Империя накануне победы
Империя накануне победы
Выдумки о Российской империи порой доходят до крайней степени нелепости. Можно услышать даже то, что к февралю 1917 года у армии были истощены людские резервы. Эту глупость, конечно, несложно опровергнуть, достаточно посмотреть на численность населения страны в то время и сопоставить ее с потерями в войне, чтобы понять, насколько неуместны разговоры о том, что у России не хватало людей для ведения боевых действий. Однако сторонники мнения об «истощившихся ресурсах» говорят, что к февралю 1917 года русская армия насчитывала всего 7 миллионов человек, а иногда и того меньше — около 6,5. Цифра 7 миллионов гуляет уже довольно давно и попадается достаточно часто, так что на ней стоит остановиться подробнее. Откуда она взялась?
Россия за время войны мобилизовала 15,378 миллиона человек, и, по завышенным данным, погибло (все причины) 2,254 миллиона человек, ранено 3,749 миллиона человек, попало в плен 3,343 миллиона человек. Итак, если сложить все потери, включая и раненых, то получим 9,346 миллиона человек От числа мобилизованных отнимем число потерь, получим 6,032 миллиона. Вот она — цифра, близкая к искомой. Однако понятно, что далеко не все раненые безвозвратно выбывали из армии. Так что нельзя из числа мобилизованных вычитать всех раненых. При этом заметьте, что из числа мобилизованных вычитались заведомо завышенные цифры. Если оперировать более реальными данными, то русская армия к февралю 1917 года насчитывала около 10 миллионов человек, а никак не 7 миллионов.
Возможно, эта цифра получилась иначе. Например, крупный военный историк, генерал Николай Головин писал, что к 31 декабря 1916 года в действующей армии находилось 6,9 миллиона человек. Однако в эту цифру не входят еще 2,2 миллиона человек, относившихся к запасным частям, и 350 тысяч человек, подчиняющихся военному министру (они учитывались отдельно, в отличие от действующей армии, подчиненной Верховному главнокомандующему). Складывая все эти подразделения воедино, получим 9,45 миллиона человек, то есть опять выходим на цифру, близкую к 10 миллионам.
Как же обстояли дела со снабжением столь многочисленной армии? В современных дискуссиях на тему дореволюционной России постоянно всплывает «аргумент» о том, что во время Первой мировой войны наша страна даже винтовками себя обеспечить не смогла и приходилось делать закупки оружия за рубежом. Из этого тут же делают выводы о слабой промышленности, отсталости страны, общей бездарности руководства и т. д. Вообще-то нетрудно заметить, что в этих рассуждениях есть логическая ошибка. Чтобы ее обнаружить, рассмотрим два государства, у первого численность армии составляет 10 человек, а у второго 1 миллион. Допустим, первая страна произвела 10 винтовок и больше произвести не смогла, но все равно обеспечила стопроцентную укомплектованность своей армии винтовками. А вторая произвела 800 тысяч винтовок, а значит, некомплект составил 200 тысяч.
Представьте себе, что кто-то начнет рассуждать следующим образом: смотрите, первая страна полностью себя обеспечила, а у второй нехватка винтовок, 200 тысяч безоружны. Какой позор, какая отсталая промышленность! Однако мы же заранее условились, что вторая страна с «отсталой промышленностью» произвела 800 тысяч винтовок, а первая со своей «передовой промышленностью» — лишь 10 винтовок. И у кого же после этого слабая промышленность? Очевидно у первой страны. Таким образом, если мы обсуждаем мощь промышленности, то смотреть надо на объем производства.
А теперь обратимся к материалам сверхсоветского свойства, то есть подготовленным в Коммунистической академии в 1934 году. Это период, когда официальная идеология провозгласила, что Российская империя была полуколониальной страной, а за положительные оценки дореволюционной ситуации могли запросто поставить к стенке.
Так вот даже книга «Мировая война в цифрах», вышедшая в такое время, содержит следующие данные производства винтовок за 1916 год: Франция — 800 тысяч, Англия — 853 тысячи, Россия — 1 миллион 200 тысяч.[77] Среди стран Антанты у России первое место. Вот собственно и все. Конечно, вопрос снабжения не исчерпывается винтовками, поэтому предоставим слово министру обороны России Дмитрию Шуваеву, который в ноябре 1916 года сделал в Думе доклад на эту тему и сказал следующее:
«Я возьму три цифры: первую за январь 1915 года — за единицу, затем — во сколько раз она увеличилась 1 января 1916 года и в настоящее время. 3-дюймовые орудия: 1 января 1915 года — единица, 1 января 1916 года — в 3,8 раза и в августе 1916 года — в 8 раз (голоса: “Браво”).
Если же мы примем введенную вставку стволов, починку орудий, то мы получим такие результаты: 1 января 1915 — единица, 1 января 1916 года — в 5,7 раза и в августе 1916 года — в 13,2 раза (голос: “Браво”). 48-линейные гаубицы: это орудие сложное, господа, и трудно подготовляемое, но и оно в январе 1916 года удвоилось, в августе почти учетверилось сравнительно с январем 1915 года.
Винтовки в январе 1916 года [количественно] увеличились в три раза, а в августе 1916 года увеличились в 4 раза сравнительно с январем 1915 года. Снаряды 42-линейные: в январе 1916 года увеличились в 6,5 раза, в августе 1916 года — в 7,5 раза. 48-линейные снаряды: в январе 1916 года увеличились в 2,5 раза, в августе 1916 года — в 9 раз. 6-дюймовые снаряды: в январе 1916 года — в 2 раза, в августе — в 5 раз. 3-дюймовые снаряды в январе 1916 года увеличились в 12,5 раза, а в августе 1916 года в 19,7 раза. Взрыватели, этот важный элемент для снарядов, увеличились в январе в 6 раз, а в августе в 19 раз. 48-линейные и 6-дюймовые фугасные бомбы — в 4 раза и в 16 раз. Взрывчатые вещества — я не буду перечислять вам, господа, все, но увеличение произошло в некоторых случаях даже в 40 раз (голоса: “Браво! Браво!”).
Удушающие средства... Господа, надо кланяться нашим артиллеристам. Жаль, что я их не вижу. Я бы в присутствии вас низко им поклонился. Удушающие средства увеличились в январе 1916 года в 33 раза, а в августе — в 69 раз (голоса: “Браво! Браво!”). Я остановил ваше внимание, господа, на артиллерийском снабжении, не касаясь интендантского.
Я скажу во всеуслышание, что изъяны есть, недочеты есть. Но, в общем, дело терпимо. Скажем, в инженерном, военно-техническом снабжении, в общем, мы встречаем затруднения с автомобилями, и то вследствие причин, от нас не зависящих.
Авиация тоже в таком положении находится. Развивается, господа, дело внутри России, и нужно только стремиться и желать, чтобы оно пошло быстрее. Так вот что дала дружная, общая, совместная работа.
Позвольте, господа, надеяться и просить вас помочь и в будущем в этой совместной работе на снабжение нашей доблестной армии (голоса справа: “Браво”).
Господа! Враг сломлен и надломлен. Он не оправится. Я еще раз повторю: каждый день приближает нас к победе, и каждый день приближает его, напротив, к поражению».[78]
В очередной, 1917 год русская армия вступала на подъеме, а если кто-то считает речь Шуваева пропагандистской, своего рода попыткой выдать желаемое за действительное, то пусть обратится к немецким свидетельствам. Как они оценивали состояние русской армии в то время? Легендарный полководец Первой мировой, начальник германского Генерального штаба Пауль фон Гинденбург пишет в своих мемуарах:
«Что касается кампании 1917 года, то мы находились в раздумьях относительно того, с какой стороны придет главная угроза: с Запада или Востока. С точки зрения численного превосходства, представлялось, что большая угроза находится на Восточном фронте. Мы должны были ожидать, что зимой 1916-1917 гг., как и в прошлые годы, Россия успешно компенсирует потери и восстановит свои наступательные возможности. Никаких сведений, которые бы свидетельствовали о серьезных признаках разложения русской армии, к нам не поступало. К тому же опыт научил меня относиться к таким донесениям очень осторожно, вне зависимости от того, из какого источника и когда они исходят.
Столкнувшись с превосходством России, мы не могли безбоязненно смотреть на состояние австро-венгерской армии. Донесения, которые мы получали, не давали веских оснований считать, что благоприятный исход кампании в Румынии и относительно благоприятное положение на Итальянском фронте (поскольку там ситуация оставалась напряженной) оказало долговременное ободряющее влияние на моральное состояние австро-венгерских войск.
Мы должны были учитывать, что атаки русских могут еще раз привести австрийские позиции к коллапсу. В любом случае, невозможно было оставить австрийский фронт без прямой помощи Германии. Напротив, мы должны были быть готовы посылать и в дальнейшем подкрепления нашему союзнику, если сложится критическое положение».[79]
Приведу еще одно свидетельство, на этот раз британского генерала Нокса, в годы войны находившегося при русской армии.
«Перспективы кампании 1917 года были еще более блестящими, чем прогнозы летней кампании, делавшиеся в марте 1916 года на то время. Русская пехота устала, но меньше, чем двенадцать месяцев назад.
...Арсеналы оружия, боеприпасов и военной техники были, почти по каждому виду, больше, чем даже при мобилизации, — много больше тех, что имелись весной 1915 или 1916 года. Впервые военные поставки из-за рубежа стали прибывать в существенном объеме... Управление войсками улучшалось с каждым днем. Армия была сильна духом... Нет сомнений, что если бы тыл сплотился... русская армия снискала бы себе новые лавры в кампании 1917 года, и, по всей вероятности, развила бы давление, которое сделало бы возможной победу союзников к концу этого года».[80]
Мощь русской армии была столь велика, что некоторое время она успешно действовала даже в условиях постфевралистского хаоса. Приведу в пример Мэрэшештское сражение в июле-августе 1917 года. В нем войска Германии и Австро-Венгрии вступили в бой с румыно-русскими армиями. Подчеркну, что у противника в основном войска были германскими. Так что аргумент про «не умеющих воевать австрияков» заведомо неприменим. Что такое румынская армия тех времен, я думаю, объяснять не надо — очень и очень слабая. Что такое русская армия уже после Февраля при «доблестном» режиме Керенского — тоже всем понятно. Несмотря на это, потери противника составили 47 тысяч убитыми и ранеными. По советским данным, румыно-русские потери были примерно такими же, но идеологизированность советской историографии в том, что касается Первой мировой, заставляет в этом усомниться. Как бы то ни было, а налицо очень крупная неудача Германии, чьи войска в основном и принимали участие в том сражении.
Потери существенные и, кстати, вполне сопоставимые с потерями окруженных частей Самсонова в Восточной Пруссии, о которых я говорил в начале раздела. И я ни разу нигде не слышал, чтобы сражение при Мэрэшешти хоть кто-нибудь называл доказательством «прогнившего кайзеровского режима». А ведь Германия не достигла ни одной из поставленных целей, поскольку идея была в том, чтобы разгромить румыно-русские войска, захватить ту часть Румынии, которая еще оставалась неоккупированной, и выйти к границам России. Ничего у Германии не получилось.
Таким образом, надо признать, что до Февраля русская армия уверенно шла к победе и представляла собой мощный и боеспособный организм. Не в мнимом поражении нашей армии на фронтах надо искать причины Февраля, а, напротив, победу у нас украли совершившие революцию.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.