Западничество царя Алексея Михайловича (1629–1676 годы)
Западничество царя Алексея Михайловича (1629–1676 годы)
Иностранцы, которых стали приглашать в Москву для развития в основном военной промышленности или для хозяйственных нужд, привозили дивные для русского мелочи быта, которые гораздо больше убеждали в приятности западной жизни, чем промышленное и военное превосходство. Знать таяла при виде этих чудесных мелочей, которые говорили о цивилизации. Постепенно она усвоила удобное европейское платье, удобный европейский транспорт вместо уродливых кибиток и саней, которыми пользовались прежде даже богатые фамилии. Цари вместо этого дорожного кошмара завели себе немецкие кареты, обитые бархатом и украшенные росписью, с хрустальными стеклами. Появились построенные по западному образцу дома вместо привычных палат с теремами, стены стали отделывать «золотыми кожами», в комнатах появились часы и картины.
«Царь Алексей, – писал Ключевский, – своему любимцу, воспитателю и потом свояку, боярину Б. И. Морозову подарил свадебную карету, обтянутую золотой парчою, подбитую дорогим соболем и окованную везде вместо железа чистым серебром; даже толстые шины на колесах были серебряные».
А посланные за границу по царским поручениям или для дипоматической работы люди пребывали в восторге от посещения тамошних балов и театров. Ничего подобного Москва не знала. Единственное развлечение было царский пир, а выход в свет был просто посещением церкви. Тут же, очарованный зарубежными развлечениями, московский дворянин Лихачев, которого послали в Тоскану с дипломатической миссией, составил даже посольское донесение об увиденной им комедии на придворном балу. Надо думать, в Москве этот документ читали и дивились.
«Объявилися палаты, – описывал дворянин все, что видел на сцене, не теряя деталей, – и быв палата и вниз уйдет, и того было шесть перемен; да в тех же палатах объявилося море, колеблемо волнами, а в море рыбы, а на рыбах люди ездят, а вверху палаты небо, а на облаках сидят люди… Да спущался с неба на облаке сед человек в корете, да против его в другой корете прекрасная девица, а аргамачки (рысаки) под коретами как есть живы, ногами подрягивают. А князь сказал, что одно – солнце, а другое – месяц… А в иной перемене объявилося человек с 50 в латах и почали саблями и шпагами рубитися и из пищалей стреляти и человека с три как будто и убили. И многие предивные молодцы и девицы выходят из занавеса в золоте и танцуют; и многие диковинки делали».
Словом, начитавшись лихачевских восторгов, хотя и после длительного размышления, в Москве царь тоже решил устроить у себя театральное зрелище. Правда, для этого решения ему сначала пришлось переговорить со своим духовником, который возражений не показал, припомнив, что и византийские императоры то же самое в своем дворце когда-то делали. Так в Москве появился придворный театр. Конечно, набрать приличную труппу было негде, так что обошлись кустарным методом.
«„Комедии“ играла на придворной сцене драматическая труппа, – поясняет Ключевский, – спешно набранная из детей служилых и торговых иноземцев и кое-как обученная пастором лютеранской церкви в Немецкой слободе магистром Иоганном Готфридом Грегори, которому царь в 1672 году на радости о рождении царевича Петра указал „учинить комедию“. Для этого в подмосковном селе Преображенском, впоследствии любимом месте игр Петра, построен был театр, „комедийная хоромина“. Здесь в конце того года царь и смотрел поставленную пастором комедию об Эсфири, так ему понравившуюся, что он пожаловал режиссера „за комедийное строение“ соболями ценой до 1500 рублей на наши деньги. Кроме Эсфири, Грегори ставил на царском театре еще Юдифь, „прохладную“, т. е. веселую, комедию об Иосифе, „жалостную“ комедию об Адаме и Еве, т. е. о падении и искуплении человека, и др. Несмотря на библейские сюжеты, это были не средневековые нравоучительные мистерии, а переводные с немецкого пьесы нового пошиба, поражавшие зрителя страшными сценами казней, сражений, пушечной пальбой и вместе с тем (за исключением трагедии об Адаме и Еве) смешившие примесью комического, точнее, балаганного элемента в лице шута, необходимого персонажа такой пьесы, с грубыми, часто непристойными выходками. Спешили заготовить и своих природных актеров. В 1673 году у Грегори уже училось комедийному делу 26 молодых людей, набранных в комедианты из московской Новомещанской слободы. Не успели еще завести элементарной школы грамотности, а уже поспешили устроить театральное училище. От комедий с библейским содержанием скоро перешли и к балету: в 1674 г. на заговенье царь с царицей, детьми и боярами смотрели в Преображенском комедию, как Артаксеркс велел повесить Амана, после чего немцы и дворовые люди министра иностранных дел Матвеева, также обучавшиеся у Грегори театральному искусству, играли на „фиолях, органах и на страментах и танцевали“. Все эти новости и увеселения, повторю, были роскошью для высшего московского общества; зато они воспитывали в нем новые, более утонченные вкусы и потребности, незнакомые русским людям прежних поколений».
Как хотите, но это уже был прогресс!
И новорожденному Петру, в честь которого играли комедию, довелось жить уже немного в ином обществе, чем век назад. Ему было уже куда смотреть, чему учиться, какой пример для подражания выбирать.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.