XII Bellum civile

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

XII

Bellum civile

Цезарь и его армия. — Последние колебания Цезаря. — Alea est jacta. — Паника в Риме. — Страх Помпея. — Оставление Рима. — Отъезд консулов и Цицерона. — Новая попытка к миру. — Цезарь овладевает всем Пиценом. — Слабость консервативной партии. — Цезарь по дороге в Корфиний. — Помпей и колебания Домиция Агенобарба. — Осада Корфиния. — Отступление Помпея. — Преследование его Цезарем. — Отъезд Помпея в Грецию.

Затруднение Цезаря

Истина была гораздо менее ужасной, чем заставляли думать эти известия, преувеличенные ужасом. Если Цезарь и не стал держаться оборонительного плана войны в долине По, как наивно пророчили многие, то он и не имел намерения идти прямо на Рим. 4 января Цезарь, может быть, уже знал, какой прием оказал сенат его примирительным предложениям, и должен был приготовиться стать лицом к лицу с ужасными случайностями положения. На что следовало ему решиться? Ничего не предпринимая или отправляя бесполезные письма, ожидать назначенного сенатом июльского срока было опасно, потому что его враги имели бы время собраться с силами и посеять раздор среди его солдат. С некоторого времени ему уже доносили, что Лабиен тайно ведет переговоры с его врагами.[512]Нужно было немедленно подкрепить действиями свой протест и свои слова и прибегнуть к угрозам как к самому действенному средству; но как сделать это, не возбуждая сейчас же междоусобной войны? Какое впечатление мог произвести на солдат его революционные действия? Их поведение в приближающемся кризисе сильно беспокоило как его самого, так и его друзей и врагов. Утомленная столь долгой войной, пойдет ли эта армия за ним на гражданскую войну?

Отношение Цезаря к его солдатам

В предшествующие десять лет Цезарь очень заботился привязать к себе солдат. Без сомнения, он требовал от них на службе строгой дисциплины и большого усердия; он часто неожиданно являлся, чтобы удостовериться, все ли в порядке; он никогда не упускал случая строго наказать упущения по службе. Но, с другой стороны, он щедро вознаграждал солдат за их труды, раздавая им золото и подарки; он тщательно заботился об их материальном благосостоянии; он увеличивал число своих легионов, уменьшая в каждом из них число людей, чтобы умножить посты центурионов; он возбуждал у своих солдат любовь к роскоши, вкус к золоченому оружию, шлемам, панцирям; он, наконец, употреблял все средства лести, которые могли иметь успех у простых необразованных людей, старался помнить их всех по именам, знать их историю, говорить о них и хвалить их храбрость в публичных документах и в своих Комментариях. Солдаты, почти все бедные крестьяне долины По, слышали даже, как этот римский патриций, обращаяь к ним с речью, называл их не «солдаты», а «товарищи».[513]И он, конечно, был очень любим ими. Однако римское правительство внушало им все еще очень большое уважение, хотя было не чем иным, как фикцией. Сенат, магистратуры, все монументальное здание старой республики были предметом, глубокого почтения, особенно для италийской черни. Прояви он хоть один признак колебания, неверия, страха при начале войны, и привязанность, какую имели к нему солдаты, могла исчезнуть перед этим вековым почтением, и вся галльская армия рассеялась бы в несколько недель.

Взятие Аримина

Никогда Цезарь не колебался сильнее, чем в следующие пять или шесть дней.[514]Известие о введении в Риме 7 января военного положения и о бегстве трибунов положило конец его колебаниям. Он разом, вероятно, утром 10 января, решился на крайнюю меру: захватить неожиданно Аримин, первый италийский город по ту сторону Рубикона; двинуться из Аримина на захват других важных городов; показать этим смелым ударом сенату и Помпею, что он не испугался междоусобной войны и что, если придется вести смертельную борьбу, он будет отчаянно защищаться. Затем он снова готов был вступить в переговоры со своими врагами, которых страх (если не благоразумие) сделал бы, быть может, более миролюбивыми. Тотчас же он принялся действовать со своей обычной быстротой. Он посвятил в свой замысел нескольких друзей и офицеров, которые были с ним и должны были его сопровождать (в их числе был Азиний Поллион), и принял все нужные предосторожности, чтобы слух о его замысле не дошел до Аримина. Каждый из них при наступлении ночи вышел из города по разным дорогам. Они должны были сойтись ночью возле шести когорт, которым Цезарь заранее приказал выступить под начальством Гортензия. С ними на заре надо было захватить Аримин; накануне же Цезарь должен был вести себя так, чтобы отвлечь внимание публики. Действительно, весь день его видели в Равенне; он ходил в бани, присутствовал на публичном спектакле, рассматривал планы гладиаторской школы. Вечером он даже дал большой обед, на котором держался с полным спокойствием. И все-таки его попытка была очень опасна. Если бы его намерения стали известны и если бы Аримин запер свои ворота, то он не мог бы взять его с 1500 человек; нарушение же границы Италии без всякого результата было бы окончательным шагом к гражданской войне. Посреди пира он сказал, что внезапно призываемый службой вынужден покинуть на некоторое время своих гостей. Он сел в наемную повозку и выехал из Равенны по дороге, противоположной дороге в Аримин; отъехав на небольшое расстояние, он переменил путь, присоединился к своим когортам и друзьям, приказал разбудить солдат и отдал распоряжение двинуться в путь с одними мечами. Когда утром 11 января жители Аримина проснулись, Цезарь с 1500 легионеров уже был в городе.[515]

Новые усилия сохранить мир

Найдя в Аримине Антония, сбежавшего из Рима, он показал своим солдатам их прежнего генерала, который, будучи трибуном, лицом неприкосновенным, вынужден был для бегства переодеться в одежду раба. Он произнес убедительную речь, обещая им щедрую награду и утверждая, что хочет защитить народную свободу и уничтожить тиранию партий. Эта речь имела большой успех. Возбужденные легионарии с энтузиазмом поклялись ему в верности.[516]Тогда Цезарь послал Антония за пятью другими когортами, находившимися на Эмилиевой дороге, вероятно, возле Форума Попилия (совр. Forlimpopoli),[517]и приказал ему перейти через Апеннины и взять Арреций. Потом со своими пятью когортами он в следующие дни занял важнейшие приморские города: Пизавр (совр. Pesaro), Фан (совр. Fano) и Анкону.[518]Так как он имел с собой только три тысячи солдат, то, действуя таким образом, не мог иметь намерения начинать войну.[519]Он хотел лишь взять залог, позволявший ему вести переговоры о мире в лучшем положении, и доказать своим врагам, что ответит насилием на насилие, если его вызывают на то. И действительно, когда Росций и Луций Цезарь около 19 января[520]нашли его в одном из захваченных им приморских городов Адриатики, он предложил им следующие условия. Помпей должен отправиться в Испанию; все войска, набранные в Италии, должны быть распущены; комиции в Риме пусть произойдут в отсутствие армии, а что касается его самого, то он откажется от своей провинции и явится в Рим лично домогаться консульства.[521]

Паника в Риме

Но с Цезарем произошло то, что так часто происходит, когда два врага стараются взаимно запугать друг друга: он не достиг своей цели не потому, что ему не удалось устрашить противника, но потому, что внушил ему слишком большой страх. Когда 14-го, 15-го и 16 января в Рим прибыли известия о последовательных захватах местностей вдоль берега Адриатического моря, когда узнали, что после Аримина были взяты Пизавр и Фан, что испуганный Либон покинул Этрурию и поспешно отступил к Риму;[522]политический мир Рима охватила такая паника, что Помпей не мог остановить ее. Цезарь, конечно, не думал с такими малыми силами ввергнуть в столь сильный страх своих врагов. Все были убеждены, что Цезарь готовит нападение на Рим, что он уже в дороге со своей галльской конницей и жаждущими добычи легионами, что он не замедлит прийти,[523]что Рим, так же как и Италия, находится в его власти, ибо Помпей с двумя ненадежными легионами Цезаря не в состоянии будет противиться такому бешеному движению. С утра до вечера испуганные сенаторы и магистраты сбегались к жилищу Помпея узнавать новости, жаловаться, просить советов или давать их. Смятение было так велико, что вольноотпущенники и рабы не могли более охранять двери; все входили и изливали перед Помпеем свое беспокойство, свой страх, свое раздражение. В его присутствии происходили ужасные сцены. Большинство сенаторов, принявших войну против их воли, выступали теперь против консервативного меньшинства и особенно против Помпея. Они обвиняли его в непредусмотрительности и поспешности. Они сожалели, что не приняли предложений Цезаря.[524]Иные обращались к Помпею с оскорбительными словами.[525]

Уныние и раздражение Помпея

Этот всеобщий испуг расстроил согласие консулов, вождей консервативной партии и всех тех, кто был ответствен за разрыв. Приготовления, которые наспех начали делать 12 января,[526]были прерваны. Сенат не созывался ни 14-го, ни 15-го, ни 16 января, так как консулы боялись, что испуганные сенаторы предложат безусловную сдачу. Вожди консервативной котерии вступали в соглашения, но не могли прийти ни к какому заключению.[527]Захваченный врасплох столькими неожиданными событиями, ослабевший от болезни и не обладавший быстротой реакции Цезаря, Помпей не мог ориентироваться посреди стольких противоречивых известий и желаний. Он не знал даже, какими военными силами располагал Цезарь,[528]и потерял три дня в переговорах с консулами и знатными людьми Рима, не принимая никакого решения. Он сознавал, что должен скорее выйти из Рима, принять командование над уже собранными войсками, ускорить набор, организовать защиту, и, как и все, думал, что Цезарь сейчас же перейдет в наступление. Но как оставить в Риме государственные дела в руках такого пугливого сената, который Цезарю так легко было устрашить? Достаточно было бы одного проявления паники в его отсутствие, чтобы сенат отверг его, и тогда его положение становилось в высшей степени затруднительным. Ему нужно было увести с собой из Рима сенат и магистратов, увлечь за собой также все правительство, чтобы избавить его от влияния Цезаря и его угроз. Это было очень трудным и сложным делом; и в эти три дня Помпей не осмелился предложить его и добиться его утверждения.

Decretum tumultus

Ho 17 января[529]узнали, что занята не только Анкона, но и Арреций. Следовательно, Цезарь шел на Рим с ужасающей быстротой! Паника, немалая уже и ранее, еще более усилилась. Помпей вышел наконец из состояния растерянности:[530]ему удалось вступить в соглашение с Катоном, консулами и самыми влиятельными лицами, которые понимали, что нужно на что-нибудь решиться, и в согласии с ними он созвал сенат. Заседание было бурным, беспорядочным, очень продолжительным и полным противоречий. Многие сенаторы упрекали Помпея за его непредусмотрительность.[531]Волкатий Тулл и Цицерон предложили отправить к Цезарю послов для переговоров о мире.[532]Катон, напротив, предложил дать Помпею полную власть для ведения войны.[533]Последний принимал упреки с презрительным равнодушием, он не хотел ничего скрывать из настоящего положения дел.[534]Он спокойно говорил, что будет заботиться о защите Италии, но протестует против предложения Тулла, которое, по его мнению, равносильно признанию в трусости.[535]Решительность Помпея дала, таким образом, перевес партии войны; предложение Катона было утверждено, и военное положение было объявлено.[536]Тогда Помпей изложил свой план. Консулы и сенат должны покинуть Рим, удалиться в Капую и увезти туда казначейство; Помпей накажет города, открывшие свои ворота Цезарю, и будет смотреть, как на врагов, на всех сенаторов, которые не покинут Рима вместе с ним.[537]Можно представить себе, каково было общее изумление. Оставить Рим врагу! Этот приказ, отданный Помпеем, был государственным переворотом, на который никогда не отважился бы и сам Сулла.

Трудности эвакуации Рима

Помпей по выходе из сената немедленно отправился в Капую. Уже наступал вечер,[538]и многие сенаторы, которые не приказали сопровождать себя рабам с факелами и не желали идти по неосвещенным улицам города, провели ночь в курии. Волнение достигло высшей точки: все находили очень трудным такой быстрый отъезд. Помпей, имевший повсюду массу рабов, денег, друзей, людей, связанных с ним делами, думал, что для большинства сенаторов этот отъезд столь же легок, как и для него. Что сделать с многочисленными семьями рабов, которых все они имели? Оставить ли их в Риме без господ в такой момент, когда беспорядок гражданской войны, вероятно, увеличит цену хлеба и возбудит мятежный дух в рабах?[539]Куда отослать им своих жен и детей?[540]Многие из сенаторов даже не имели денег, необходимых для путешествия, которое могло оказаться продолжительным, и не знали, как достать их. Друзья их сами были в затруднительном положении; торговля векселями почти прекратилась; займы были очень трудны, так как капиталисты страшились междоусобной войны.[541]

Помпей снова приобретает влияние

Однако Помпей благодаря своим энергичным действиям и угрозам снова утвердил свое влияние на слабый и изменчивый политический мир. После того как прошло первое недовольство, многие стали размышлять о своей действительной выгоде. Победа Цезаря не будет ли означать политическую революцию, которая лишит богатых их имений? Таким образом, хотя Помпей причинил много тревоги, большинство сенаторов решило отправиться с ним. Сам Гай Кассий, квестор Красса, стал на сторону Помпея, а вместе с ним и его деверь Брут, для которого Цезарь, однако, был вторым отцом и настоящий отец которого был изменнически убит Помпеем в Мутине во время революции Лепида. Брут до сих пор отказывался быть другом Помпея, но в этот роковой момент он не устоял. Сторонники Цезаря были малочисленны, среди них были: Саллюстий и Целий, желавшие отомстить за преследования Аппия Клавдия, Долабелла, этот развратник, сделавшийся зятем Цицерона, и Азиний Поллион.

Возобновление паники в Риме

На следующий день посреди сильного смятения все начали свои приготовления к отъезду, но не слишком поспешно, так как еще надеялись, что какое-нибудь неожиданное событие позволит им остаться. Чтобы достать необходимые дял путешествия деньги, многие сенаторы прибегли к помощи Аттика, предоставившего в распоряжение своих друзей крупные суммы, спрятанные в подвалах его дома или хранившиеся в римских храмах.[542]Однако тронуться в путь было трудно, и многие еще продолжали бы свои приготовления, если бы, к счастью для Помпея, 18 января не распространилось ложное известие, что Цезарь уже идет на Рим во главе галльской кавалерии.[543]Это вызвало внезапную панику: консулы, бросив казначейства, немедленно уехали; люди, наиболее замешкавшиеся в своих приготовлениях, в одно мгновение окончили их, и еще днем вся Аппиева дорога была покрыта носилками, рабами, повозками и вьючными животными. Большое число сенаторов, всадников, вольноотпущенников и зажиточных плебеев, все богатое и культурное общество выехали из Рима,[544]оставив своих жен, детей и рабов в городе, на который, как думали, Цезарь готов был нагрянуть со своей галльской кавалерией. Факт странный, но не единственный в революционные эпохи.

Зять Цицерона на стороне Цезаря

Цицерон уехал еще до паники утром 18 января[545]в дурном настроении и очень недовольный Помпеем. Он считал неблагоразумным покидать таким образом Рим[546]и не думал, чтобы Помпей мог быстро, как он хвастался, образовать большую армию в Италии.[547]Его ввиду решительности Цезаря сильно тревожило и то, что Помпей, по его мнению, действовал одновременно и дерзко, и слабо; он сердился на Цезаря, но, в сущности, был более склонен верить в его успех, чем в успех Помпея. События подтвердили зловещие предчувствия, которые были у Цицерона в начале этой войны. Он раскаивался, что принял поручение в Капуе, и теперь, когда Капуя стала передовым постом армии Помпея, хотел отказаться от нее, взяв и обмен надзор за равниной и побережьем Лация.[548]Сильно беспокоясь, он тем не менее был доволен, что его зять Долабелла перешел на сторону Цезаря. Конечно, это было позором для семьи, но выгодно для него; если бы Цезарь одержал победу, Долабелла мог бы заступиться за своего тестя перед победителем.[549]

Цезарь занимает Игувий

Цезарь, однако, совершенно не думал идти на Рим, как все полагали. Заняв Анкону и Арреций, он еще 19 января послал Куриона овладеть Игувием (совр. Gubbio), откуда ушел претор Ферм с пятью когортами.[550]Потом он остановился, ожидая подкреплений. Он не мог идти далее с 3000 людей, но скоро вызванные им самим события увлекли его дальше, чем он думал. Обеспокоенный известием, что Помпей, консулы и часть сената покинули Рим, боясь, чтобы Помпей не лишил его возможности вести с сенатом переговоры о справедливом мире и не принудил его к большой войне во всей Империи, которая страшила его, Цезарь тотчас же написал сам и убеждал друзей написать уехавшим сенаторам, в том числе Цицерону, советуя им остаться в Риме.[551]

Цезарь соединяет свои силы

Но еще большая опасность грозила ему со стороны Авксима, где Акций Вар наскоро вооружал многочисленные когорты и, по слухам, хотел напасть на врага, имевшего всего 3000 человек, рассеянных в большом треугольнике между Аррецием, Анконой и Аримином. Цезарь, имевший с собой только свою маленькую галльскую армию, понимал, что нужно во что бы то ни стало воспрепятствовать врагу набирать войско, ибо несоразмерность сил сделалась бы скоро опасной для него. Поэтому он собрал свой легион на берегу Адриатического моря, может быть, в Анконе, и приказал Куриону и Антонию очистить Игувий и Арреций,[552]в доказательство того, что Арреций был занят только для внушения страха.

Ответ сената

В конце января пришел ответ на предложенные им условия мира. Посол Помпея, возвращаясь после свидания с Цезарем, встретил консулов и многих сенаторов в Теане, на дороге в Капую.[553]Большинство их было так удручено своим внезапным отъездом из Рима и опасным приключением, конца которого никто ясно не видел, что было расположено в отсутствие Помпея принять предложения Цезаря. Цезарь хотел мира, и сенат хотел мира: как же можно было его не заключить? Но люди не были более господами событий. Сенаторы, собравшиеся в Теане, действительно прибавили к предложениям Цезаря условие, что он удалится в свою провинцию, чтобы сенат мог совершенно независимо обсудить положение,[554]условие вполне естественное с их стороны, так как они хотели иметь по крайней мере этот залог искренности со стороны Цезаря. К несчастью, Цезарь не мог принять его, потому что понимал, как легко его врагам найти предлог для войны, лишь только они почувствуют себя сильнее его. Действительно, Акций Вар продолжал набирать солдат, и Цезарь был вынужден воспрепятствовать этому набору любой ценой. Таким образом, когда он собрал весь свой легион, т. е., вероятно, 1 февраля, он двинулся на Авксим, разбил Вара, взял город после схватки и привлек на свою сторону большое число солдат Вара, обещав им хорошую плату.[555]Потом он овладел Цингулом (совр. Cingolo) и всем Пиценом,[556]Через несколько дней, может быть, 3 февраля,[557]подкрепленный двенадцатым легионом[558]Цезарь двинулся по направлению к Фирму (совр. Ferno)[559]с намерением идти на Аскул (совр. Ascoli), занятый Лентулом Спинтером с десятью когортами.

Верность солдат Цезарю

Эти военные операции, к которым Цезарь был принужден, чтобы воспрепятствовать набору войск его врагами, уничтожили надежды на мир в тот момент, когда они, казалось, готовы были осуществиться. Судьба увлекала к междоусобной войне тех, кого война наиболее страшила. Силы Цезаря ежедневно возрастали, а силы его врагов уменьшались. Эти первые столь смелые операции, смятение, которое он неожиданно посеял в стане противников, бегство Помпея, занятие части Италии вовлекли армию в гражданскую войну и мало-помалу привели страну к революции. Распространился слух, что Цезарь обещал сделать всадниками всех солдат, следовавших за ним. Надежда на эту награду еще более увеличила прежнее преклонение галльских солдат перед их императором.[560]

Смущение консерваторов

С другой стороны, если Помпею и удалось, заставив правительство уйти из Рима, оградить его от влияния Цезаря, он, однако, и сам утратил таковое. Как заставить следовать за собой в деревушки и маленькие города, где невозможно найти себе жилище, этот сенат, который был испуган, недоволен им и чьи противоречивые желания его беспокоили? Поэтому через несколько дней он предоставил сенаторов самим себе и решил отправиться в Луцерию, принять там командование над двумя легионами и сосредоточить в этом городе все войска, набранные на Адриатическом побережье.[561]Сенат тем временем рассеялся по Кампании: консулы были в одном месте, трибуны в другом, отдельные сенаторы всюду понемногу — в уединенных городах, в пустынных и печальных в это время года деревнях. Курьеры не знали, куда и кому относить письма; самые важные известия не доставлялись в одно и то же время Помпею и консулам;[562]приказы также приходили слишком поздно, и им не повиновались. В общем, в стане консерваторов господствовало крайнее смятение; все жаловались, но мало кто действовал, и эти немногие к тому же не слушались Помпея, бывшего их вождем лишь внешне. Наборы проводились медленно, потому что повсюду их встречали с большим неудовольствием.[563]Помпей послал трибуна Гая Кассия из Луцерии в Капую, чтобы отдать консулам приказ отправиться в Рим за казначейством, но консулы отказались повиноваться под предлогом, что дороги небезопасны.[564]Государственное казначейство было, таким образом, оставлено врагу. Приведенные в уныние ходом войны и потерями, причиненными им общей неразберихой, сенаторы делались еще трусливее в уединении деревенских домов и маленьких городов, куда новости приходили поздно в виде слухов из отдаленного мира. Оставление Рима наполнило души почти суеверным страхом. Рим, великий город, метрополия, в первый раз был предоставлен самому себе. Могли ли проявить энергию и энтузиазм в войне люди, столь угнетенные страхом?

Измена Лабиена

Тем с большим удовольствием узнали, что Лабиен перешел в партию Помпея. Мы не знаем в точности мотивов, побудивших его к этому. Кажется, что уже с некоторого времени существовали несогласия и столкновения между ним и Цезарем; что после войны с Верцингеторигом, во время которой единственными крупными победами были победы, одержанные Лабиеном над сенонами и паризиями, этот плебей, которого дружба Цезаря сделала богатой и видной фигурой, вообразил, что как полководец он стоит выше самого Цезаря. Во всяком случае, его переход немного поднял упавший дух сторонников Помпея; но их недовольство продолжало быть очень большим. Цицерон непрерывно ездил из Формий в Капую и обратно и с нетерпением ожидал известий, обуреваемый постоянно разными чувствами: то он негодовал на дерзость Цезаря, то на бездействие Помпея.

Собрание в Формиях

Потом он вернулся к своему любимому проекту установления мира. 10 февраля в его формийском поместье собрались друзья и влиятельные члены партии Помпея — Г. Кассий, М. Лепид, Л. Торкват. Они долго обсуждали положение и решили, что раз битва неизбежна, нужно, чтобы она была единственной. Все благонамеренные люди должны условиться о том, чтобы заставить побежденного отказаться от своих домогательств и принудить его заключить мир.[565]

Новый план Цезаря

В то время как его противники медленно и вяло организовывали оборону, Цезарь решительно шел вперед. Прибыв в Фирм, он узнал, что Аскул освобожден и что Лентул, устрашенный его быстротой и силами, передал начальство Вибулию Руфу[566]и удалился в Корфиний, куда на соединение с ним направлялся со значительными силами Домиций Агенобарб. Луцилий Гирр, покинувший Камерин, также отступил в Корфиний со своими солдатами. Корфиний становился, следовательно, сборным пунктом для противников Цезаря, и он был вынужден идти вперед вследствие того, что его враги бежали перед ним. Понимая, что с этих пор уже невозможно добиться заключения мира, не дав битвы, которая сломила бы упрямство одних и лишила бы колебания других, он составил в Фирме новый план, который и привел тотчас в исполнение. Он решил осуществить в Италии молниеносную войну, уничтожить стянутые к Корфинию войска, принудить Помпея и консулов заключить разумный мир и таким образом восстановить спокойствие в Италии за несколько недель. Он остался в Фирме на один день, пополняя там свои запасы провианта, и послал с многочисленными гонцами в главные города Италии манифест, в котором объявлял о своих мирных намерениях. 8 февраля он обычными ускоренными переходами двинулся в путь вдоль морского берега[567]по направлению к Корфинию.

Помпей и Домиций

В этом городе, а также в Сульмоне и в Альбе собралась тридцать одна когорта, т. е. немногим больше 10000 человек.[568]Но Помпей очень благоразумно хотел стянуть свои войска южнее, в Луцерии, чтобы Цезарь нашел страну марсов уже покинутой. Неопределенность и медлительность продолжали, однако, разрушать лучшие его проекты. Он имел неограниченную власть, но колебался воспользоваться ею по отношению к такому лицу, как Домиций Агенобарб: свое распоряжение о движении к Луцерии он передал ему в форме совета, а не приказания.[569]И был удовлетворен, узнав 10 февраля, что Домиций рассчитывал выступить 9-го числа.[570]Потом он не получал более известий от Домиция и лишь через несколько дней косвенным путем узнал, что Домиций переменил свое намерение и твердо решил ожидать Цезаря. Помпей, знавший слабости высших италийских классов, пришел к мысли, что в армии Домиция были крупные собственники из окрестностей Корфиния, настоявшие на защите этой области, чтобы помешать ее разграблению солдатами Цезаря.[571]Сам крупный собственник, снисходительный к подобным слабостям и недостаточно энергичный, чтобы внушить к себе почтение, Помпей сделал тогда нечто, недостойное генерала. 12 февраля он просил Домиция прислать ему 19 когорт, сохранив прочие для защиты страны.[572]Но 13-го или 14 февраля,[573]потеряв надежду, что Домиций исполнит его просьбу, и убежденный, что он будет врасплох захвачен Цезарем, Помпей решил удалиться в Грецию. Если нет более возможности защищаться в Италии, то нужно покинуть полуостров, отправиться на Восток, сформировать там армию и возобновить войну позднее с более крупными силами. Но даже после принятия этого решения у Помпея недостало необходимой энергии: 13 января[574]он послал Децима Лелия к консулам с письмом, в котором просил, «если это окажется удобным», одного из них с войсками, набранными в окрестностях Капуи, и с двенадцатью когортами Домиция отправиться в Сицилию для защиты этой важной житницы, а другого — с остальными силами идти в Брундизии и погрузиться там на корабли.[575]Он звал также Цицерона присоединиться к нему в Брундизии.[576]К несчастью, страх за Домиция был слишком велик: 14 января Домиций позволил захватить себя врасплох и осадить в Корфинии с 18 когортами. Волнение в Италии от этого известия еще более возросло: думали, что Помпей сейчас же двинется на помощь осажденным!

Взятие Корфиния

Но при известии об осаде Корфиния и о грозящем поражении Помпей вышел наконец из своей летаргии: он снова овладел собой, снова обрел энергию и, начиная с этого момента, не переставал проявлять большую твердость. Рискуя повергнуть республику в ужасный хаос и умереть вместе со своими сторонниками в жестокой борьбе, он стремился одержать победу над Цезарем. Считая, что двух легионов, бывших у него в Луцерии, недостаточно, чтобы идти на помощь к Домицию, и что поражение было бы очень опасно для его престижа, он воспротивился просьбам всего аристократического Рима, который, желая оказать помощь Домицию, готов был смело кинуться в очень опасное предприятие. Помпей нашел в себе силы принять наиболее трудное решение — признать на время себя побежденным. Он рассматривал рекрутов, набранных на адриатическом побережье, потерянными. Он предоставил Домиция его участи и окончательно решил отступить в Грецию. Он даже отказался, считая свои силы недостаточными, от мысли сохранить за собой Сицилию и послал консулам очень четкий приказ стянуть к Брундизию всех рекрутов, набранных в Капуе, и все войска, которыми они могли располагать.[577]Домиций действительно капитулировал через 7 дней, в то время как Помпей отступил в Брундизии, где уже готов был флот, способный перевезти его в Грецию. После Корфиния сдался Сульмон. К Цезарю тем временем прибыл еще один из галльских легионов, восьмой, вместе с 22 когортами новобранцев и 300 всадников, посланных царем Норика.[578]

Умеренность Цезаря

Высшие классы Италии были устрашены известием о падении Корфиния. Ужасный демагог захватил в плен пять враждебных ему сенаторов, большое число всадников и знатной молодежи. Но Цезарь отпустил всех их на свободу, возвратил им все богатства, которые они имели с собой, и обращался с ними с большой любезностью. По мере того как события увлекали Цезаря вперед в нежелаемой им войне, им все более овладевало искреннее желание поскорее закончить ее и принудить Помпея заключить почетное соглашение, чтобы удовлетворить общественное мнение, желавшее и требовавшее мира и готовое обожать того, кто мог бы дать ему этот мир. Эта междоусобная война, хотя еще достаточно ограниченная, уже затронула слишком много интересов. Кредит стал столь труден, что должники вынуждены были продавать свое имущество для уплаты процентов: началась новая, очень разорительная кампания по ликвидации долгов, вызвавшая общее падение цен. Работы не было, увеличилась нищета, особенно в Риме, где отсутствовало много знатных лиц, работодателей.

Цезарь хотел любой ценой прийти к соглашению с Помпеем в самой Италии. С обычной своей решительностью он написал Цицерону, что готов вернуться к частной жизни и оставить Помпею первое место в государстве, лишь бы можно было жить в безопасности.[579]Он послал племянника Бальба к консулу Лентулу с просьбой вернуться в Рим и употребить все усилия для заключения мира.[580]Он написал в Рим Оппию, что не хочет быть демократическим Суллой, а заботится лишь о примирении с Помпеем и о его великодушном позволении отпраздновать триумф.[581]Наконец, 21 февраля, в день взятия города, он покинул Корфиний, уводя с собой шесть легионов, из которых три составляли часть галльской армии, а другие три были сформированы на месте из новобранцев и солдат Домиция. Он отпустил на свободу всех офицеров и сторонников Помпея, захваченных по дороге. 9 марта форсированным маршем Цезарь пришел под стены Брундизия.

Помпей и Цезарь в Брундизии

Но Помпей уже решился на войну и сделал соответствующие распоряжения. Вспомнив, наконец, что у него есть армия в Испании, он послал Вибуллия Руфа принять над ней начальствование, а также поручил Домитию отправиться в Массалию, чтобы удержать город в верности консерваторам.[582]Он уже отправил часть армии с консулами в Эпир и ожидал только возвращения кораблей, чтобы в свою очередь погрузиться на них. Возможен ли был мир при таких условиях? Последняя надежда Цезаря на него рассеялась, когда он узнал о приходе Магия[583]с предложениями Помпея. Конечно, и в этот роковой момент Цицерон, если бы он находился в Брундизии, мог бы еще раз поспособствовать примирению, идею о котором он лелеял так давно. К несчастью, старый писатель не явился по приглашению Помпея под тем предлогом, что дороги небезопасны, в действительности же потому, что он не хотел вмешиваться в гражданскую войну, столь ненавистную ему, как и всем разумным италийцам. И в тот час, когда нужно было действовать, он остался в своем формийском имении, пребывая в своих мечтах, своей меланхолии, своем беспокойстве и своих надеждах. Милосердие Цезаря, доказательство которого последний дал в Корфинии, глубоко взволновало его; письма Цезаря и Бальба льстили ему, хотя ему нравилось скрывать свое удовольствие под горьким недоверием, чтобы чаще обсуждать ситуацию со своими друзьями и выслушивать их заверения, что Цезарь его не обманет и, конечно, рассчитывает на его помощь в заключении мира.

Отплытие Помпея в Грецию

Однако если мир был еще возможен, то последний удобный случай восстановить его ускользнул от Цезаря. Он тщетно ждал несколько дней возвращения Магия,[584]напрасно посылал также Тита Каниния Ребила в Брундизии для переговоров с интимным другом Помпея — Скрибонием Либоном. Ответ гласил, что Помпей не может вести переговоры о мире в отсутствие консулов.[585]Посылка Магия была хитростью, способом выиграть время.[586]Помпей хотел войны, войны решительной и великой. Если бы он, не отомстив за себя, согласился заключить мир после сдачи Корфиния, то Италия смотрела бы на него, как на побежденного Цезарем. Жестокость этой гражданской войны, бесконечное зло, которое она несла за собой, — все с этих пор перестало беспокоить совесть этого человека, опьяненного своим величием и руководимого только грубым эгоизмом. Необычайное везение, которое сопутствовало ему до сих пор, теперь влекло его к гибели. Цезарь не мог воспрепятствовать 17 марта отъезду Помпея со всем флотом.[587]Таким образом, маленькая ссора между двумя партиями разрослась до громадных масштабов: начиналась настоящая междоусобная война.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.