7

7

Приблизительно через сутки, на рассвете 30 апреля – впрочем, затворники подземелья уже потеряли представление о том, какое время суток наверху, – Адольф Гитлер дал прощальный прием. Из обоих бункеров были приглашены два десятка человек. Гитлер и Ева Браун ходили среди гостей, бормотали что-то приветливое, пожимали им руки. Небольшая церемония длилась около часа, затем новобрачные удалились. Гитлер вызвал своего адъютанта Гюнше и снова объяснил ему: «Это мой последний приказ. Мое тело и тело моей жены ты обязан сжечь сразу же после нашей смерти, и ничто не должно помешать тебе выполнить приказ». Гюнше вышел, и супруги остались наедине. Все в убежище замерли, ожидая конца.

Время шло – странное, нереальное время. Так они и сидели в своих тесных комнатах – Геббельс, Магда и все остальные – и ждали, когда все закончится.

Трудно себе представить сверхъестественную атмосферу последних часов. Почти так же сложно догадаться, о чем думал Геббельс. Был ли он доволен достигнутым? Испытывал ли он удовлетворение оттого, что фюрер умрет именно так, как он, Геббельс, от него требовал? Был ли он спокоен или впал в отчаяние? Радовался он или печалился? Был ли он бесстрастным или волновался?

Он знал одно: он сделал все для того, чтобы Германия выиграла войну. Он больше, чем кто-либо другой, приложил сил, чтобы достичь победы. Он совершил минимально возможное число ошибок. Он поддерживал боевой дух народа, несмотря на все ужасные поражения. Если бы Гитлер прислушивался к нему, тотальная война началась бы намного раньше, и тогда – кто знает? – не исключено, что победа была бы за ними. Но сейчас не имело смысла рассуждать обо всех упущенных возможностях. Единственное, что еще имело значение, это сама смерть. Может быть, когда-нибудь в будущем весь мир осознает величие этой войны и стойкость Германии.

Он ждал… Не лучше ли было покинуть Берлин, как это сделали Гиммлер и Геринг, Йодль и Кейтель? Нет, бегство всего лишь отдалило бы неизбежное решение на несколько часов, в лучшем случае на несколько дней. «Я хотел бы, чтобы мне снова было тридцать лет…» Неужели он сделал бы все иначе? Неужели он не присоединился бы к нацистам? Неужели не стал бы последователем Гитлера?

Час проходил за часом – жуткие часы… Что сейчас делает фюрер? Опять что-то бормочет о чести Германии и о ее будущем? По-прежнему призывает кару небесную на головы евреев? А может, он в последние минуты задумался над допущенными ошибками? Не спрашивает ли Гитлер себя, какой путь он избрал бы, будь ему снова тридцать лет?

Геббельс ждал. Ждали и все те, кто находился в бункере. Проходили томительные часы. Гитлер умирал тяжело – намного тяжелее, чем настоящие герои.

С тех пор, как он удалился к себе, прошло десять часов. И вдруг он появился снова. Было уже два часа дня.

Он попросил, чтобы ему в комнату подали обед. Поев, он вышел в сопровождении жены. Он прошел по бункеру, не говоря ни слова, пожал каждому руку, напряженно вглядываясь в лица людей, и опять за ним затворилась дверь. Затем раздался выстрел. Борман и Гюнше бросились в гостиную Евы Браун. Она приняла яд и покоилась мертвая на постели. Адольф Гитлер лежал на полу. Его голова превратилась в кровавое месиво. Он выстрелил себе в рот.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.