От автора и от читателей

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

От автора и от читателей

О моей книге «Полководец» опубликовали рецензии многие журналы и газеты, и еще я получил тысячи писем от читателей разных возрастов, уровней образования и социального положения. Мне хочется привести несколько оценок читателей, выдержек из их писем, потому что, в конечном счете, главные, для кого мы, писатели, создаем свои произведения, это читатели. Их оценка, мне кажется, и есть наиболее правильная, точная и справедливая. Потому что критики (это не секрет) часто пишут или с оглядкой, или под прямым давлением официальных, государственных органов, нередко бывает желание угодить и оказаться «в струе» высоких политических учреждений. Кроме того, критики порой проявляют групповые симпатии и антипатии, да не лишены и субъективных каких-то влияний и качеств. Вот еще и поэтому мне хочется, чтобы о «Полководце» вы услышали мнения самых разных читателей. Причем я подберу выдержки не только из тех писем, которые приятны мне своей высокой оценкой, но и критические, те, в которых читатели считали нужным высказать свое мнение о каких-то, на их взгляд, моих недоработках и упущениях.

Я буду приводить лишь отдельные абзацы или выдержки из писем, чтобы не было это длинным и утомительным. Ну и еще обращения ко мне в начале писем и пожелания в конце, все это я опущу, приведу только самую, на мой взгляд, суть оценки. Поскольку «Полководец» – произведение на военную тему, мне хочется прежде всего познакомить вас с мнением человека военного – генерала, профессионально разбирающегося в этой тематике. Да и меня он знал как человека и как писателя на протяжении многих лет.

Дважды Герой Советского Союза генерал армии П. И. БАТОВ:

Когда я гляжу на книги с именами моих соратников по войне, охватывает сожаление, что нет среди них воспоминаний генерала армии Петрова И. Е., одного из талантливых советских полководцев. Мне довелось участвовать вместе с Иваном Ефимовичем в первых трудных сражениях 1941 года. Были мы с ним в добрых отношениях и в послевоенные годы.

Петров не успел написать мемуары, тяжелая болезнь и смерть помешали этому.

К счастью, живы еще тысячи солдат, офицеров и генералов, служивших под командованием И. Е. Петрова как в военные годы, так и в мирное время. Многие из них писали в своих воспоминаниях о Петрове. Они и те, кто не писал воспоминаний, сохранили в своих сердцах замечательный образ мудрого, отзывчивого человека, генерала с энциклопедическим кругозором, волевого, храброго воина, горячего патриота, отдавшего свою жизнь, всего себя служению советской Родине.

Владимир Карпов был знаком с Петровым с 1938 по 1958 год, до последних дней жизни генерала. Иван Ефимович тепло относился к Карпову на протяжении этих долгих лет. Именно личное знакомство позволило автору, на мой взгляд, создать достоверный, живой, правдивый образ нашего замечательного соотечественника, яркой человеческой личности Ивана Ефимовича Петрова, о котором должны знать не только современники, им будут гордиться и наследники нашей ратной славы и боевых традиций.

Владимира Карпова я тоже знаю много лет как фронтовика, смелого разведчика, а после войны офицера Генерального штаба с прекрасным военным и гуманитарным образованием. Он командовал полком, был начальником штаба гвардейской механизированной дивизии, заместителем командира дивизии, в общем, прошел за 25 лет службы большую армейскую школу как в годы войны, так и в мирное время. Все это помогло Владимиру Карпову стать в наши дни известным писателем, а что касается военной темы, то он один из признанных ее знатоков и мастеров. Книга о Петрове еще одно свидетельство этому.

О книгах литераторов, художественно отразивших Отечественную войну в романах и повестях, критики пока еще спорят – какой из них жить долго, которую изберут время и люди как наиболее правдиво и полно отображающую грандиозные события и людей этой войны. О воспоминаниях участников Великой Отечественной войны, о документальных книгах не спорят, они пользуются большим успехом у читателей, с течением времени ценность их будет возрастать, им несомненно предстоит жить долго. Мне кажется, «Полководец» Владимира Карпова одна из таких книг.

Следующее письмо мне хочется привести потому, что оно тоже профессионального уровня, но на этот раз это профессионал-писатель, опытный, талантливый, широко известный, я умышленно не привожу сразу его фамилию, вы прочтете ее в конце письма. Меня поразило то, что писатель счел необходимым написать это письмо, несмотря на серьезное состояние, в котором находился.

«Сейчас я нахожусь в институте Вишневского и меня готовят к серьезной операции. И вышло так, что все эти дни подготовки к операции я читал Вашу книгу. Я представляю себе, сколько писем Вы получили от читателей. И все-таки, несмотря на это, и я хотел бы присоединить свой голос к голосам Ваших читателей. Вы написали замечательную книгу, мужественную, строгую, правдивую. Вы увековечили память о человеке, которого знали и любили почти всю свою жизнь. Отныне с Вашей помощью Петров вошел в число самых выдающихся русских полководцев наряду с Кутузовым, Суворовым, Жуковым и другими. Вы нарочито не пользовались никакими „художественными“ украшениями и приемами и писали сугубо деловито, скупо, и, я убежден, это единственный способ письма, единственно возможный стиль повествования, избранный Вами. Эта деловая проза дает Вам возможность включать документы, военно-стратегические материалы, даже таблицы, и одновременно рядом с этим страница за страницей создавать портрет человека, черты его характера, сложный и абсолютно убедительный образ полководца Великой Отечественной. Я хотел бы написать Вам о многом в связи с Вашей, книгой. Но состояние здоровья не позволяет мне сделать это. А сказать Вам эти добрые и восторженные слова я считал нужным именно в это время. Хочу поздравить Вас с большой победой. Вы завоевали ее, как и герой Вашей книги.

С уважением

Мих. Матусовский».

Позднее Михаил Матусовский, благополучно перенеся операцию, при встрече сказал и такие, очень приятные для меня слова: «Когда писал это письмо – еще не до конца прочитал „Полководца“. И, ложась на операцию, втайне с сожалением думал, что вдруг не перенесу эту операцию и не дочитаю до конца книгу, которая так заинтересовала. Так что Ваша книга в какой-то степени была стимулятором и помогла мне перенести операцию, потому что я, кроме того что хотел жить, конечно же еще и очень хотел дочитать вашу книгу.

* * *

Следующее мнение тоже человека широко известного, мнение которого мне особенно дорого, я с большим удовольствием цитирую его слова, потому что именно в произведениях, связанных с войной, этот писатель показал высочайшее мастерство, и это не только мое, а всеобщее признание.

«Очень хорошую вещь создали Вы о Петрове – во всех отношениях, здесь все зачитываются, я тоже. Порой даже удивительно, как нынче возможно такое по смелости – откровенности. (Здесь я должен подсказать читателям, что книга была написана и начала печататься в так называемый „застойный“ период.) Очень трогает авторская сопричастность данной судьбе, что-то глубоко человеческое в отношении к персонажу. Ну и конечно скупые, но многозначительные и очень емкие автобиографические сведения автора. Я многого не знал, но с тем большим трепетом прочитал все и очень благодарен Вам…

Сердечно обнимаю Вас, Ваш Василь Быков.

Декабрь 1983 год».

Поскольку я упомянул о том, что книга появилась в свет еще в «застойное» время, мне бы хотелось привести еще одно письмо тоже такого профессионального уровня, человека, понимающего, как непросто в тот период было напечатать да и написать книгу такого содержания.

«Ну, брат ты мой, – вот это вещь! Извините за такое начало письма: не панибратская суть в нем, нет, а суть долгожданного восхищения правдой войны в Вашем романе „Полководец“, чувства и мысли героев которого впервые в литературе столь убедительны, на пользу грядущему.

Не буду упрекать Ваших предшественников военной темы: без такой биографии, как Ваша, им многое оказалось не по плечу в нравственном отношении. Народ зачитывается Вашим «Полководцем» с хорошим прогнозом будущего. Здоровья Вам, с уважением Петр Дудочкин.

P. S. Учтите: меня, литературного злыдня, нельзя соблазнить на такие слова».

Следующее мнение принадлежит офицерскому коллективу, потому что это письмо от Калининского Дома офицеров:

«Ваша честная, правдивая, грамотная в военном отношении, документально-художественная повесть „Полководец“ произвела огромное впечатление на членов военно-научного общества при Калининском гарнизоне Дома офицеров.

Прочитав ее, ветераны войны решили провести по ней читательскую конференцию.

Вы, Владимир Васильевич, один из первых в нашей отечественной литературе написали принципиально новую книгу, в которой с документальной достоверностью и с большой художественной силой воссоздали глубокий, полнокровный образ выдающегося советского полководца генерала армии Ивана Ефимовича Петрова – одного из творцов нашей великой победы, о котором мало кто знал до Вашей повести…

Мы приглашаем Вас, уважаемый Владимир Васильевич, посетить нашу древнюю тверскую землю, на которой в годы минувшей войны вы получили первое боевое крещение, и принять участие в читательской конференции по Вашей повести «Полководец»…

12 сентября 1985 г.».

А вот письмо от «простой», как она пишет, женщины из Минска Б. И. Тверской:

«Вследствие моих убеждений я никогда не писала авторам романов, повестей и также артистам о своих впечатлениях, а вам, как только прочла, а читала ночью и днем, – села за стол и сразу на одном дыхании пишу слова благодарности, возможно несколько просторно, увы, мысль быстрее руки.

Я женщина со всеми свойствами слабого пола: романтик, музыкант, люблю все красивое, нежное, вероятно, поэтому я за всю мою долгую жизнь, увы, очень долгую – не читала книг о войнах, кроме «Войны и мира», и то «мир» читала, а «войну» пропускала… Хотя Отечественную войну я пережила тяжко: на моих руках были трое детей, два старика, моя мать и мужа отец, шесть человек надо было накормить и иметь ночлег. Мы в эвакуации в Средней Азии очень страдали, кто пустит в дом с такой оравой? И все же ни газет, ни книг о войне я не читала…

И вот появилась Ваша повесть. Я уже выше говорила, с какой жадностью я ее читала и перечитывала некоторые абзацы.

Прошу простить меня за неумение выразить свою мысль литературно и выразить благодарность за Ваш огромный труд, за то, что Вы познакомили меня, мою семью с красивым, умным, порядочным, отважным, преданным своему делу человеком – И. Е. Петровым, и за то, что люди нового поколения узнают тех, которые остались в тени, но, не щадя своей, жизни, отстояли родину…

Повесть мы читали всей семьей, и, если будет возможность, я стану пропагандировать эту повесть людям, и особенно молодым, дабы они чтили человека, который остался не всем известен. Ваша повесть искренна, чувствуется, что писал ее образованный, талантливый, либерально мыслящий интеллигент. И поэтому я не могла Вам не написать. Низко склоняем наши головы перед героями, красотой этих людей, благодаря чему мы все, люди, живем на нашей земле, которая нам дороже жизни».

А теперь после мнения простого читателя я хочу предложить вам письмо человека образованного, профессора, доктора наук, хочу предложить это письмо потому, что автор, на мой взгляд, относится ко мне абсолютно справедливо и подтверждается это хотя бы тем, что он вообще никогда не интересовался моим творчеством.

«Признаться, творчества Вашего совсем почти не знал и не вызывало оно во мне притяжения. Недавно мой друг, профессор М. Я. Поляков, прочитал Вашу документальную повесть „Полководец“ и стал очень хвалить. Поляков человек привередливый, с высоким и требовательным вкусом и скорее склонен критиковать, ругать и отвергать, чем хвалить. А тут не только похвалы, но и восторги.

Прежде всего я ему посоветовал позвонить Вам и сказать свое мнение. Ведь мы редко бываем щедры друг к другу на слова при жизни! Потом решил сам прочитать Ваше произведение. У меня возникло после чтения желание написать Вам несколько слов. Вы создали действительно не только отличную, но и принципиально важную, ярко новаторскую вещь. Вот что в ней мне особенно показалось значительным:

Первое – сочетание строгой документальности с личным, умным, аналитическим отношением к событиям. Найдена Вами какая-то удивительная и совершенно новая мера соотношения документальности и субъективного, личного, авторского начал.

Второе – прекрасно, что Вы восстановили и воссоздали забывшийся и уходящий в историю образ умного и интеллигентного полководца. Образ полководца-интеллигента редкий, близкий к уникальности в нашей литературе. Видимо, герой Вашей повести действительно благородный, высокий и заслуживающий памяти о себе человек. Вам это удалось убедительно показать.

Третье – ни мало ни много, но Вам удалось дать новую концепцию Отечественной войны, за которую, боюсь, Вас будут еще пинать ногами историки, привыкшие мыслить консервативно, узко и шаблонно. Вам удалось преодолеть шаблонно-пропагандистское отношение к историческому материалу Отечественной войны и взглянуть на него с истинно исторической точки зрения. И вдруг смысл и значение обороны Севастополя, Кавказа, Сталинграда стали выражаться в совершенно новом свете и стали явственны.

Написана повесть удивительно прозрачным, почти деловым языком, которому Вам с помощью какого-то волшебства удалось придать художественность.

Поздравляю Вас с большой творческой удачей. Книга, я уверен, будет иметь большой резонанс. Желаю Вам всего лучшего.

Профессор, доктор Юрий Борев».

А вот письмо читателя Г. И. Зубриса из Херсона от 3.12.83 г.

«…Прочел, перечел, поделился с коллегами, произошла очередная встреча с правдой о войне… Ненаписанный Вами подзаголовок – правда о войне – рефрен каждой главы! Пожалуй, это главное… Я впервые узнал Вашу биографию, точнее, некоторые ее моменты, и они меня пронзили! Я все не мог понять, почему Карпов, офицер довоенного приготовления, попал на фронт поздновато, даже между строк не мог уловить, что Ваш путь был перечеркнут полосами колючей проволоки… Мне это лично напомнило о вечно больном месте, ноющем, как отрезанная конечность. Так, в 1937 году, моего отца, участника гражданской войны, фельдшера, а потом врача, какая-то… оклеветала, и он был арестован… Ни строчки от него не получили из тюрьмы…

И вот то, что в «Полководце» ясно звучит вера в выстраданную, не молитвами, справедливость, ее торжество, мне очень по душе…»

Есть у нас писатель, у которого очень своеобразный характер, я говорю не только о его стихах, а о том, что эмоциональность его не назовешь иначе как взрывной. Он шумный, вспыхивающий, громкоголосый, кажется, что от него во все стороны летят сверкающие искры. И еще у него твердые убеждения и суждения. Для читателя, не встречавшегося в жизни с поэтом Сергеем Островым, эти его качества не будут узнаваемы, но я абсолютно убежден, те, кто его знает, в отрывках из письма, которое я привожу, они просто увидят Сергея Острового:

«…По правде говоря, я не очень большой охотник эпистолярных посланий. А тут пишу. Значит, припекло!

А что же случилось? А случилось вот что: хочу выговориться.

Сначала несколько шагов в сторону. К себе. Превыше всего в литературе ставлю документ. А особливо художественную документалистику. Этим и объясняется мой первоначальный интерес к «Полководцу». А потом увлекся. И уже ждал продолжения. И сейчас жду.

Чем же поразила меня твоя книга?! Первая ипостась – Твоя великая любовь к своему герою. Это ведь как надо любить человека, чтобы не бояться написать о нем Правду. Кровь из нее идет, из этой Правды, но тем-то она и дорога мне. Жалею ее? Нет, воевать за нее хочу. Драться. И за это Тебе первое спасибо.

Второе мое спасибо – за доброту. За доброту к памяти. Сколько раз на войне, в жизни, в литературе (!!!) случалось нам видеть незаслуженную хвалу и несправедливую брань. В одном случае начинали светиться дутые имена, в другом – гибло человеческое Имя. С каким достоинством и художническим тактом распутываешь Ты этот хитросплетенный пестроликий клубок. Трудно это. Но благородно. А самое главное – этому веришь. Веришь и в то, что о таком Человеке нельзя было не написать книгу. И Ты это хорошо сделал. Отменно хорошо.

Третье мое спасибо Тебе – за обстоятельность. Так все точно, так зримо, что даже неподготовленному в военном смысле читателю ничего второй раз объяснять не надо.

Я очень полюбил эту книгу. И очень верю в ее звезду. В ее счастье.

Крепко обнимаю Тебя.

Твой Сергей Островой.

Малеевка. 30 марта 1984 года».

И вот такое, на мой взгляд, довольно оригинальное мнение:

«…Вы помните, недавно в Америке шел фильм о Великой Отечественной войне под названием „Неизвестная война“. Так вот, по ассоциации, мне пришла в голову мысль о том, что эта война и для нас является во многом „неизвестной“. Только читая Вашу книгу, я начал понимать, какой должна быть настоящая литература о „настоящей“ Великой Отечественной войне. Большое и нужное дело Вы сделали, спасибо Вам за нее.

С уважением, Дорошенко Николай Никифорович, город Калинин, 24.07.85 г.».

После такой сдержанности и немногословности приведу сокращенный текст письма, автора которого моя книга вдохновила даже на стихи: это поэт опытный, профессиональный, его имя Алексей Марков:

«…Свет Васильевич, спасибо! —

Говорит сегодня всяк,

Кто не холоден, как рыба,

У кого в душе не шлак. —

Появился «Полководец»

На писательском смотру,

Чистой совести колодец,

Добрый памятник ДОБРУ!

И покуда есть Петровы,

Как ни пачкай их в грязи,

Не разрушатся основы

Нашей матери-РУСИ!

8.12.83.

Всегда Ваш, Алексей Марков,

г. Москва».

В одном из деловых писем мне, бывшему тогда главным редактором журнала «Новый мир», поэт Давид Самойлов среди других дел, касающихся его стихов, пишет:

«Пользуюсь случаем поблагодарить Вас за прекрасную работу о генерале Петрове. Это один из самых замечательных полководцев Отечественной войны, не мне Вам это объяснять. Книга написана талантливо, темпераментно, точно, с большим знанием дела и любовью к его героям.

Дошло до меня, что она вызвала некоторую распрю в эмигрантских кругах, будто бы из-за положительной рецензии на нее Виктор Некрасов ушел из «Континента»…»

И как бы опасаясь, что эти добрые слова, высказанные в адрес главного редактора, будут мною восприняты как некоторая похвала ввиду моей должности, Давид Самойлов заканчивает свое письмо так:

«Никак не обижусь, если мои стихи не пригодятся».

Или вот еще тоже, писательское, но уже в своей манере, мнение о моей работе:

«Бывают случаи, когда слово „спасибо“ становится заурядным, чтобы выразить отношение к поступку человека, к чему-то сделанному им, что потребовало от него большого труда, большого времени, больших чувств. Так и сейчас. И все же, опасаясь пышности, которую вдруг могут принести с собой другие слова, а она, учитывая характер героя Вашей книги „Полководец“ – генерала И. Е. Петрова, здесь совершенно неуместна, я пишу простое и точное спасибо за Вашу работу.

Так сложилась моя военная судьба, что я знал Ивана Ефимовича… Его любили. В самые суровые минуты помнили, какой искренней душевностью отличается его натура, как он непоказно любит солдата. А он ставил солдата выше всех, выше себя. И в Вашей книге не просто говорится об этом, это показано…»

Автор этого письма Дмитрий Холендро участвовал во многих операциях в Крыму и при переправе через Керченский пролив, видел в боях Петрова, знал о нем очень много и фактического материала, и фольклор, который ходил о командующем, он мне пишет об этом, но я хочу процитировать один абзац из его письма о том моменте, которого нет в моей книге, когда Петрова незаслуженно отстранили от должности командующего армии. И он покидает ее.

«Случайно, находясь при переправе на Таманский берег, я оказался у причала, когда Иван Ефимович покидал плацдарм. Не дойдя до катера, он повернулся к берегу, несколько минут стоял под ледяным ветром, один на причале, оглядывая вершины приснеженных сопок, у берега они были пустыми. И генерала никто не провожал. (Ну как же, снятый с должности командующий! – В. К.) А может быть, ему и захотелось провести эту минуту в одиночестве. Голова командующего, ставшего в этот день бывшим командующим, тряслась, по щекам скатывались непривычные, для меня тогда непонятные, слезы, потому что я еще ничего не знал. Я попятился, отодвинулся от причала. Потом генерал резко повернулся, тяжело шагнул на борт катера, он отвалил, развернулся, взбурлил воду…

Еще раз, Владимир Васильевич, спасибо за Вашу благородную работу, за разбуженные воспоминания. Поскольку других слов так и не нашлось, крепко жму Вашу руку.

Бывший майор Дмитрий Холендро.

27 марта 1984 г.».

Мне очень хочется привести еще одно писательское письмо, его написал Александр Борщаговский, на мой взгляд, принципиальное письмо, отвечающее и на тот вопрос, что писатели еще до начала перестройки поднимали свой голос о необходимости ее. То, что они писали честные и правдивые произведения и откладывались эти произведения до поры в письменный стол, теперь всем хорошо известно. Но вот это письмо, которое я хочу процитировать, говорит о том, что писатели довольно смело высказывали свои суждения и мысли и проводили опасные для того времени сравнения. Несколько таких слов очень могли повредить карьере Александра Борщаговского, если бы они стали широко известны, но он не побоялся, мне об этом написал.

«Дорогой Владимир, прочитал „Полководца“ и не могу не написать о своем добром и благодарном чувстве. Удивительная работа! Она исподволь, в силу особых свойств правды, исторической истины решает разом очень много задач. Даже мы, прошедшие войну, как-то скользили памятью, исторической мыслью мимо Кавказа; он был, отмечался в сознании, но не обретал той грозной реальности, неотвратимости и гордого ощущения истинной трагедии и выдающейся победы, не уступающей другим победам – под Москвой, под Сталинградом или Курском.

Пожалуй, что чрезмерный крик, поднятый вокруг «Малой земли» – славного достойнейшего эпизода войны, только смазал всю эпическую картину битвы за Кавказ, спутал масштабы (вот эту фразу я бы хотел подчеркнуть и напомнить читателям, что она написана еще при жизни автора «Малой земли» и в то время, когда все газеты и журналы были полны превозносительных рецензий об этом творении).

Теперь вся почти немыслимая панорама от Полярного до подступов к Баку сложилась, и представление мое о военном театре стало полным. И сделал ты это точно, отлично, с опорой на действующих лиц «драмы» без паясничанья в адрес Гитлера и его генералов, без того фельдфебельского уничижения, которое оборачивалось и умалением исторического подвига нашей армии.

Как-то тебе удался тон – спокойный, доказательный, без «посвиста», тон – во всем, что касается Сталина, Ворошилова, трудных тем и т. д. И многое оказалось возможным из того, что казалось невозможным. И разгадка тут, я думаю, не только в самом спокойном тоне. Все сложности ложатся на судьбу и характер Петрова, а он так привлекателен и значителен в своей человеческой и гражданской сущности, что с ним не может быть связано никакой нечистоты. Тут правда, только правда, а ее надо выслушать.

Вся публикация – внутри, в ее капиллярах и сосудах – проникнута духом братства, интернационализма. Запад – благожелательный к нам в годы войны, конечно, писал в газетных шапках: «Русские нанесли удар», «Русские наступают», «Русские побеждают» и т. д. И мы тоже привыкли к этой формуле, к тому, что русские здесь синоним Советского Союза, советского народа. Но как важно рассказать о том, что дрались мы одной семьей, все вместе, и кровь пролили все народы страны. (Я сам понял это вполне однажды в Таджикистане, в горном кишлаке, увидев гранитную плиту с десятками имен павших.) Кавказ позволил тебе вполне выразить эту важную тему, и сделал ты это сильно, от души.

Много, много добра в этой твоей документальной прозе, а в сущности – в исповеди и в признании любви к Петрову, которого полюбили и мы. Сила документальной прозы велика. В уходящем году мы убедились в этом, читая Крона, тебя и Юрия Казакова, такого неожиданного и прекрасного в его любви к Вылко.

От души желаю тебе доброго славного года впереди, а за ним долгой череды лет, душевной крепости и славной работы за столом.

Обнимаю, твой Саша Борщаговский.

27.12.1983 года».

Наверное, читатели уже подумали о том, что автору пора бы привести и обещанные критические замечания в адрес «Полководца». Я не забыл это обещание. Их было немало. Были даже не только критика, но, я бы сказал, и злопыхательство, вроде того:

«…жаль, что ты, Карпов, не погиб в лагере, тогда бы не появилась эта книга».

Не всем правда, написанная в «Полководце», пришлась по нутру. Я отношу подобные пожелания в адрес тех, кто, наверное, стоял на вышках лагерного ограждения или же «обслуживал» меня в тюремных камерах, когда я числился «врагом народа». Я не могу их письма отнести к критике. А вот серьезные критические замечания человека, разбирающегося в литературе, компетентного как в делах исторических, так и военных, я ниже привожу.

21 декабря 1987 года в Отделении истории Академии наук СССР состоялась беседа историков и писателей на тему «Великая Отечественная война: факт и документ в исторических исследованиях и художественной литературе». В дискуссии приняли участие видные ученые историки и известные писатели.

В ходе дискуссии не раз заходил разговор о моей повести «Полководец». Доктор исторических наук В. А. Анфилов (заведующий кафедрой истории СССР Московского государственного института международных отношений) сказал следующее:

«…хочу сказать несколько слов о его повести „Полководец“. Возможно, что-то из этого он учтет в работе над новым произведением. В заметках критика, опубликованных в „Правде“ 17 февраля 1985 г., А. Бочаров пишет: „В. Карпов выступает в повести в трех ипостасях – как профессиональный военный, которому отлично ведом любой воинский маневр, как добросовестный документалист, изучивший многие сотни различных источников, и как писатель, имеющий свою художественную концепцию воинской судьбы Петрова“. Не компетентен судить о „третьей ипостаси“ В. Карпова, но что касается первых двух, я, бывший старший научный сотрудник Военно-исторического отдела Генерального штаба, затем старший преподаватель кафедры истории войны и военного искусства Военной академии Генерального штаба и автор нескольких книг о Великой Отечественной войне, в течение длительного времени работавший с архивными документами, сказал бы гораздо скромнее. Не обнаружил я в повести многие сотни различных источников. Она написана в основном на военно-исторической и мемуарной литературе. Повесть пестрит выписками из книг и статей, а автор, подобно председательствующему на симпозиуме или конференции, заявляет: „Теперь я хочу предоставить слово К. М. Симонову“ (или Жукову, Коневу, Штеменко, Москаленко, Полевому и многим другим). Причем цитаты достигают полутора-двух страниц. По-видимому, они-то и послужили основанием автору отнести свое произведение к жанру „документальной повести“.

В книге говорится о многих событиях, к которым герой повествования не имел никакого отношения. Здесь и переписка Сталина с Черчиллем, и действия союзных войск, и контрнаступление немцев в Арденнах, которое автор почему-то называет «контрударом», хотя это далеко не одно и то же («Новый мир», 1984, № 8, с. 79), и многое другое.

В то же время в повести нет достаточного материала, характеризующего полководческую и штабную деятельность замечательного советского военачальника.

Этот недостаток автор, по-видимому, решил восполнить немалым объемом материала мемуарного характера, граничащего в отдельных местах с самолюбованием. Не могу не привести одно из них: «Я ходил и ездил по району, по его небольшим городкам, полям и лесам и старался представить, как… старались (!) танкисты понять свой маневр (?)… Я просто вижу, как, разя на ходу (?) появляющихся на пути гитлеровцев, они мчались вперед – к логову врага… Мог ли представить в 1942 году я, окопный лейтенант, что буду ходить под Цоссеном, среди домов гитлеровской ставки! Даже во сне мне такое не могло присниться». Читая подобное, невольно задумываешься: кто же действительный герой книги?»

Мне кажется, ученый должен читать то, о чем он высказывается, более внимательно. В первых вступительных словах в повести я сказал: «Мне хочется пройти вместе с Петровым через многие этапы ВОВ. И ответить для самого себя… а может быть, и для истории…» и т. д. Все события сопровождаются моими коментариями и суждениями. Это так задумано. Мой стиль. Что же касается моих личных биографических строк, то все они имеют прямое отношение к Петрову: мои встречи, беседы с ним, какое-то влияние Ивана Ефимовича на мою судьбу. Таких строк не более двадцати (из пятисот!). Мне кажется, я имел право на эти строки, но, оказывается, и этого достаточно, чтобы заподозрить меня в нескромности и даже «самолюбовании».

Не стану опровергать другие обвинения доктора Анфилова, мне кажется, это убедительно сделала участница той дискуссии, писательница Е. М. Ржевская:

«То, что говорилось В. А. Анфиловым по поводу „Полководца“ В. Карпова и статьи А. Бочарова в „Правде“, неубедительно. Я помню эту статью и считаю, что прав критик в своих положительных высказываниях о книге, об образе в ней талантливого полководца с его сложной военной судьбой, о событиях, отраженных в книге. Чтобы быть ближе к теме нашей встречи, скажу о характере документальности этой книги. Особое недовольство Анфилова вызывает то, что Карпов так часто привлекает нужные для развития своей темы отдельные положения, свидетельства и суждения многих лиц, ранее опубликованные или устно поведанные ему, четко указывая при этом источник. Так это и есть пример добросовестности писателя-документалиста. К сожалению, случается, что новая по времени книга поглощает чужие усилия и обретения, извлекая их из предшествующих публикаций без ссылок на авторов; случается, что присваивается в том или ином видоизменении память мемуаристов. Вот за такой метод надо было бы взыскивать. Карпов же вводит поименно голоса очевидцев и документы, приказы, тем обогащает книгу, усиливает ее достоверность и читательское к ней доверие».

Очень дороги мне слова большого мастера документальной прозы, блестящего публициста Александра Кривицкого, которые он сказал о моей книге в большой своей статье, опубликованной в «Литературной газете» 22 декабря 1982 г. Статья эта называлась «Где учат на полководцев?».

В этой статье Кривицкий рассуждает вообще о военно-документальной литературе нашего времени, в ней высказаны и широкие обобщения, и частные замечания по некоторым книгам. О «Полководце» он говорит много, но я приведу несколько строк:

«Повесть „Полководец“ покорила меня тем, что оперативное искусство и тактика стали движущей пружиной ее сюжета. Каждое решение Петрова, каждый поступок предстают сознанию читателей в логической и эмоциональной связи со всей картиной боев… Она написана по-военному. И, как всегда, точное специальное знание, соединенное с образным претворением его в характер личности, действующей среди бурь моря житейского, дает эффект тонкой художественной публицистики… „Полководец“ В. Карпова еще раз подтверждает, какие большие и разнообразные возможности таит в себе такой прекрасный вид прозы, как художественная публицистика. Я не променяю эту документальную повесть на многие и многие „чистые“ романы, один за другим соскакивающие с издательского конвейера. Тут все сошлось у автора – и продолжительное знакомство с героем повести, и собственная военная образованность, и литературный дар… У нас мало таких книг, как „Полководец“…»

Я не раз говорил о том, что книгу о Петрове собирался писать и Константин Михайлович Симонов, но все у него не доходили руки и не хватало времени. Когда он узнал, что я намерен писать об Иване Ефимовиче, он этому обрадовался и сказал, что у меня даже больше права на это, потому что я знаю Петрова еще с довоенных лет, был близок ему. Симонов всячески меня благословлял на эту работу, и рассказывал мне многое, и предлагал воспользоваться его архивами. Большинство его встреч с Петровым опубликованы в воспоминаниях и публицистике о войне. Дружеская поддержка Симонова мне была очень полезна.

Приведу письмо, в котором я узнал еще одну, тоже очень приятную для меня новость о том, что о Петрове и вообще о героической обороне Одессы и Севастополя намеревался писать и мой учитель по Литературному институту Константин Георгиевич Паустовский.

Письмо из Одессы, от доцента кафедры Одесского государственного университета, участника обороны Одессы, Севастополя, Кавказа, инвалида Великой Отечественной войны Якова Мироновича Штернштейна от 25 ноября 1982 года:

«Как читатель и участник Великой Отечественной войны я знаю Вас, конечно, давно. Несколько месяцев тому назад позвонил мне в госпиталь почетный гражданин нашей Одессы, бывший секретарь горкома партии в период обороны Наум Павлович Гуревич и поведал о переписке с Вами. Хотелось мне давно написать Вам о том, что после опубликования повести об Иване Ефимовиче Петрове Вы стали для нас, участников обороны Одессы, Севастополя, Кавказа, дорогим и родным человеком. Тяжелый недуг, старые фронтовые раны не дали мне возможности написать Вам раньше… Мы, ветераны Великой Отечественной войны, давно мечтали, чтобы к подвигу Одессы прикоснулся большой мастер, человек щедрого сердца… Вел я когда-то переговоры по этому поводу с Константином Георгиевичем Паустовским, много рассказывал ему о замечательных руководителях обороны Одессы… Кстати, в этом созвездии Петров был первым. К. Г. Паустовский хотел даже переехать в Одессу, но тогдашний секретарь обкома партии по идеологии К. Коваленко не нашел для него квартиры…»

Не трудно представить, какую прекрасную книгу написал бы Константин Георгиевич! Вот еще один наглядный пример, как вредил «застой» нашей литературе.

Ну, о том, сколько я имел неприятностей, написав эту книгу, рассказывать не буду. Не к месту это…

Теперь ваш черед читать и судить мой труд.

Владимир КАРПОВ

Переделкино, 22 декабря 1988 г.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.