1958. Лютик из Варшавы

1958. Лютик из Варшавы

Малка Леви была красивой женщиной…

Тонкая талия, широкие бедра, высокая грудь, чувственные губы и возбуждающая маленькая родинка на щеке – такая могла, пожалуй, вскружить голову и 18-летнему юнцу, и зрелому мужчине. Она и в самом деле идеально соответствовала своему имени[20]: есть женщины, которые рождены, чтобы царствовать над мужскими сердцами…

– Так вы поможете моему Лютику или нет?! – этот вопрос посетительницы вывел Арье Маринского из того ступора, в который он вошел, как только она переступила порог его кабинета, и заставил вспомнить о том, что он пока всего лишь адвокат, а она – потенциальная клиентка.

– Вчера, выходя из дома, муж сказал, что отправляется на важную встречу и если он не вернется до утра, то я должна направиться в ваш офис и передать вот это письмо. Он так и не вернулся…

Малка Леви явно демонстративно всхлипнула и протянула Маринскому вскрытый конверт, видимо, она не удержалась и сначала прочитала письмо сама. Оно было коротким и предельно четким:

«Я, нижеподписавшийся, Лючиан, сын Игнация Леви, родившийся 5 сентября 1922 года, удостоверяю:

1. С 1950 по август 1957 года я работал в Общей службе безопасности Израиля, известной как ШАБАК.

2. В течение этого времени я получал зарплату от государства как сотрудник спецслужбы и выполнял различные, в том числе и весьма деликатные задания.

3. 30 января 1958 года я должен встретиться с одним из руководителей ШАБАКа в связи с окончанием моей работы в этой спецслужбе.

4. У меня есть веские основания предполагать, что во время этой встречи или сразу после нее я буду арестован или тем или иным путем ликвидирован. В случае, если я исчезну без вести или со мной произойдет какая-нибудь «неприятность» вроде автокатастрофы, прошу передать это письмо адвокату Шмуэлю Тамиру[21], а его, в свою очередь, прошу обратиться в полицию или суд для выяснения обстоятельств моей гибели или исчезновения без вести.

Леви Леви».

Пробежав еще раз по письму глазами, Арье Маринский понял, почему Леви решил обратиться за помощью именно к его патрону и компаньону Шмуэлю Тамиру: Тамир и Маринский никогда не скрывали, что являются сторонниками правого лагеря и его лидера Менахема Бегина. А так как стоящая у власти Рабочая партия МАПАЙ не гнушалась использовать спецслужбы для сведения счетов со своими политическими оппонентами, то Маринскому с Тамиром часто приходилось выяснять отношения с ШАБАКом или полицией. Вот и сейчас, расспросив Малку чуть поподробнее о муже, Маринский набрал номер телефона главы ШАБАКа Амоса Манора.

– Мне бы хотелось выяснить судьбу одного моего знакомого, – сказал он в трубку. – Кстати, до недавнего времени вашего сотрудника…

Имя Леви Леви он назвать не успел.

– Человек, которого ты ищешь, находится в тюрьме в Рамле, – отрубил Манор. – Он – польский шпион, в течение многих лет работавший на коммунистов. И, зная твои убеждения, Арье, я бы не советовал тебе влезать в это дело.

– У вас есть какие-то доказательства, подтверждающие эти обвинения? – спросил Маринский, пропустив мимо ушей замечание Манора.

– Более чем достаточно для ареста. И, уверен, будут еще.

– И все же я хотел бы с ним встретиться.

– Ты в своем праве. Я скажу, чтобы тебе выписали пропуск. Но, поверь, ты зря это делаешь…

Леви Леви оказался невысоким, подтянутым мужчиной с тонкими усиками, делавшими его неуловимо похожим на чеховских телеграфистов. Несмотря на то что позади у Леви было уже больше суток пребывания в тюремной камере, было видно, что этот человек привык следить за собой и превыше всего в мире ценил комфорт и элегантность.

– Вы знаете, господин Леви, что я являюсь патриотом Израиля и антикоммунистом, – сказал Маринский во время первой встречи. -

И если я узнаю, что вы действительно шпионили против Израиля в пользу коммунистов, я не только прекращу заниматься вашим делом, но и сделаю все, чтобы упрятать вас на как можно более длительный срок за решетку.

– Но я уже поклялся вам, что ни в чем не виновен. И единственное, о чем я прошу, – так это о том, чтобы вы, господин адвокат, помогли мне доказать мою невиновность! – с пафосом произнес Леви Леви…

Так начинало раскручиваться это дело, считающееся одной из самых постыдных страниц в истории ШАБАКа. И не потому, что Леви Леви был одним из самых опасных вражеских разведчиков, действовавших когда-либо на территории Израиля, хотя, конечно, ущерб, нанесенный им этой деятельностью безопасности страны, был огромен.

Нет, дело заключалось в том, что в течение семи лет Леви Леви действовал не где-нибудь, а внутри ШАБАКа, являясь одним из высокопоставленных его сотрудников. И все это время он аккуратно сообщал все ведомые ему служебные и государственные тайны своему начальству в Варшаву, а оттуда уже сведения, само собой, передавались в КГБ СССР. Именно потому, что данное дело считается самым позорным пятном в истории ШАБАКа, оно было засекречено более 30 лет, и лишь в 1991 году некоторые его подробности были разрешены к публикации.

Так что Арье Маринскому Леви Леви врал – и врал совершенно сознательно. Правда заключалась в том, что он стал платным агентом польского ГБ еще в 1946 году, то есть за два года до репатриации в Израиль…

* * *

Биография Лючиана (Леви) Леви, в общем-то, похожа на сотни тысяч биографий других польских евреев, которым удалось выжить в годы Катастрофы. Он и в самом деле, как указал в письме, родился в 1922 году в польском городе Радоме в обычной еврейской семье, в юности вступил в ряды молодежной сионистской организации «Гордония»[22], а с началом Второй мировой войны бежал вместе с семьей в СССР. Здесь Леви вскоре оказался на службе в НКВД. Правда, он не был ни следователем, ни бойцом расстрельного отряда – задачами того подразделения, в котором ему выпало служить, были охрана железных дорог и борьба с диверсантами.

В 1945 году, сразу после окончания Второй мировой, Лючиан Леви возвращается в Польшу. Как, впрочем, и сотни тысяч других польских евреев, горевших желанием «помочь восстановлению многострадальной родины». Немалое число этих возвращенцев составляли убежденные коммунисты, готовые ревностно служить новому правительству Польши. Не менее 400 таких евреев оказались на верхних и средних этажах власти в так называемом Министерстве общественной безопасности (МОБ) – аналоге советского НКВД.

Руками этих евреев руководство новой службы обычно делало самую грязную работу: евреи занимались изгнанием в Германию более миллиона немцев из западных районов страны, переселением сотен тысяч украинцев из восточной Польши в СССР и другие страны, закрытием костелов и ликвидацией католических священников, а также организацией репрессий против идейных противников новой власти. Имена отвечавшего за МОБ члена Политбюро Польской Объединенной Рабочей Партии Якуба Бермана, а также Анатолия Фейгина, Полины Прайс и других коммунистов, руководивших различными отделами МОБ, до сих пор вызывают содрогание и ненависть у поляков.

Но в том-то и дело, что Лючиан Леви никогда коммунистом не был, по возвращении в Польшу он снова примкнул к «Гордонии», поступил в Варшавский университет и честно собирался его закончить. Сексотом он стал совершенно случайно: зимой 1946 года, возвращаясь в сильном подпитии со студенческой пирушки, Леви забрел на какой-то секретный объект, не откликнулся на предупреждение часового и получил пулю в ногу. Затем он оказался на допросе в отделении МОБ, где ему предложили «честную сделку»: либо его обвиняют в шпионаже и попытке проникнуть на территорию секретного объекта, либо… он начинает работать на польскую разведку, сообщая ей о том, что происходит в его организации «Гордония».

И в первый раз повод порадовать своих работодателей появился у Леви спустя несколько месяцев, когда по Польше прокатилась волна кровавых еврейских погромов.

Сегодня уже трудно сказать, являлись ли эти погромы реакцией поляков на активное участие евреев в политических репрессиях или же были просто-напросто спровоцированы с определенной целью польскими спецслужбами. Но факт остается фактом: в ходе этих событий были зверски убиты сотни евреев. Решив противостоять погромщикам, руководство «Гордонии», в состав которого входил и Леви Леви, начало создавать еврейские отряды самообороны, однако данная идея потерпела крах, так как Леви сообщил властям, где находятся тайники с собранным «Гордонией» оружием…

В последующие месяцы он аккуратно передавал в «органы» отчеты обо всех заседаниях «Гордонии» и столь же аккуратно получал за них денежное вознаграждение. Однако жизнь для Лючиана Леви не начиналась и не заканчивалась сотрудничеством с польской разведкой.

В 1947 году он женился, и вскоре они с женой, как и многие другие польские евреи тех лет, стали подумывать о переезде в Израиль. В 1948 году Лючиан сообщил об этом своему начальству в МОБ и спросил, не возражает ли оно против его репатриации. Начальство не возражало, однако предупредило Леви, что его служба в разведке не окончена. Наоборот, когда он обживется в Израиле, с ним снова выйдут на связь, чтобы он смог продолжить работу на благо родной Польши.

В Израиль супруги Леви приехали летом 1948 года – вскоре после официального возникновения государства. Какое-то время они учили иврит в кибуцном ульпане, затем Леви был призван на службу в армию, а в 1950 году молодая супружеская пара оказалась в Тель-Авиве. На одной из улиц этого города Лючиан, сменивший свое польское имя на чисто еврейское Леви, и встретил своего давнего знакомого по совместной деятельности в «Гордонии».

Знакомый работал в МИДе и, узнав, что Леви ищет работу, сказал, что поможет ему устроиться на какую-нибудь должность в это министерство.

Нужно сказать, что трудоустройство на работу в госучреждения в Израиле в те годы происходило в соответствии с рядом неписаных правил. С одной стороны, начальники отделов кадров были крайне подозрительны, опасаясь, что претендент на ту или иную должность может быть сторонником правых политических взглядов и членом правого, оппозиционного движения «Херут», которым путь в государственные организации и ведомства был заказан. С другой стороны, никто не осуществлял никаких детальных проверок новых сотрудников, словно среди них не могло быть агентов арабских или каких-либо других разведок. Для приема на ту или иную должность в любое министерство или ведомство будущему сотруднику достаточно было принести записку от какого-нибудь знакомого начальника отдела кадров, состоявшей из одной, но кодовой фразы: «Это – наш человек».

Именно такую записку Леви Леви принес в МИД, после чего стал сотрудником так называемого Специального отдела министерства. В сущности, к дипломатии работа отдела имела весьма косвенное отношение: в задачу его работников входило наблюдение за офицерами войск ООН, зарубежными дипломатами и бизнесменами для того, чтобы выяснить, не занимаются ли они шпионажем. По большому счету, этот отдел занимался контрразведкой и вскоре вместе с другими подобными отделами и составил основу ШАБАКа – Общей службы безопасности Израиля.

Начало 50-х годов было для сотрудников новой службы периодом ученичества, но учились они с огоньком, старательно, быстро превращаясь в матерых профессионалов. И вместе с ними учился и получал очередные повышения по службе Леви Леви.

В 1951 году произошло то, чего он давно ждал: на него вышел резидент польской разведки в Израиле. В том же году от тяжелой болезни у Леви скоропостижно умерла жена. Потом, в 1958 году, у следователей возникнет подозрение, что молодая женщина, узнав о том, что ее муж является польским шпионом, решила донести на него – и тогда Леви ее отравил. Однако эта версия так и не была разработана: труп первой жены Леви Леви было решено не эксгумировать, и обвинение в убийстве ему никто не предъявил…

Но все это будет потом. А в 1952 году Леви Леви женился на красавице-медсестре Малке, и их квартира стала одним из излюбленных мест встреч сотрудников ШАБАКа.

Своим бывшим сослуживцам Леви Леви запомнился прежде всего как хлебосольный хозяин, в холодильнике которого всегда можно было найти дефицитные импортные напитки, дорогую колбасу, красную рыбу и даже черную икру. Он был великолепным игроком в карты и приверженцем аристократического образа жизни. На службе он всегда появлялся в элегантном темном или светлом костюме и в подобранной ему в тон «бабочке». Курил Леви исключительно дорогой «Кент». Вдобавок ко всему он был хозяином чистопородного далматинца, стоившего безумные деньги.

Когда кто-то из сослуживцев поинтересовался, как ему удается вести такое роскошное существование на скромную зарплату сотрудника ШАБАКа, Леви рассказал, что ему помогают живущие во Франции богатые родственники. Время от времени Леви и в самом деле выезжал во Францию, а возвращаясь оттуда, привозил дорогой коньяк, сигары и порнографические журналы – все, что в Израиле 50-х было недоступно даже очень обеспеченным людям. Кроме того, он щедро давал в долг тем, кто оказывался в стесненных обстоятельствах…

Нужно ли добавлять после всего вышесказанного, что в ШАБАКе Леви Леви любили?! Сослуживцы делились с Леви своими проблемами, и потому он был в курсе того, чем занимается не только его отдел, но и остальные подразделения этой сверхсекретной организации.

Кроме того, была у Леви Леви одна слабость, на которую все смотрели снисходительно: он обожал фотографировать и фотографироваться, а потому повсюду таскал за собой фотоаппарат, на который «отщелкивал» участников различных секретных заседаний и все операции ШАБАКа. Когда отделу Леви поручили охранять членов правительства Израиля и высоких зарубежных гостей, он просил своих товарищей запечатлеть его рядом с Голдой Меир, Бен-Гурионом и другими израильскими министрами. Любопытно, что за все эти годы никто ни разу не поинтересовался у Леви, куда же именно деваются тысячи сделанных им фотоснимков. А между тем все они вместе с подробными донесениями ложились на столы руководителей польской разведки в Варшаве. И если фотокопии документов ШАБАКа, отчеты об операциях этой спецслужбы, списки ее руководителей и руководителей других спецслужб и армейских подразделений были частью рабочих отчетов Леви, то фотографии с различными израильскими лидерами призваны были убедить руководство польского МОБ в том, насколько высоко удалось взлететь их агенту и что неплохо было бы прибавить ему зарплату…

В первый раз угроза провала нависла над Леви Леви в 1955 году, когда сотрудники ШАБАКа установили слежку за подозреваемым в шпионаже польским дипломатом. Среди тех, с кем тайно встречался этот резидент польской разведки в Израиле, они обнаружили и своего коллегу Леви Леви.

Леви был вызван для объяснений к начальнику Восточноевропейского отдела и на вопрос о том, встречался ли он с польским резидентом, с ходу признался, что такая встреча действительно состоялась. Но тут же пояснил, что он просто пытался перевербовать бывшего земляка. Самое интересное заключается в том, что это объяснение было принято. Леви лишь попеняли за то, что он занялся не своим делом, и велели прервать всяческие контакты с дипломатом.

Но уже приближался 1957-й год, которому суждено было стать роковым в судьбе Леви Леви.

Год этот вошел в историю Израиля и Польши как «год алии Гомулки[23]»: именно в 1957-м еще остававшиеся в Польше сотни тысяч евреев двинулись в Израиль, завершив таким образом многовековую историю польского еврейства. Но за те девять лет, которые прошли с момента возрождения еврейского государства, профессионализм израильских спецслужб значительно вырос, а сам подход к новым репатриантам существенно изменился.

Теперь в Лодском аэропорту активно работал отдел ШАБАКа, сотрудники которого опрашивали каждого новоприбывшего о том, не пытались ли его перед отъездом завербовать те или иные спецслужбы, не известны ли ему какие-то технические, военные или политические секреты страны, из которой он приехал, и т. д. Тех, кто вызывал у этих сотрудников интерес, потом приглашали на беседу уже в тель-авивский офис ШАБАКа и просили рассказать о том, что он знает, поподробнее.

Вся полученная таким образом информация тщательно обрабатывалась, и значительная ее часть переправлялась в ЦРУ: в Штатах хотели знать как можно больше обо всем, что происходит в СССР и странах социалистического лагеря. В ответ американцы поставляли в Израиль имевшуюся у них информацию об арабских странах и щедро делились со своими израильскими коллегами новинками в области «шпионской техники».

Среди тех, кто прибыл на Землю обетованную с «алией Гомулки», был и Эфраим Либерман. Еще в аэропорту он признался, что с 1946-го года по начало 50-х годов был координатором отдела польского МОБ по работе с еврейскими организациями.

Либерман добавил, что среди работавших у него агентов был один член «Гордонии», прозванный за свою восточную внешность «Армянином», но в глаза сотрудники отдела называли его Лютиком. Настоящего имени и фамилии «Лютика» Либерман не знал. Но зато он знал, что в 1948 году Лютик уехал в Израиль, стал здесь работать в какой-то спецслужбе и поляки были чрезвычайно довольны его работой.

Рассказ Либермана поверг сотрудников ШАБАКа в состояние шока: выходило, что где-то среди них работает в течение многих лет самый настоящий польский шпион. Когда Либерман ушел, один из них спросил своего товарища:

– Ты знаешь, кого из наших жена называет Лютиком?

– Знаю – Леви Леви, – кивнул головой тот. – Но в то, что он – шпион, я, извини, не верю…

Уже через минуту они сообщили начальнику Восточноевропейского отдела Ниру Баруху о переданной Либерманом информации, а тот, в свою очередь, был так поражен ею, что немедленно направился в кабинет своего босса Амоса Манора.

Поздно вечером в штаб-квартире ШАБАКа было собрано экстренное совещание, в котором, с учетом его важности, принял участие премьер-министр Давид Бен-Гурион[24]. Помимо него, за столом собрались Манор, Барух, другие начальники отделов и глава «Моссада» Исер Харел. Чем больше Харел слушал доклад Манора, тем больше мрачнел, и это было дурным знаком. Наконец он заговорил, и, как всегда в тот момент, когда этот невысокий, лысый человечек начинал говорить, в комнате установилась мертвая тишина, и каждый из присутствующих вдруг ощутил себя кроликом, впавшим в гипнотический ступор перед раскачивающимся перед ним удавом.

– Все ясно: вы проворонили опасного шпиона прямо у себя под носом, – сказал Харел. -

При этом я не понимаю, почему до сих пор никто не поинтересовался, на какие средства он ведет такой образ жизни, так хорошо одевается, курит дорогие сигареты, для чего он летает во Францию. Налицо, можно сказать, преступная халатность руководства ШАБАКа… Лично у меня на сотрудника, ведущего подобный образ жизни, мгновенно обратили бы внимание.

– Извини, Исер, но вина Леви еще не доказана, – наконец решился вставить слово Амос Манор. – К тому же известно, что для тебя каждый, кто носит галстук, – потенциальный шпион!

– Его вина будет доказана, – спокойно сказал Харел. – А галстук-бабочка – это и в самом деле буржуазный пережиток, свидетельствующий о тайной развращенности натуры и склонности к предательству…

Однако самым сложным вопросом, который решался на этом совещании, стал вопрос о том, что же делать с Леви Леви. Арестовывать его немедленно было нельзя: слишком уж мало было против него доказательств, точнее, их пока не было вообще.

Устанавливать за ним постоянное наблюдение было бессмысленно: профессиональный разведчик, Леви, безусловно, тут же обнаружит слежку, поймет, что раскрыт, и либо попытается бежать из страны, либо уничтожит все доказательства своей шпионской деятельности…

В итоге было решено, во-первых, отстранить Леви Леви от участия во всех операциях ШАБАКа, во-вторых, установить за ним избирательное наблюдение и ждать, когда он выйдет на связь с резидентом.

Так все и было сделано.

Леви даже позволили однажды выехать во Францию, хотя уже знали, что никаких родственников ни в этой стране, ни где-либо еще на планете у него не осталось. Но Леви Леви, вне сомнения, начал что-то подозревать, как только почувствовал, что его не допускают к участию в наиболее ответственных операциях. Явившись к начальству, он потребовал объяснений, на что ему ответили, что он в последнее время явно переработал и руководство хочет дать ему немного отдохнуть…

Еще через месяц Леви обратился к начальству с просьбой об очередном повышении в зарплате и звании, а когда ему ответили, что пока это невозможно, хлопнул дверью.

С каждым днем отношения между ним и начальством становились все напряженнее, и наконец Леви стали намекать, что было бы неплохо, если бы он сам подал прошение об отставке. Так как Леви это сделать отказался, на 30 января 1958 года ему была назначена встреча в кабинете главы ШАБАКа Амоса Манора. Уходя на эту встречу, Леви протянул жене письмо и попросил, если он не появится до утра, отнести этот конверт в адвокатскую контору Шмуэля Тамира…

Начались следствие и судебный процесс по делу Леви Леви, которые длились неимоверно долго – почти четыре года. Адвокаты Шмуэль Тамир и Арье Маринский поистине блестяще отстаивали интересы своего подзащитного. Они обращали внимание судей на то, что у ШАБАКа практически не было никаких доказательств шпионской деятельности Леви, кроме показаний Эфраима Либермана.

– Но кто сказал, что этому человеку можно доверять?! – вопрошал судей Маринский. -

И как могли поляки выпустить в Израиль координатора отдела своей разведки, зная, что он может провалить их лучшего, как вы сами говорите, шпиона?!

Неожиданные доказательства шпионской деятельности Леви появились у ШАБАКа только в 1960 году, когда из Польши во Францию сбежал полковник польской разведки Владислав Мороз. В числе прочих переданных им сведений была и информация об успешной деятельности в Израиле Леви Леви. Французские контрразведчики немедленно поделились этой информацией со своими коллегами из «Моссада» и даже устроили одному из руководителей организации встречу с Морозом.

Во время встречи Мороз подтвердил факт сотрудничества Леви с польской ГБ, даже написал подробную записку о том, какую именно информацию передал Леви полякам (а значит, и русским). Но при этом он категорически отказался дать какие-то показания в суде и попросил не предавать его записку огласке. В «Моссаде» не скрывали своего разочарования: без готовности Мороза стать свидетелем на процессе против Леви его показания казались бессмысленными, а Леви Леви в ходе следствия так и не сказал ни слова.

Но спустя месяц Владислав Мороз был сбит на парижской улице «случайно» вылетевшей из-за угла машиной, и как французы, так и израильтяне поняли, что у них нет больше никаких моральных обязательств перед покойным полковником. Получив известие о гибели Мороза, глава ШАБАКа Амос Манор пригласил на «дружескую беседу» адвоката Арье Маринского.

– Когда-то, Арье, – сказал он, – ты требовал от меня доказательств вины Леви Леви. Вот, прочти этот документ. Это – показания польского полковника, перебежавшего во Францию и убитого за эту измену своими бывшими коллегами…

Маринский взял в руки бумаги, прочел их один раз, затем второй, а потом, не говоря ни слова, положил их на стол Манора и молча вышел из его кабинета.

Сев в машину, он дрожащими руками закурил сигарету, затем включил зажигание и погнал автомобиль через дождь, нарушая все правила дорожного движения, по скользкой дороге в Рамле. Явившись в расположенную в этом городе тюрьму, Маринский потребовал немедленно, невзирая на поздний час, предоставить ему встречу с его клиентом Леви Леви.

– Ты видел, как я воевал за тебя, Леви? – спросил он его.

– Да, конечно, – ответил тот. – И я тебе очень за это признателен.

– И все это время, Леви, ты лгал мне…

Леви взглянул в глаза Маринского, в которых плясал бешеный огонь ненависти, и спокойно заметил на идише:

– Не бесись, Ареле… Да, я тебе лгал. Но ради тебя я готов рассказать им всю правду.

В три часа ночи Маринский позвонил домой Манору.

– Можете прислать следователя в тюрьму, – сообщил он. – Леви Леви готов давать показания…В итоге Леви Леви был приговорен судом к семи годам тюремного заключения и в 1965 году, отбыв две трети данного срока, вышел на свободу. Вскоре после этого он развелся с женой и уехал в Австралию, где его никто не знал. Там, за океаном, он тихо дожил до самой своей смерти в середине 80-х годов.

Моральная травма, нанесенная Леви Леви ШАБАКу, была настолько велика, что последствия ее ощущались еще очень долго, и сотрудники этой спецслужбы до сих пор очень не любят вспоминать эту историю.

В середине 90-х годов, когда запрет на публикацию всех подробностей этого дела был снят, один из самых блестящих адвокатов Израиля Арье Маринский уселся за написание мемуаров. Дойдя до главы, посвященной делу Леви Леви, он долго сидел, сцепив пальцы, и наконец отстучал на свой любимой пишущей машинке первую фразу:

«Малка Леви была красивой женщиной…»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.