Народы Волги и Оки

Народы Волги и Оки

Но вернемся в XIII век и посмотрим, какие же народы подлежали переработке и усмирению со стороны южнорусских князей. На этой территории – между Волгой и Окой – давно уже поселились финно-угорские народы. Они обосновались на этих болотистых лесных землях задолго до славян и варягов. Эсты, чудь, весь, меря, мордва и черемисы были известны европейским хронистам в VI веке нашей эры, поскольку эти племена входили в состав империи Германириха еще в IV веке первого тысячелетия. Наша Повесть временных лет тоже знает эти неславянские племена. По словам Летописи, мурома живет на нижней Оке, меря по озерам Переяславскому и Ростовскому, весь в области Белоозера. Недаром топонимы на огромной территории от Оки до Белого моря имеют в основном не славянское, а финское происхождение. Многие реки на этом пространстве имеют окончание на «ва», что в переводе на русский означает «вода» – Прот-ва, Моск-ва, Сыл-ва, Кос-ва.

«У одной Камы можно насчитать до 20 притоков, названия которых имеют такое окончание, – пишет Ключевский. – Название самой Оки финского происхождения: это – обрусевшая форма финского joki, что значит река вообще. Даже племенные названия мери и веси не исчезли бесследно в центральной Великороссии: здесь встречается много сел и речек, которые носят их названия. Уездный город Тверской губернии Весьегонск получил свое название от обитавшей здесь веси Егонской (на реке Егоне). Определяя по этим следам в географической номенклатуре границы расселения мери и веси, найдем, что эти племена обитали некогда от слияния Суховы и Юга, от Онежского озера и реки Ояти до средней Оки, захватывая северные части губерний Калужской, Тульской и Рязанской. Итак, русские переселенцы, направлявшиеся в Ростовский край, встречались с финскими туземцами в самом центре нынешней Великороссии».

Если в VI веке нельзя было сказать, кто цивилизованнее – славяне или финские народы, поскольку все они находились в состоянии дикости, то в XIII веке разница была уже даже чисто внешняя: переселенцы с юго-запада были пусть и не все настоящими христианами, но они не пребывали в полном язычестве, церковные требования уже несколько изменили их привычки и быт. Финские народы были мирными и спокойными, новых соседей они поначалу как захватчиков не восприняли, а потом уже было поздно. Во времена Тацита они жили не зная ни домов, ни оружия, так что пришельцы просто теснили и теснили этих жителей волжско-окского междуречья на север. Сражаться с воинственными южанами финны не желали, да и не умели они этого, так что они попросту отходили. А там, где не отходили, вынуждены были уживаться (а потом даже и сливаться) со славянскими соседями. Процесс этот был длительный, потому что переселенцы с юга приходили постоянно, но в небольшом количестве. И это были не княжеские дружинники, а простые сельские жители, вынужденные бежать от своих князей на еще не присвоенные теми свободные земли. Ключевский замечает, что такое мирное сосуществование славян и финнов даже отражено в сохранившихся названиях сел и рек: они идут чересполосицей, что показывает такую тенденцию: народы селились рядом, но не сливались, то есть русские переселенцы выбирали еще не занятые финнами земли и оседали на них. Единственным камнем преткновения была вера: язычники-финны и православные-русские сталкивались только на этой почве, но подобных столкновений наши письменные источники помнят очень немного. Вот когда в новые земли пришли не крестьяне-христиане, а русская церковь, тогда даже уживчивые финские народы стали сопротивляться. Особенно миссионерскому церковному ражу противостояла ростовская земля, двух первых епископов финны прогнали, а третьего, Леонтия, даже убили. Случился такой казус в XI веке, когда на земли финнов с интересом стали поглядывать не только беглые смерды, но и южные князья. Именно тогда был срублен племянником Ярослава город Ростов, то есть появился городской центр, цивилизация шагнула в финские леса. Ростов был город типично южнорусский, горожане практически все привозные, последовавшие за князем в дальний и не слишком привлекательный край. Чуди, как называли местные племена эти переселенцы, в городе было мало, она компактно проживала в так называемом Чудском конце, где не было христианских церквей, поскольку финны были язычниками. Эти язычники ни в какую не желали обращаться в христианство и так стойко держались своих верований, что даже после пары веков «адаптации», когда церковь стала крестить насильно, предпочли бежать от своих соседей и гонителей в Волжскую Булгарию, где жили родственные им народы.

Оставшиеся туземцы вынуждены были, в конце концов, принять и религию пришельцев, и особенности их общежития. Своих государств не было ни у мери, ни у мордвы, ни у чуди. Так что вовлеченные в общественные отношения, характерные для южан, местные народы постепенно переняли образ жизни переселенцев. А смешиваясь с крестьянами, они произвели и новый антропологический тип населения, уже не совсем славянский. Эта примесь, говорит Ключевский, заметна в великоросском антропологическом типе:

«… именно скулистость великоросса, преобладание смуглого цвета лица и волос и особенно типический вели-коросский нос, покоящийся на широком основании, с большой вероятностью ставят на счет финского влияния».

Отпечаток финского влияния отразился и в языке переселенцев. Язык, единый для Днепровской Руси, наиболее сходен с малоросским говором:

«…в говоре древней Киевской Руси заметны три особенности:

1) она говорила на о, окала;

2) звуки ц и ч мешались, замещали друг друга;

3) в сочетании гласных и согласных соблюдалась известная фонетическая гармония: звуки согласные гортанные г, к и х сочетались с твердыми гласными а, о, ы, у, э и с полугласным ь, а зубные, или свистящие, з, с и ц и нёбные, или шипящие, ж, ч и ш – с мягкими гласными я, е, и, ю и с полугласным ь; сюда же можно отнести и мягкое окончание глаголов в 3-м лице обоих чисел».

Во времена Ключевского остатки этой единой некогда для Руси фонетики сохранялись только в новгородском областном диалекте. Этот мягкий и певучий язык на северо-востоке прибрел иные черты: он стал тверже и жестче. Владимирский говор «господствующий звук о произносит грубо протяжно, утратил древнее сочетание гласных с согласными, в родительном падеже единственного числа местоимений и прилагательных г заменяет звуком в». Так единый древнеруский язык приспособил особенности фонетики финской и сам видоизменился. Наибольшие изменения коснулись жителей крошечного городка северо-востока – Москвы.

«Москва, – пишет Ключевский, – и в диалектологическом отношении оказалась таким же связующим узлом, каким была она в отношении политическом и народнохозяйственном. Она стала в пункте встречи различных говоров: на северо-западе от нее, к Клину, окают по-новгородски, на востоке, к Богородску, – по-владимирски, на юго-западе, к Коломне, акают по-рязански, на западе, к Можайску, – по-смоленски. Она восприняла особенности соседних говоров и образовала свое особое наречие, в котором совместила господствующий звук южного говора с северным твердым окончанием 3-го лица глаголов и с твердым г, переходящим в конце слов в к (сапок), а в родительном падеже единственного числа местоимений и прилагательных – в в. Зато московское наречие, усвоенное образованным русским обществом как образцовое, некоторыми чертами еще далее отступило от говора древней Киевской Руси: гаварить по-масковски – значит едва ли еще не более нарушать правила древнерусской фонетики, чем нарушает их владимирец или ярославец».

Иными словами, в Москве бытовал такой особенный язык, которого в древности не признавали как нормальный ни киевляне, ни новгородцы, ни даже ярославцы и владимирцы. Позднее этот язык стал языком великороссской Руси. Так что завоеванные финны внесли свою лепту в дело единения языка: они отомстили своим захватчикам, испортив настоящий русский язык, на котором те говорили. Не правда ли, забавно, как не везет завоевателям с чистотой речи? Сперва шведский язык русов исчезает как облачко среди ясного дня, приобретая дикие славянские черты завоеванных киевлян, затем сформированный вливанием болгарской церковной крови древнерусский язык подпадает под влияние финских завоеванных племен и становится уже и не русским, и не славянским, точно заговорил сжигаемый за ведовство на открытом огне финн, пытаясь произнести слова на языке его мучителей! И этот язык «правленого» (от слова правеж) финна и становится языком великорусской народности! То ли еще будет… Совсем недолго ждать явления монголов!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.