличного оклада предполагали премии за каждый произведенный килограмм аммиака [58], а Карл Бош был замечен главой «комитета Хабера». Став влиятельной фигурой в немецкой промышленности Бош был включен в состав немецкой делегации на Парижской мирной конференции [59], где он выслушивал все возрастающие требования победившей стороны. Союзники потребовали право выкупить четверть I.G. по цене ниже рыночной до 1 января 1925 года, ни один патент или актив не будет возвращен прежним владельцам в счет компенсации военных издержек, права немецких торговых марок будут аннулированы.

После требования сравнять с землей сами немецкие предприятия Карл Бош не выдержал, и под покровом ночи выбравшись по карнизу, перебравшись через колючую проволоку, покинул отель-тюрьму, где содержали немецкую делегацию и встретился с Джозефом Фроссаром (Joseph Frossard), служащим немецкого химического предприятия во Франции, конфискованного с началом военных действий. Через него Бош предложил передать союзникам технологию процесса Хабера-Боша лишь за 10 % ее номинальной стоимости в обмен на отмену решения о разрушении заводов в Леверкузене, Опау, Людвигсхафене, Лойне и Хехсте и небольшое вознаграждение с каждой произведенной тонны продукции. Двумя днями позже Бош покинул территорию немецкой делегации уже через главные ворота для переговоров с французскими министрами. Бош объяснял стратегическое значение химических предприятий в производстве удобрений и что их закрытие вызовет в Германии голод. Французская сторона запросила строительство аналогичных предприятий на французской территории с обучением персонала, Бош запросил вернуть 50 % конфискованных предприятий [23][59]. Бош убедил бывших противников, что им необходима сильная Германия — единственный достойный оплот борьбы с коммунизмом [22]. Так Бош стал директором BASF, a I.G. начал превращаться в международный картель.

Об обучении персонала французская сторона заговорила не зря, немецкие технологии представляли серьезный интерес. Когда 4 ноября 1918 года наблюдатель совета директоров завода Людвигсхафен заговорил об оккупации BASF вражескими войсками, то технические приборы и разработки были разрушены или спрятаны, а несколько тонн химических компонентов и готовой продукции были отправлены вглубь Германии, ибо остальное было вывезено в счет репараций. Бош пытался спасти документацию и оборудование, оставив целым производство селитры, но под разными предлогами отказывался его запускать. Союзники попытались схватить Хабера, но тот скрылся в Швейцарии.

«New York Times писала, что и «основная связка между «бизнесом» и генералом Людендорфом… самый активный пангерманист» Карл Дуисберг скрылся в Швейцарии. Это было неправдой, в начале декабря Карл Дуисберг, как и большинство топ-менеджеров его предприятия, встретили новозеландские оккупационные войска в Леверкузене. Все, что можно было конфисковать в счет будущих репараций, бралось на заметку, по пятам войск шла дюжина французских военных специалистов по химии, рыскавших в поисках информации о технологиях производства взрывчатых веществ, газов, красок, нитратов и т. д.».

Джеффри Даймунд, «Синдикат дьявола. I.G. Farben и создание гитлеровской военной машины»

Британские и американские специалисты также обыскивали кабинеты, допрашивали специалистов [23][59]. Однако чтобы освоить производство, на которое немцы потратили годы, недостаточно было просто украсть патенты. Позже Карл Бош высокомерно заявит: «Французы могут обжигать кирпичи, но не изготавливать красители».

В США технология производства красителей также отсутствовала, для использования немецких патентов помощником министра юстиции Френсисом Гарваном, занимавшим должность попечителя иностранным имуществом был создан Chemical Foundation, распределивший патенты по американским компаниям. Внесшие в фонд 125 тысяч долларов Дюпоны получили ряд технологий [60], но так и не смогли самостоятельно их освоить. Тогда в 1921 году фирма прибегла к уловке, в Европу был послан один из директоров DuPont д-р Кунце (Kunze) с секретной миссией переманивания немецких технических специалистов, способных запустить производство. В октябре 1920 года четырем специалистам Bayer по красящим составам, Максу Енгельману (Max Engelmann), Иосифу Флэшландеру (Josef Flachslaender), Генриху Йордану (Heinrich Jordan) и Отто Рунге (Otto Runge) был предложен невероятный по тем временам пятилетний контракт стоимостью $ 25 000 в год, что превышало их настоящий заработок десятикратно. Прежде чем они покинули страну, немецкая пресса раздула громкий скандал о промышленном шпионаже, газеты запестрели заголовками: «Четверо предателей», «Американский заговор против немецкой промышленности красителей». Германия выписала ордер на арест химиков, однако, с помощью американской армии все четыре химика были вывезены в США и приступили к работе в лаборатории DuPont [22][23][61], в результате чего у Дюпонов появилось две фирмы, выпускающие красильные составы: Allied Chemical and Dye и American Cyanamid. Чтобы избежать эксцессов, Дюпоны предпочли договариваться о получении технологии аммиачного процесса Хабера-Боша отправив в 1919 году в Швейцарию своих представителей [60]. Достигнутые договоренности между немецкой Rohm und Haas, I.G. Farben и DuPont об использовании акриловой кислоты [62] заложили основу будущего транснационального картеля.

Закончившаяся в 1920 году оккупация сменилась другой трагедией: сдетонировали 8000 некондиционных отходов нитратов и сульфатов аммония, что привело к гибели 560 человек и разрушило городок при Людвигсхафене. В условиях отсутствия экспорта и гиперинфляции спасти предприятие от финансового краха было практически невозможно. Чтобы поправить положение в 1923 году BASF начнет выпускать свою валюту — «анилиновый доллар» (реальный доллар к тому времени стоил 4,2 триллиона марок). В последствии найденные в конце Второй мировой американскими военными залежи оставшихся неиспользованными купюр достоинством в миллион марок поначалу были ими приняты за фашистские клады. Но это были лишь отголоски финансовой катастрофы 20-х годов. Вводились жесткие нормы труда. Весной 1921 года попытка снять фотографию рабочего дня привела к столкновениям с рабочими, против которых применили артиллерию, в результате 30 рабочих и 1 полицейский погибли [59][60].

10 января 1923 года президент США Гардинг вывел американские оккупационные войска из Рейнской области, что послужило началом так называемой «войны за Рур» — основную промышленную территорию Германии [61]. После Рождества 1922 года были дважды просрочены поставки красителей, азотных удобрений, телеграфных столбов и угля во Францию и Бельгию. В январе французские и бельгийские войска в количестве 17 000 пересекли границу в районе Рура. Формально для того, чтобы забрать недополученные по репарациям товары, на самом же деле для установления полного контроля над немецкой промышленной зоной с целью не дать немецкой стороне умышленно обесценивать платежи по репарациям с помощью задержек или иным способом. Отрезав регион от остальной Германии при слабом сопротивлении немецких жителей, французская сторона захватила и депортировала около четырех тысяч гражданских служащих, железнодорожных рабочих и полицейских в качестве заложников. Французские войска отгружали найденные готовые химикаты, повторялась ситуация декабря 1918 года [23]. Политическая элита Германии разделилась: одни, представляющие «экспортные» отрасли промышленности — химическую, электротехническую, машиностроительную — и связанные с ними банки считали возможным начать выполнение условий договора, постепенно добиваясь его ревизии, растаскивая по частям «грозные» статьи и сталкивая между собой победителей. Эта позиция получила название политики «выполнения». «Я прошу вас, — уговаривал Ратенау своих слушателей на секретном совещании в Берлине, — не говорить о Версальском договоре, от которого отпадает кусочек за кусочком. Если мы будем иметь такой вид, что достигли успехов, то самые яростные из наших противников станут цепляться за букву договора… Тогда когда в договоре будут пробиты большие бреши… мы сможем сказать: «Теперь это постыдное деяние также превращено в клочок бумаги»». С октября 1921 г. Вальтер Ратенау вел переговоры с французским министром восстановления, крупным промышленником Л. Лушером, и «выторговал» Висбаденское соглашение. Ратенау добился, чтобы большую часть репараций Германия выплачивала натурой (уголь, сахар, спирт, суда, красители и т. д.) на миллиард золотых марок ежегодно [7][24], что не было лишено своей логики:

«В получении же репараций были заинтересованы все победившие государства… Так ей, например, было разрешено выплачивать репарации не деньгами, которых у нее будто бы не было, а натурой, т. е. различными предметами ее добывающей и обрабатывающей промышленности, а также сельского хозяйства. Обстоятельство это вызвало необходимость финансировать извне все эти отрасли хозяйства, которые иначе не могли бы служить делу репарации. В страну стала притекать здоровая иностранная валюта».

Барон Рауль де Ренне, «Тайный смысл нынешних и грядущих событий», 1931 г.

Однако потеря колоний уменьшала источник получения средств для выплаты репараций, по сути превращая в колонию саму Германию, поэтому был также предложен план «вторжения в основные ценности немецкой экономики». Предполагалось конфисковать в пользу репарационного фонда равномерно по всем категориям — земельные собственники, домовладельцы, владельцы промышленных и торговых заведений, включая банки — 20 % стоимости их имущества. В правительственной программе предлагалось обложить корпорации особым налогом на оборот. Именно тогда на улицах Берлина послышались крики: «Убейте Ратенау, проклятого еврея».

Реакцией на ситуацию с репарациями стала «тактика катастроф», лидер которой «угольный король» Гуго Стиннес стал за время войны и первые послевоенные годы самым богатым германским капиталистом. Он был одним из руководителей «Сырьевого бюро» Вальтера Ратенау и советником Людендорфа. Средством борьбы его приверженцами был избран отказ платить репарации, которые шли большей частью углем. Франция непреклонно требовала строгого выполнения Версальского договора и ежегодной выплаты репараций. Французский премьер А. Бриан говорил, что намерен взять Германию твердой рукой за шиворот и обуздать германский реваншизм [7][24][60].

Примкнувшая к «тактике катастроф» фирма BASF к середине мая 1923 года уже простаивала в течение четырех месяцев. 22 мая Карл Бош получил срочное донесение, смысл которого сводился к тому, что предупреждение французского премьера не было пустой угрозой, и французские войска скоро будут на территории заводов в Людвигсхафене и Опау. Бош срочно успел демонтировать и переправить в безопасное место ценное оборудование. Члены правления бежали в Гейдельберг, где скрывались под вымышленными именами, что было крайне предусмотрительно, так как решением Французского военного трибунала все отказавшиеся сотрудничать должностные лица BASF были оштрафованы на 150 млн. марок и получили по десять лет заключения. Карл Бош и Герман Шмитс «отделались» восьмью годами [61].

Кульминацией напряженности стало убийство Вальтера Ратенау. 24 июня 1922 года без десяти одиннадцать утра навстречу его автомобилю выехала машина с тремя молодыми людьми из «немецкой праворадикальной реакции». Один из них выпустил точно в цель все девять пуль обоймы, а второй швырнул гранату. Было видно, как Ратенау взлетел на воздух. Оставшийся в живых шофер нажал на газ и доставил патрона домой, где вызванный врач констатировал смерть. После бешеной погони террористы, бывшие лейтенанты флота Герман Фишер и Эрвин Керн, забаррикадировались на верхнем этаже старого замка Заалек и оказали упорное сопротивление осаждавшим их полицейским. В завязавшейся перестрелке пуля попала в висок Керна, а Фишер, положив тело сообщника на носилки, высунулся в окно и, выкрикнув последнее «Hoch!», выстрелил себе в голову сам.

Водитель террористов, фон Саломон был кузеном Верховного фюрера СА в 1926–1930 гг. Франца Феликса. Писатель Эрнст Юнгер спросил девятнадцатилетнего юношу: «Почему у вас не хватило мужества признаться в том, что вы убили Ратенау только за то, что он еврей?». На что фон Саломон ответил: «Потому что его убили не за это». Но на суде сообщники Керна называли в качестве причины убийства то, что Ратенау был одним из «трехсот сионских мудрецов», готовивших заговор с целью захвата мирового господства [27].

Действительно, такое упоминание есть и у самого Ратенау. Незадолго до своей трагической гибели, выступая перед венской аудиторией, он сказал: «…тот, кто владеет акциями и облигациями, правит обществом и контролирует всю политику, — в этой сфере возникла олигархия, так же недоступная для человека со стороны или профана, как старинная Венеция. Триста человек, которые знают друг друга, вершат экономические судьбы Европы и выбирают преемников среди людей своего круга». Ратенау вполне мог входить в состав описанных им трехсот человек, но разделял ли он чьи-либо интересы? в марте 1922 года с Ратенау встречались лидер немецких сионистов Курт Блюменфельд и их горячий сторонник Альберт Эйнштейн. Гости прибыли в дом министра в восемь часов вечера и ушли в час ночи. Они уговаривали Ратенау подать в отставку и примкнуть к сионистскому движению. Отвечая сионисту Блюменфельду, Ратенау выразил мнение еврейского большинства в Германии: «Пусть другие отправляются основывать государство в Азии, ничто не влечет нас в Палестину» [63]. «Еврейство» Ратенау описывал как «темное, малодушное церебральное племя» своих предков, надеясь стать «мостом» к «светловолосым, бесстрашным арийцам». Помимо неприятия Англии и таких неаккуратных заявлений, Ратенау еще в 1916 году в книге «Von kommenden Dingen» («О грядущем») пророчествовал, что «воля, поднявшаяся из глубин народной души», неминуемо уничтожит капитализм…». В силу собственных воззрений Ратенау собирался «обложить налогами капитал и уничтожить страдания». Благодаря его усилиям 16 апреля 1922 г. будет подписан Рапалльский договор с Советской Россией. Обещанный «достойный оплот борьбы с коммунизмом» сорвал попытку стран Антанты создать единый капиталистический фронт против большевиков [27].

Какое из этих обстоятельств определило трагическую судьбу Вальтера Ратенау неизвестно, но, на мой взгляд, с его гибелью возможность построения социалистического государства в Германии была ликвидирована. Все остальные «национал-социалистические» политические конструкции не обладали интеллектуальным авторитетом и финансовыми ресурсами. Примечательно, что Роберт Бош, дядя Карла Боша изначально спонсировал журнал Gleichheit («Равенство»). Чистокровная немка Клара Эйснер, чья полученная в результате брака с Осипом Цеткиным, фамилия ассоциируется с 8 марта, была его редактором. Оформитель газеты и второй муж Цеткин, Георг Цундель впоследствии женился на дочери Роберта Боша. А в 1932 году 75-летняя Клара Цеткин как старейший член Рейхстага передала председательство Герману Герингу, чью партию также поддерживал Роберт Бош [59].

Война лишила Bayer патентов в странах-противниках, где они были объявлены недействительными, a Bayer со всеми своими американскими активами: наличностью на счетах, офисами, системой производства и дистрибуции, правами на красящие составы, химикаты и фармакологические препараты, торговыми марками и патентами — перешел в ведение Офиса попечителей собственности союзников А. Митчелла Палмера. В 1915 году британское правительство заявило, что аспирин больше не является эксклюзивной маркой Bayer и кто угодно может производить лекарство под этим названием. Другие правительства союзников поспешили приобщиться, в австралийском Мельбурне сообразительный молодой химик Джордж Николас выпустил новый бренд Aspro, который вскоре стал лишь одной из множества вариаций конкурентной борьбы между лекарственными препаратами на рынке, который Bayer считал своим. I.G. отчаянно пыталась вернуть утраченные позиции. Окончательное завершение ситуации придала продажа с аукциона подставным фирмам за три с половиной миллиона долларов завода в Ренсселере в декабре 1918 года. Собственность Bayer стала собственностью Sterling Products Inc. и ее владельца, первооткрывателя обезболивающего Neuralgine Уильяма Вейса (William E. Weiss), столкнувшегося с проблемой управления немецкоговорящим персоналом, и тем, что ключевые менеджеры предприятия были депортированы из Соединенных Штатов как иностранные агенты. Если производство красок было им быстро перепродано, то по вопросам фармакологии пришлось встречаться с Карлом Дуйсбергом. В конце сентября 1919 года в маленьком отеле Баден-Бадена начались длительные переговоры о сотрудничестве. 9 апреля 1923 года они наконец договорились о разделе рынков сбыта. Sterling, в качестве филиала получившая название Winthrop Chemical Company может производить продукцию Bayer в Северной Америке, имеет эксклюзивные права на продажу фармпрепаратов на территории Соединенных Штатов, Канады, Великобритании, Австралии и Южной Африки с условием, что половина прибыли возвращается в Леверкузен. Прибыль от продаж в Южной Америке делится с плавающей ставкой от 25 до 75 % [23][64]. В 1924 году у Bayer появилось еще одно совместное предприятие — Grasselli Dyestuffs Co — на 65 % принадлежащее концерну и как следует из названия, занимавшееся красильными составами [60].

Таким образом, международные связи были налажены и у Bayer. Фридрих Бергиус (Friedrich Bergius) получил докторскую степень в университете Бреслау в 1907 г., и работал ассистентом Вальтера Нернста и Фрица Хабера. В конце 1913 года Бергиус получил жидкий углеводород, воздействуя на древесный уголь водородом под давлением, и продав патент BASF в 1925 году [65]. Кроме того, Матиас Пьер, один из специалистов Боша в Опау, разработал процесс синтеза метанола из угля, положив в основу оборудование высокого давления, аналогичное тому, что BASF использовал для синтеза нитратов. Ценность достижения заключалась в обладании BASF правами на производство метанола, который можно использовать как топливо для транспорта.

Компания Standard Oil как раз была в поисках альтернативы нефти, для чего в начале 1920-х приобрела несколько тысяч акров фермерских земель в Колорадо с целью разработки сланцев. «Сланцевую революцию» пришлось отложить на долгие годы после того, как в 1925 году Бош заключил соглашение со Standard Oil of New Jersey, или Esso, по которому группа под руководством производственного директора завода в Опау Вильгельма Гауса (Wilhelm Gaus) посетила очистительный завод Standard Oil чтобы договориться об использовании его производных для применения патента Фридриха Бергиуса.

В 1926 году глава Отдела развития Standard Oil Франк Говард посетил завод Baldische в Людвигсхафене, где ему продемонстрировали пробное устройство производства топлива из угля. Этим же вечером Франк Говард сообщал президенту Standard Oil Уолтеру Тиглю: «Это самый важный вопрос, стоящий перед компанией … [I.G.] способен производить высокооктановое топливо из бурого и других низкокачественных сортов угля с выходом половины используемого сырья. Это означает абсолютную независимость Европы в обеспечении себя нефтепродуктами. Все что остается — это ценовая конкуренция». Через несколько дней Уолтер Тигл прибыл лично убедится в правдивости полученной информации [23][66], что и обусловило союз между бесконечно притесняемых странами-победительницами приемниками «комитета Хабера» и Рокфеллерами, чьими подходами к бизнесу вслед за Карлом Дуйсбергом был очарован Роберт Буш во время поездки в США.

«В подходе к важным экономическим вопросам, должно наступить изменение. Как это сделать, можно видеть на примере того, что происходит в Америке. Там всю политику делает коллегия хозяйственников. Когда нужно решить вопрос большого значения, они собираются, обсуждают этот вопрос, вырабатывают директивы, затем действуют в соответствии с ними» [60].

Карл Дуйсберг, статья в «Der Deutsche» от 4 декабря 1928 г.

Как и положено романтичный период закончился тем, что председатель правления I.G. Farben Карл Бош поэтически описал, сказав, что I.G. Farben и Standard Oil «женились», чем весьма точно описал содержание всех дальнейших соглашений картеля. Теперь I.G. Farben стала следующим после Рокфеллеров совладельцем компании, контролирующей 84 % бензинового рынка США. В 1929 году было заключено соглашение между I.G., Standard Oil и Royal Dutch Shell [67], т. н. International Hydro-Patents Co (I.H.P.), суть которого содержалась в его программном заявлении: «I.H.P. не должна пытаться создавать заинтересованность там, где ее нет, [но]… Если бы гидрогенизация угля, смолы и т. п. была целесообразна с экономической точки зрения или же если бы она поощрялась из националистических соображений или в силу каких-либо специфических местных условий, то лучше будет для нас, нефтяных компаний, иметь долю в этом деле, получать от него возможную прибыль и обеспечить сбыт этих продуктов через нашу коммерческую сеть» [60]. Помимо I.H.P. была зарегистрирована фирма Jasco Inc. Согласно соглашению, всякий раз, когда I.G. Farben или Standard Oil запускали новое химическое производство, та сторона, которая не участвовала в процессе, получала треть интереса в патенте, затем Jasco Inc. начинала маркетинговое сопровождение этого нового процесса во всем мире [43].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.