Глава 10 РОЖДЕНИЕ РУССКОЙ «БЕЙБИ»
Глава 10
РОЖДЕНИЕ РУССКОЙ «БЕЙБИ»
Семнадцатого июля 1945 года на стол находившегося в Потсдаме на конференции руководителей стран-победительниц английского премьера У. Черчилля лег клочок бумаги с несколькими словами: «Младенцы благополучно родились».
Младенцами, или по-английски «бейби», называли между собой атомную бомбу ее создатели.
Спустя четыре года точно такая же ослепительная вспышка, что и на полигоне американского штата Нью-Мексико, накрыла пустыню в другом конце света — в советском Казахстане.
С тех пор не утихают споры: является ли русская «бейби» родной сестрой американской? Похитили за океаном или произвели на свет сами?
Шахт у нас много
Первое упоминание в открытой печати о том, что Советский Союз располагает атомным оружием, относится к 1949 году. До 25 сентября указанного года, когда ТАСС заявил, что он уполномочен сообщить об этом, все сведения, касающиеся работ в данной области, были строго засекречены и огласке не подлежали. Впрочем, и после сообщения ТАСС все оставалось по-прежнему: никаких дополнительных сведений о сверхмощном оружии в печать не поступало.
Да и само сообщение не подтверждало, что первый атомный взрыв в СССР произведен именно в 1949 году. Это сегодня мы знаем точную дату рождения ядерного щита страны — 29 августа 1949 года. В тассовском же сообщении заявление президента США Трумэна о том, что, по данным его правительства, в СССР в одну из последних недель произошел атомный взрыв, фактически опровергалось.
В Советском Союзе, говорилось в сообщении ТАСС, как известно, ведутся строительные работы больших масштабов. Возводятся гидростанции, шахты, каналы, дороги. Все это, мол, вызывает необходимость больших взрывных работ с применением новейших технических средств. А поскольку эти взрывные работы происходили и происходят довольно часто в разных районах страны, то, возможно, эти работы могли привлечь к себе внимание за пределами Советского Союза.
Что, неужели отрицалась сама возможность производства в стране атомной энергии? Отнюдь нет, факт ее наличия признавался: ТАСС считает необходимым напомнить о том, что еще 6 ноября 1947 года министр иностранных дел СССР В. М. Молотов сделал заявление относительно секрета атомной бомбы, сказав, что «этого секрета давно уже не существует». Это заявление означало, что Советский Союз уже открыл секрет атомного оружия и он имеет в своем распоряжении это оружие. Научные круги Соединенных Штатов Америки приняли это заявление В. М. Молотова как блеф, считая, что русские могут овладеть атомным оружием не ранее 1952 года. Однако они ошиблись, так как Советский Союз овладел секретом атомного оружия еще в 1947 году.
Так в 1949 или 1947? Современные официальные источники называют первую дату. Вторая, наверное, была вехой — важной и весомой в теоретическом плане — на пути к полигонному испытанию. Или была вызвана соображениями политической конъюнктуры — как ответ на речь Черчилля в Фултоне, положившей начало «холодной войне»? Очевидно, имеет свое объяснение и тот факт, что взрыв атомной бомбы в семипалатинской пустыне поначалу списывался на безобидные строительные работы с применением «новейших технических средств».
Наверное, очевидно… Предположения, по всей видимости, еще не скоро уступят место четким и выверенным формулировкам, касающимся истории создания атомной бомбы в СССР. Увы, покров тайны с этой темы все еще не снят. Чем больше сведений, тем сильнее брожение в умах.
Игра в кошки-мышки велась не в одностороннем порядке. Бывшие союзники СССР тоже порядком поднаторели по части напускания густого тумана. В 1942 году Англия и Советский Союз заключили соглашение об обмене секретной военной и технологической информацией. А через год Черчилль и Рузвельт на встрече в канадском городе Квебеке подписали тайный договор о совместных работах в области атомной энергетики. Главы Великобритании и США обязались не передавать никакой информации по атомной бомбе третьим странам, то есть СССР и Франции. Это к вопросу о честном партнерстве.
И еще пример. В 1944 году правительство США распорядилось подготовить и опубликовать доклад о создании атомной бомбы. Цель вроде бы благородная — надо установить над новым сверхоружием международный контроль. Однако, когда окончательный текст доставили руководителю атомного центра в Лос-Аламосе Роберту Оппенгеймеру, он увидел, что от первоначального варианта ничего не осталось. Ученый отказался ставить свою подпись, заявив, что доклад однобокий и вводит в заблуждение как специалистов, так и общественность. Эксперты в Пентагоне сделали документ дезинформационным, чтобы ученые других стран пошли по ложному пути.
Как видим, на недостаток шахт не сетовала и другая сторона.
«Мы были одни…»
После успешного испытания атомной бомбы на семипалатинском полигоне Сталин пригласил к себе группу ее создателей и невероятно щедро, по-царски, одарил их. Разработчики проекта получили личные автомобили, особняки, почетные звания, Государственные премии, персональные счета в Сбербанке, где они могли брать для своих нужд любые суммы денег — безотчетные.
Сталин готов был носить на руках этих людей — они положили конец атомной монополии США и Англии. Сейчас уже порядком подзабылось, в каком напряжении жила тогда страна. Мало кто сегодня помнит, что уже спустя три месяца после окончания конференции глав стран-победительниц в Потсдаме, где вовсю звучали тосты о дружбе и поддержании мира на земле, в Пентагоне был разработан план атомной бомбардировки двадцати советских городов, включая Москву. И вот создан свой собственный ядерный щит.
Ни вождь всех народов, ни его преемники не скупились на материальные средства и почести для выдающихся советских ученых. Трижды Героями Социалистического Труда стали И. Курчатов. А. Сахаров, А. Александров, Ю. Харитон, Я. Зельдович. Ленинскую и пять Госпремий получил И. Кикоин, Ленинскую и три Госпремии — Г. Флеров. Не были обойдены академическими званиями, орденами, престижными премиями десятки других ученых, причастных к советскому атомному проекту.
Во всех энциклопедиях, справочниках, учебниках неизменно подчеркивалось: создание ядерного щита Родины — дело ума и рук советской науки и техники, плод совместных усилий наших ученых, инженеров и рабочих. Признавалось, что атомная бомба впервые была испытана на Западе, однако утверждалось — наши ученые не скопировали ее, а вели самостоятельную разработку. То, что американцы вырвались далеко вперед, объяснялось более благоприятными условиями — территория США не была оккупирована противником и линия фронта не проходила вблизи Вашингтона. Нам приходилось напрягаться, чтобы дать фронту танки и самолеты, в которых больше всего нуждалась армия, а на разработку атомного проекта не хватало ни средств, ни производственных мощностей.
Против этих аргументов трудно возразить. Действительно, как только закончилась война, ученые приступили к делу и в невероятно короткие сроки создали отечественное сверхоружие, приведя в изумление не ожидавших такой прыти атомных монополистов за океаном.
Сведения об «отцах» советской атомной бомбы в течение длительного времени были строго засекречены. Скупые данные о них в открытую печать начали просачиваться сравнительно недавно. Академик Ю. Харитон, например, возглавлявший знаменитый ядерный центр в Арзамасе-16 и ушедший с этого поста в возрасте 88 лет, впервые публично заявил о своем участии в реализации первого атомного проекта лишь в декабре 1992 года.
Исключение, пожалуй, составляют лишь имена рано ушедших из жизни ученых-атомщиков. Того же Курчатова, скончавшегося в 1960 году в возрасте 55 лет. Он был первым организатором и руководителем работ по атомной науке и технике в СССР, основателем и первым директором Института атомной энергии. Преждевременная смерть сняла табу с его имени в открытой печати — как и в случае с главным конструктором космических кораблей Королевым. Поколения 60—70-х годов знали, что под руководством Курчатова в 1946 году был создан первый в Европе ядерный реактор, в 1949 году — первая в СССР атомная бомба, а в 1953 — термоядерная бомба.
Интерес прессы и общества к личности Курчатова понятен. После кончины о нем писали много, обстоятельно — правда, в тех пределах, в которых тогда было можно, поскольку при жизни он был носителем государственных тайн. Приводились и многочисленные высказывания талантливого ученого. Одно из них само просится в это повествование.
«Советские ученые начали работу по практическому использованию атомной энергии в тяжелые дни Великой Отечественной войны, — приоткрывал завесу над тайной создания атомной бомбы Курчатов, — когда родная земля была залита кровью, когда разрушались и горели наши города и села, когда не было никого, кто не испытывал бы чувства глубокой скорби из-за гибели близких и дорогих людей. Мы были одни. Наши союзники в борьбе с фашизмом — англичане и американцы, которые в то время были впереди нас в научно-технических вопросах использования атомной энергии, вели свои работы в строго секретных условиях и ничем нам не помогали».
Итак, были одни, никто не помогал, следовательно, все сделали сами.
Дело № 13676
Это архивное дело теперь уже можно упоминать в открытой печати. Раньше знакомиться с ним могли только председатели КГБ и руководители разведки. И никто больше. Шесть тысяч страниц уникальнейших документов.
Вот один из них, адресованный заместителю Председателя Совета Народных Комиссаров М. Г. Первухину. Составлен в Москве 7 марта 1943 года. Пометка: в единственном экземпляре.
«Получение данного материала имеет громадное, неоценимое значение для нашего государства и науки, — говорится в документе. — Теперь мы имеем важные ориентиры для последующего научного исследования, они дают возможность нам миновать многие весьма трудоемкие фазы разработки урановой проблемы и узнать о новых научных и технических путях ее разрешения».
Опустим малопонятные неспециалистам научные оценки полученных сведений, процитируем те фрагменты, которые не требуют профессиональных познаний.
«Полученные материалы заставляют нас по многим вопросам проблемы пересмотреть свои взгляды и установить при этом три новых для советской физики направления в работе…».
Еще одна выдержка: «Необходимо также отметить, что вся совокупность сведений материала указывает на техническую возможность решения всей проблемы в значительно более короткий срок, чем это думают наши ученые, не знакомые еще с ходом работ по этой проблеме за границей…».
И концовка: «Данное письмо будет передано Вам Вашим помощником т. Васиным А. И., у которого находятся подлежащие уничтожению черновые записи».
Документ подписан заведующим лабораторией профессором И. Курчатовым.
Откуда получены материалы, от которых ученый в таком восхищении? Каким путем они к нему поступили? Ответы в следующих документах, тоже помеченных грифом «Совершенно секретно» и исполненных в единственном экземпляре.
«Мной рассмотрен прилагаемый к сему перечень американских работ по проблеме урана, — пишет Курчатов 22 марта 1943 года. — Направляю Вам результаты этого рассмотрения и прошу Вас дать указание ознакомить с этими результатами т. Кафтанова С. В. и т. Овакимяна Г. Б. Сведения, которые было бы желательно получить из-за границы, подчеркнуты синим карандашом».
Результаты рассмотрения — в приложении к записке. Курчатов сообщает: в материалах содержатся отрывочные замечания о возможности использования в «урановом котле» не только урана-235, но и урана-238. Кроме того, имеются некоторые новые соображения относительно материала для бомб. С учетом этих сведений он, внимательно рассмотрев последние работы американцев по трансурановым элементам, смог установить новое направление в решении всей проблемы урана. До сих пор работы по трансурановым элементам в нашей стране не проводились.
«В связи с этим обращаюсь к Вам с просьбой дать указания разведывательным органам выяснить, что сделано в рассматриваемом направлении в Америке. Выяснению подлежат следующие вопросы…».
Их перечень, подчеркнутый синим карандашом, интересен разве что специалистам. А вот резолюции стоит воспроизвести, поскольку они помогут проследить путь запроса Курчатова к непосредственным исполнителям.
Зампред Совнаркома М. Г. Первухин направляет записку ученого-атомщика замнаркома внутренних дел В. Н. Меркулову: «Прошу дать указание о дополнительном выяснении поставленных в ней вопросов». Меркулов: «Лично т. Фитину. Дайте задания по поднятым в записке вопросам». Фитин: «Лично т. Овакимяну. Дайте задание «Антону».
Кто такие Первухин и Меркулов, мы знаем. Остается назвать род занятий других лиц, указанных в резолюциях. Фитин — начальник советской внешней разведки. Овакимян — его заместитель. «Антон» — Леонид Квасников, сотрудник научно-технической разведки, находившийся в то время в Нью-Йорке в качестве руководителя советской резидентуры.
В Кремле для Курчатова была выделена специальная, тщательно охраняемая комната, в которой он знакомился с поступавшими разведданными. В «атомном деле» полно его просьб: «Было бы хорошо получить…», «Очень важно знать…», «Крайне важно выяснить…».
Неужели скопировали?
Атомщики заговорили
Горбачевская гласность коснулась и такой прежде закрытой темы, как ядерная энергетика. Журналисты сумели разговорить отдельных атомщиков, и вот уже пошли гулять по страницам газет подробности, о которых современники и слыхом не слышали.
Ученые с удовольствием пересказывали эпизод, о котором упоминал Черчилль в мемуарах, тогда еще не изданных на русском языке. Атомщики благодаря своим международным связям о воспоминаниях английского премьера знали. Эпизод касался обстоятельств, при которых Трумэн сообщил Сталину о создании в США нового оружия невиданной разрушительной силы.
Это произошло на Потсдамской конференции. Черчилль наблюдал за беседой Трумэна с генералиссимусом, проходившей при участии только их личных переводчиков. Английский премьер знал, о чем идет речь, и впился глазами в Сталина, чтобы увидеть, какое впечатление произведет на него сенсационное сообщение Трумэна. Вопреки ожиданиям лицо Сталина сохраняло веселое и благодушное выражение.
— Он не задал мне ни одного вопроса! — изумленно произнес Трумэн, когда Черчилль спросил, как воспринял Сталин весть о новой бомбе.
— Наверное, просто не понял, о чем идет речь! — догадался Черчилль.
Американский президент и английский премьер пожалели недалекого советского диктатора, не понявшего значения того, о чем ему было только что сказано.
Однако Сталин все хорошо понял. Вернувшись в Москву, он вызвал Курчатова и потребовал ускорить работы по созданию бомбы. Буквально через несколько дней при ГКО был создан Специальный комитет по атомной бомбе, на который возложили руководство всеми работами по использованию внутриатомной энергии урана. Многие читатели испытают, наверное, шок, когда узнают, что этот комитет возглавлял не кто иной, как… Берия.
По рассказам ученых, прервавших в годы перестройки традиционное для них молчание, начало плотной работы в области атомного проекта в СССР относится к весне 1942 года, то есть за три года до Потсдама. Тогда Сталин собрал ученых и спросил, могут ли немцы или наши союзники создать атомную бомбу.
В совещании принимали участие люди хотя и именитые, но уважаемого возраста. Молодежь была на фронте. Курчатов и Александров искали пути спасения кораблей от магнитных мин. Флеров служил в авиации. Петржак — в разведке. Академики-старики подумали и вынесли вердикт: атомная бомба в принципе возможна, но говорить о ее создании в ближайшем будущем преждевременно.
Однако нетерпеливая молодежь думала иначе. Г. Флеров, который вместе с К. Петржаком еще до войны открыл самопроизвольное, без облучения нейтронами, деление урана, в декабре 1941 года написал с фронта в ГКО обращение на имя Сталина. Младший техник-лейтенант — такое воинское звание имел ученый — обосновывал необходимость немедленного развертывания работ по созданию атомной бомбы. Письмо списали в архив, поскольку немцы стояли под Москвой и надо было думать о более непосредственных задачах. Однако Флеров весной следующего года снова обратился в ГКО. На этот раз его призыв был услышан. Вскоре его отозвали с фронта и дали возможность заняться делом, которое он пробивал со столь завидной настойчивостью.
По приказу Сталина была создана лаборатория № 2 во главе с Курчатовым. Игорь Васильевич собрал вокруг себя талантливую молодежь. Совершенно секретная лаборатория № 2 в составе Академии наук СССР и стала главным центром подготовки к созданию отечественного атомного оружия.
Атом расщепил КГБ!
В конце восьмидесятых — начале девяностых годов появился целый ряд публикаций, а также высказываний молчавших до тех пор «атомных» разведчиков. По их интерпретации, атом расщепил КГБ!
Оказывается, поводом для сбора атомщиков у Сталина весной 1942 года послужили данные чекистов. Прежде всего отличилась внешняя разведка, научно-техническая служба которой подготовила соответствующее спецсообщение, подписанное Берией и направленное Сталину. В основу спецсообщения легла информация лондонской и нью-йоркской резидентур, содержавшая новые сведения о реальности создания в США и Англии в недалеком будущем атомной бомбы.
Подтверждений было более чем достаточно. Лондонская резидентура, например, докладывала о заседании Уранового комитета и о совещании британского комитета начальников штабов, принявших рекомендации о немедленном начале работ по изготовлению первых бомб.
— К тому времени английские физики определили критическую массу урана-235, а также сферическую форму заряда, разделенного на две половины в целях предотвращения преждевременного взрыва, — рассказывает один из «атомных» разведчиков В. Б. Барковский. — Англичане установили, что скорость соударения должна быть не ниже 2,0–2,5 тысячи метров в секунду, разработали инициатор цепной реакции и определили способ отделения урана-235 от других изотопов методом газовой диффузии. Центр был проинформирован, какие научные учреждения и индустриальные концерны намечено привлечь к выполнению атомной программы. По поручению резидента я составил обзорную телеграмму в Москву по этим материалам, и с этого момента как бы началась моя специализация в области разведывания проблем создания атомного оружия.
Специализация Владимира Борисовича принесла ему орден Трудового Красного Знамени и титул «атомного скаута» — наравне с известными добытчиками информации об атомных секретах США и Англии, А. Яцковым, умершем в 1993 году, и здравствовавшем в 1999 году А. Феклисовым. В постсоветские времена они получили звания Героев России.
Отличилась и фронтовая разведка. От нее поступали сообщения о том, что и немцы ищут способы использования атомной энергии в военных целях. В феврале 1942 года фронтовые разведчики обнаружили в саквояже захваченного ими немецкого офицера тетрадь со странными, непонятными им расчетами. Тетрадь переслали в наркомат обороны, оттуда ее переправили уполномоченному ГКО по науке Кафтанову, провели экспертизу — в Германии явно шли работы над созданием атомного оружия! В тетради оказались расчеты по изготовлению тяжелой воды. А в марте 1942 года в Центр поступило донесение от «Вадима» с точным адресом научных институтов Германии, занимавшихся разработкой сверхсекретного ядерного оружия.
Прославляя заслуги разведки в создании советского ядерного щита, иные ее представители в пылу ведомственного патриотизма, не замечая того, задевали самолюбие ученых. Внимательный читатель легко обнаруживал расхождения в описании одних и тех же эпизодов, принадлежащих перу ученых и разведчиков. Последние, например, говоря о письмах Г. Флерова Сталину, утверждают, что ученый обращался одновременно и к коллегам — в Физико-технический институт, где его предложение было встречено без особого энтузиазма и понимания. Как увесистый камень в свой огород восприняли ученые обнародованные разведкой сведения о том, что она еще осенью 1940 года добилась отправки директивы резидентурам начать поиск атомных центров. И действовали при этом по собственному почину, без запросов из академических кругов, которые, мол, тогда не верили в овладение атомной энергией раньше следующего века.
Мы не приготовишки!
Разведчики умнее академиков? Такая постановка вопроса вконец разобидела уважаемых ученых, заявивших, что они «не приготовишки и не третьеклассники», как вытекает из воспоминаний некоторых бойцов невидимого фронта.
Ученые дали решительный отпор попыткам бросить тень на достижения советской атомной науки. Тень возникла задолго до получения какой-либо информации от разведчиков. Называлась фамилия Д. С. Рождественского, который еще в 1919 году занимался изучением строения атома. С 1921 года центром этих исследований стал Физико-технический институт в Ленинграде во главе с академиком А. Иоффе.
Уязвленные атомщики вспомнили, что в 1933 году в СССР состоялась первая всесоюзная конференция по физике атомного ядра. Оргкомитет возглавлял тридцатилетний И. Курчатов. До 1940 года состоялось пять таких конференций!
Отметая приоритет разведчиков, ученые немало поведали о своих заслугах. Оказывается, до войны в стране была уже своя школа в теории взрывчатых веществ, которую основал Ю. Харитон. Вместе с Я. Зельдовичем он впервые рассчитал цепную реакцию деления урана. В качестве замедлителей нейтронов уже тогда эти выдающиеся ученые предложили использовать тяжелую воду и углерод. В те же годы Г. Флеров и Л. Русинов экспериментальным путем получили важные результаты по определению ключевого параметра цепной реакции — числа вторичных нейтронов, возникающих при делении ядер урана нейтронами.
Не буду утомлять читателей научными терминами. Главное, что следует из высказываний атомщиков, они еще до войны выяснили условия возникновения ядерного взрыва, получили оценки его колоссальной разрушительной силы, уточнили критическую массу урана-235 и получили ее весьма правдоподобное значение.
Кстати, насчет писем Флерова в ГКО. До мобилизации на фронт младший техник-лейтенант работал в Физтехе у Иоффе. Оказавшись в армии, Флеров попросил родных прислать ему последние номера зарубежных научных журналов. За полгода накопилось порядочно. Перелистав их, Флеров не обнаружил ни одной публикации по проблемам ядерной физики, которые раньше широко обсуждались в специальных изданиях. Значит, на эту тему наложен запрет. Ученый догадался, с какой целью. Так что еще надо посмотреть, чьих заслуг здесь больше: младшего техника-лейтенанта Флерова, находившегося на фронте, или разведчиков, пребывавших за границей и не заметивших внезапного исчезновения этой темы со страниц научной периодики.
Главные свидетели
1994 год придал необычайный оборот запутанной интриге, связанной с выяснением отношений между наукой и разведкой на тему о том, кто же больше сделал для создания отечественной атомной бомбы.
Прервали многолетнее молчание и заговорили два человека, чьи заявления сразу же обернулись скандалами.
Один из них — уже знакомый нам Павел Анатольевич Судоплатов, в течение 30 лет являвшийся высокопоставленным и абсолютно секретным сотрудником КГБ в звании генерал-лейтенанта. Согласно опубликованным за границей воспоминаниям, Судоплатов организовал убийство Троцкого, управлял европейской и североамериканской разведывательными сетями, а также руководил агентами, которые обрабатывали американских ученых, создававших атомную бомбу, а те, в свою очередь, помогли Советскому Союзу эту бомбу получить.
Какие имена называет Судоплатов? Нет, не Розенбергов, и даже не Клауса Фукса, о которых пресса много писала в начале девяностых годов. По утверждению Судоплатова, среди ученых, которые оказывали помощь советским атомщикам, были… сам Роберт Оппенгеймер, руководитель Манхэттенского проекта, а также всемирно известные основатели современной физики Нильс Бор, Энрико Ферми и Лео Сцилард.
Не успела читающая публика прийти в себя от изумления, вызванного откровениями разведчика, жившего в Москве, как случилось новое потрясение, на этот раз в Киеве. 69-летний Серго Берия дал пространное интервью английской газете «Индепендент». Сын Лаврентия Павловича утверждал, что Роберт Оппенгеймер, ученый, руководивший работами по созданию атомной бомбы в США, тайно приезжал в Москву в 1939 году, за шесть лет до того, как Соединенные Штаты произвели взрыв атомной бомбы.
— В то время я не знал, что это был Оппенгеймер. Это был молодой человек, который жил в нашем доме и спал в моей комнате, — сказал ошеломленному корреспонденту Серго Лаврентьевич. — Он приехал под другим именем, через Францию, французские товарищи помогли ему приехать сюда, но он был очень огорчен, что ему пришлось уехать, не достигнув никаких результатов. Он хотел работать над этим проектом здесь, в Советском Союзе…
Видный американский ученый Дэвид Холлоулэй, специализирующийся на изучении советской ядерной программы, засомневался в том, что Оппенгеймер был гостем Берии. Да, эмигрировавшему из Германии Оппенгеймеру, женатому на коммунистке и имевшему брата коммуниста, не доверяли многие в ФБР. Но никогда не было никаких веских свидетельств нелояльности ученого во время осуществления проекта «Манхэттен» или каких-то тайных визитов в Москву до этого времени.
Однако Серго Берия настаивает на том, что такая поездка состоялась. По его словам, Оппенгеймера никогда не завербовывали в качестве шпиона, но в тот момент, когда ни у Великобритании, ни у США не было программы создания ядерного оружия, он приехал в Москву, потому что боялся, что Гитлер первым сумеет использовать ядерную физику в военных целях.
— Мой отец сказал мне, что я могу остаться дома, пока он, Оппенгеймер, живет в нашем доме, потому что он останется один и будет скучать. Каждый день он уходил в сопровождении первого заместителя моего отца Меркулова. Но иногда оставался дома, и тогда я тоже оставался, чтобы составить ему компанию. Он расспрашивал меня, что мы делаем в школе. Он говорил со мной по-английски, прекрасно говорил по-немецки тоже…
Похвальное слово тщеславию
Упоминание Оппенгеймера, Бора, Ферми и Сциларда в одном ряду с Фуксом, чья работа на советскую атомную разведку подтверждена документами (американцы считают, что он помог СССР ускорить решение атомной проблемы на срок от трех до десяти лет), вызвало негативную реакцию российских ученых.
Десять ведущих светил в Москве сделали совместное заявление, осуждающее попытки дискредитировать достижения советских ученых, работавших над ядерной программой, и представить их как простых имитаторов, работавших по шпаргалке, которую добыла для них разведка. В конце января 1995 года академик В. И. Гольданский, один из участников создания советской атомной бомбы, провел пресс-конференцию, название которой говорит само за себя: «Разведка против науки». Правда, речь шла в основном об отношении к Фонду Сороса, но в части, касавшейся высказываний Судоплатова, Виталий Иосифович прямо сказал: они опорочили имена Нильса Бора и Роберта Оппенгеймера.
Серго Берия пытался сгладить впечатление от вызвавших потрясение заявлений старого разведчика, уточнив, что знаменитые физики не были советскими агентами в прямом значении этого слова. Они не передавали информацию сами, а искренне хотели помочь Советскому Союзу, не желая, чтобы Америка имела монополию. Но и он, похоже, становится на сторону разведчиков в приобретающей все более острый характер публичной борьбе за приоритет. Серго Берия рассказывает: когда в СССР впервые начали говорить о Клаусе Фуксе, тогдашний президент АН СССР академик А. Александров, возглавлявший после смерти Курчатова Институт атомной энергии, невнятно и с видимым раздражением пробормотал: «Фукс? Что-то было, кажется…Ничего существенного…».
Что это: склонность физиков-атомщиков того поколения приписывать все успехи в создании ядерного оружия себе или следование строгому запрету на разглашение самого факта получения информации о ядерных секретах из зарубежных источников? Ведь когда в 1950 году Клауса Фукса осудили на 14 лет за передачу атомных секретов «агентам советского правительства», ТАСС сообщил, что это грубый вымысел и Фукс советскому правительству неизвестен.
Так кто же больше сделал для создания атомной бомбы — разведка или наука? Известный российский писатель Владимир Карпов поведал, что Курчатов как-то обронил в своем кругу: разведка обеспечила пятьдесят процентов успеха в создании атомной бомбы. В связи с чем Карпов признается, что ему не по себе, когда он не обнаруживает сияния Золотых Звезд на груди разведчиков. Впрочем, Карпов сам в прошлом фронтовой разведчик.
Что ж, чем жарче споры, тем больше аргументов. С обеих сторон. И тем ближе истина.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.