Новгородские усобицы (XIV–XV века)

Новгородские усобицы (XIV–XV века)

Ключевский считает, что такая социальная борьба начинается только с XIV века, но это не так. И до XIV столетия возникали такие новгородские смуты, просто с этого столетия состояние смуты стало для города более нормальным, чем состояние общественного согласия.

«Резкое имущественное неравенство между гражданами – очень обычное явление в больших торговых городах, особенно с республиканскими формами устройства, – пишет историк, – в Новгороде это неравенство при политическом равноправии, при демократических формах устройства, чувствовалось особенно резко, получало острый характер, производило раздражающее действие на низшие классы. Это действие усиливалось еще тяжкой экономической зависимостью низшего рабочего населения от бояр-капиталистов. Бедняки, неоплатно задолжавшие, спасаясь от долговой неволи, собирались в шайки и с беглыми холопами пускались разбойничать по Волге, ссоря свой город с низовскими князьями, особенно с Москвой. Встречаясь на вече, равноправные сограждане – меньшие люди Новгорода, тем с большей горечью чувствовали на себе экономический гнет со стороны немногих богатых фамилий, а по старине из них же должны были выбирать себе управителей. Этим был воспитан в низших классах новгородского общества упорный антагонизм против высших. Малые люди вдвойне озлобляются на больших, когда нуждаются в их деньгах и тяготятся их властью». Далее он сам говорит, что подобные столкновения между верхом и низом новгородского общества происходили и раньше неоднократно, но вывод делает почему-то такой: меньшие являются еще не политической партией, а подвластным непокорным сословием, чернью. Партией, по Ключевскому, они становятся тогда, когда «во главе новгородского простонародья стали также некоторые богатые боярские фамилии, отделившись в политической борьбе от своей братии».

Что ж, тому, чтобы использовать недовольство низших людей для собственных интересов, в XIV веке у некоторых бояр, в силу городских событий отстраненных от власти, были особые причины. В городе, по сути, место посадника передавалось только между двумя древними фамилиями – Михалчичами и Нездничами. Первые представляли Софийскую сторону, вторые – Торговую. С завидной периодичностью они избирались на высшую должность в Новгороде. Редко между этими двумя аристократическими родами удавалось проскользнуть во власть кому-то еще, само собой из среды очень богатых людей. Иногда народному терпению приходил конец, и меньшие люди явочным порядком вели на место посадника своего избранного. Дело кончалось дракой на мосту в лучшем случае, в худшем весь город приходил в движение и низшие люди ходили жечь дома аристократии. Под 1418 годом читаем:

«Того же месяца сдеяся тако в Новегороде научением дияволим: человекъ некыи Степанко изымаша боярина Данила Ивановича, Божина внука, держащи вопияше людем: „а господо, пособите ми тако на злодея сего“. Людие же, видяще его вопль, влечахут акы злодея к народу и казниша его ранами близъ смерти, и сведше с веца, сринуша и с мосту. Некто же людинъ, Личковъ сынъ, хотяше ему добра, въсхити его в челнъ, и народ, възъярившись на того рыбника, домъ его розграбиша. И рекомыи бояринъ, хотя бещестие свое мьстити, въехитивъ супостата и нача мучити, хотя вред ицелити, паче болши язву въздвиже; не помяну рекшаго: азъ отмьщение. Слышавъ же народ, яко изиманъ бысть Степанко, начаша звонити на Ярославли дворе вече, и сбирахуся людии множество, кричаху, вопиюще по многы дни: „поидем на оного боярина и дом его расхытим“. И пришед в доспесех съ стягом на Кузмадемиану улицу, пограбиша дом его и иных дворовъ мъного, и на Яневе улице берегъ пограбиша. И по грабежи том возбоявъшися кузмодимиянци, да не горее будет на них, отдаша Степанка, пришедши къ архиепископу, молиша его, да пошлет къ собранию людску. Святитель же послуша молениа их, посла его с попом да съ своим боярином; они же прияша его и пакы възъярившися, аки пиане, на иного боярина, на Ивана на Иевлича, на Чюденцеве улици и с ним много разграбиша домовъ бояръскых; нь и монастырь святого Николы на поле разграбиша, ркуще: „зде житнице боярьскыи“. И еще того утра на Людгощи улице изграбиша дворовъ много, ркуще, яко „намъ супостаты суть“; и на Прускую уличу приидоша, и они же отбишася их. И от того часа нача злоба множитися: прибегше они на свою Торговую сторону й реша, яко Софеиская страна хощеть на нас въоружатися и домы наша грабити; и начаша звонити по всему граду, и начаша людие сърыскывати съ обою страну, акы на рать, в доспесех на мостъ великыи; бяше и губление: овы от стрелы, овы же от оружиа, беша же мертвии аки на рати; и от грозы тоя страшныя и от возмущениа того великаго въстрясеся всь град и нападе страх на обе страны. Слышав же владыка Семеонъ особную рать промежи своими детьми, и испусти слезы изъ очию и повеле предстоящим собрати зборъ свои; и вшед архиепископъ въ церковь святыя Софея, нача молитися съ слезами, и облечеся въ священныя ризы со своимъ збором, и повеле крестъ господень и пресвятыя богородица образъ взяти, иде на мостъ; и по нем въследующе священници и причетъ церковныи, и христоименитое людьство по немь идоша, и мнози народи, испущающе слезы, глаголюще: „да укроти, господи, молитвами господина нашего“. И людие богобоязнивии припадающе къ святителевома ногама съ слезами: „иди, господине, да уставит господь твоимъ благословениемъ усобную рать“; ови же глаголаху: „да будет злоба ги на зачинающих рать“. И пришед святитель ста посреде мосту и, вземъ животворящий крест, нача благословляти обе стране; ови, взирающе на честныи крестъ, плакахуся. Услышавши она страна святителево пришествие, и прииде посадникъ Федоръ Тимофеевич съ иными посадникы и с тысячкыми, поклонишася владыце. Владыка послуша молениа их, посла анхимандрита Варлама и отца своего духовнаго и протодиакона на Ярослаль дворъ, да подадут благословение степенному посаднику Василью Есифовичю и тысячкому Кузме Терентеевичю, да идут в домы своя. И разидошася, молитвами святыя богородица и благословениемъ архиепископа Семеона, и бысть тишина въ граде».

«В эти усобицы, – заключает Ключевский, – новгородское вече получало значение, какого оно не имело при нормальном течении дел. В обычном порядке оно законодательствовало и частью наблюдало за ходом управления и суда, сменяло выборных сановников, которыми было недовольно; в поземельной тяжбе, затянувшейся по вине судей, истец всегда мог взять с веча приставов, чтобы понудить суд решить дело в узаконенный срок. Но когда народ подозревал или видел со стороны выборных властей либо всего правящего класса замыслы или действия, казавшиеся ему преступными или опасными, тогда вече, преобразуясь в верховное судилище, получало не всенародный, а простонародный состав, становилось односторонним, представляло одну лишь Торговую черную сторону во главе с боярами демократической партии».

На самом деле эти стихийные бунты каким-то образом умудрялись поддерживать равновесие в новгородском обществе. Нельзя назвать прочным порядок, который приходится поддерживать средствами анархии, пояснял историк, но другого способа заставить власть выполнять свои функции у людей просто не имелось. На Руси подобного народного контроля за властью тоже не знает ни один другой город, хотя для городов Европы это было вполне обыденное явление.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.