И еще раз

15 июня, 13:13

В смысле, про любовь. После этого поста я углубился в чтение файла Love.doc и всё не могу остановиться. Там у меня собраны разные исторические факты о причудах и превратностях любви. Некоторые я уже использовал в романах, другие явно не понадобятся.

Вот, например, история, которая точно не пригодится ни для какого романа. В литературе такое выглядело бы слезовыжимательным китчем. Драматургию подобного накала может себе позволить только реальная жизнь.

Про нравы, царившие в тюрьмах Французской революции, написано немало исследований и художественных текстов. Материал действительно сочный: ужас и скабрезность, кровь-любовь, возвышенное и низменное — всё перемешано.

В парижской Консьержери заключенных обоего пола содержали вместе — во всяком случае, в дневное время двери камер были открыты.

Консьержери: день как день

Надежды на спасение у узников практически не было. Выходили отсюда, за редчайшими исключениями, только в одну сторону.

Обычно таким образом:

И это не было самым страшным финалом. Конец вполне мог оказаться и таким:

Толпа врывается в тюрьму, чтобы прикончить «врагов народа»

Но всё же революция предпочитала соблюдать формальности. Суд работал по тому же конвейерному принципу, что наши «тройки» тридцать седьмого года, но обычным арестантам Консьержери приходилось дожидаться очереди на тот свет месяцами. Все-таки 2780 смертных приговоров за год якобинского террора — это немаленькая бюрократическая работа.

Большинство населения тюрьмы, естественно, составляли «бывшие». Дворяне Старого Режима и раньше-то не отличались строгостью нравов, а уж перед лицом неминуемой смерти вовсе забыли о пристойности. Очень многие стали искать забвения в плотских радостях. Революционные газеты и лубки смачно живописали невиданное распутство, царившее в казематах, — это подтверждало тезис о моральном разложении аристократии.

Но дело, конечно, было не в разложении. Это жизнь напоследок судорожно спешила урвать своё — пока в дверь темницы властно не постучала смерть.

Однако посреди этой физиологической истерики время от времени возникала и глубокая, настоящая любовь. Потому что в минуту опасности, как известно, низменные души опускаются еще ниже, а возвышенные поднимаются еще выше.

У тюремной любви времен Террора не было будущего. Впереди ждал не венец, а гильотина. Поэтому влюбленные Консьержери мечтали не о том, чтобы жить долго и счастливо, а о том, чтобы умереть вместе. Невероятной удачей, высшим счастьем считалось, если любящей паре везло угодить в один и тот же приговорный список. Но в этой лотерее выигрышный билет вытянуть было трудно. Каждый день в тюремном дворе, откуда осужденных увозили на телегах к месту казни, происходили душераздирающие расставания.

И вот однажды кто-то находчивый (история не сохранила имени, даже пол неизвестен) догадался громко крикнуть в момент разлуки: «Да здравствует король!». За столь ужасное преступление казнили без приговора и промедления. Злодея (или злодейку — мне почему-то кажется, что это была женщина) схватили и кинули в повозку. Влюбленные обнялись и поехали на встречу с гильотиной как к алтарю, совершенно счастливые.

Впоследствии этим ноухау в Консьержери пользовались неоднократно.

Ну и скажите, разве современный роман выдержит подобную сцену? «Фи, какая пошлость!» — воскликнет читатель, устыдившись пощипывания в глазах. И будет абсолютно прав.

Я вам рассказал этот болливудский сюжет не для того, чтоб вы всхлипнули, а чтобы сверить свои ощущения с вашими. Когда я впервые прочитал про трагические любовные хэппи-энды эпохи Террора, у меня возникло ощущение, что это (намеренно перехожу на канцелярит, чтоб не сорваться в эмоциональность)не депрессивная, а позитивная информация о человеческой природе.

Впоследствии я попытался рационализировать этот импульс следующим образом (так в файле и записано):

«В противостоянии Любви и Смерти первая, казалось бы, не имеет ни одного шанса на победу. Даже в брачной клятве говорится: «До тех пор пока смерть нас не разлучит» — мол, дальше, в связи с форс-мажором, все обязательства отменяются.

Так-то оно так, но всякий раз, когда любовь оказывается сильнее страха смерти, а любящие предпочитают расставанию совместное путешествие в Неизвестность, выходит, что Смерть хоть и получила двойную добычу, но не выиграла, а проиграла».

Большие знатоки в этом вопросе — японцы с их традицией "синдзю". Но о синдзю как-нибудь в другой раз.

Disclaimer: Этот пост ни в коем случае не является пропагандой суицидального поведения. Всякий член Благородного Собрания, кто наложит на себя руки, будет немедленно забанен модератором.

Из комментариев к посту:

tsarev_alexey

Фuнальная вuньеmочkа — в лучшuх mрадuцuях Осkара Уаuльда. Браво!)) Помню, kаkое сuльное вnечаmленuе nроuзвела на меня в 2002 году, kажеmся, «ПuС». Смяmенuе, неnонuманuе, раздраженuе, сомненuе, одобренuе — чуmь не шuзанулся, nоkа чumал. Кнuжkа очень сuльная u mяжелая. Перечumываmь ее, еслu чесmно, не хочеmся. Хоmя она — kладезь nоводов в nользу mого, чmобы выбраmь жuзнь. Да ведь?

visa_pour_paris

Были и другие "лазейки" у заключенных, которые хотели продлить жизнь своим любимым (или даже не-любимым женщинам). Казнь беременных женщин откладывалась до времени рождения ребенка, что для времени, когда власть менялась каждые 5–6 месяцев, могло стать спасительным. Так что в той же Консьержери и других революционных тюрьмах мужчины встречались со знакомыми и даже совсем не знакомыми женщинами с целью сделать их беременными. Были случаи спасенных таким образом. Особенно интересен случай одного молодого человека (уже не вспомню имя), который по жребию вытянул галантное свидание с не очень молодой и не очень красивой дамочкой с целью дать ей ребенка. Свидание состоялось, но дама так и не забеременела. Ее казнили, так что, увы, благотворительность молодого человека пропала даром.

А вот совсем невероятный для нас случай. Одного мелкого чиновника Французской револцюии в 1793 г. арестовали за то, что он упустил депутата, арестовать которого его послали. Тяжкое преступление, взяткой пахло. Из Консьержери он написал письмо в Комитет общей безопасности (прадедушку КГБ) с жалобой, что его жена одна не справляется с бакалейной лавкой, которую они держат, да к тому же у нее 6 детей на попечении. Тогда этот грозный Комитет, отправлявший десятки человек в день на гильотину, позволил этому самому чиновнику выходить на день в неделю из Консьержери, чтобы заниматься делами лавки, а к вечеру он должен был вновь возвращаться в тюрьму. Самое интересное и невероятное, что он каждый раз возвращался! Так продолжалось несколько месяцев, пока не пришел его черед отправляться в Революционный трибунал, а оттуда на эшафот. Его имя известно — Озан. Что стало с его супругой и 6 ребятишками, мы не знаем.

alkorev

В процессе чтения данной статьи я испытывал главным образом — недоумение и непонимание. После прочтения комментариев, эти эмоции многократно усилились, а затем наступила грусть скорее.

Как можно восторгаться человеческой слабостью и покорностью судьбе? Любовь — есть величайший стимул для жизни или, хотя бы — подвига. А поведение экзальтированных заключенных парижской Консьержери, больше напоминает бессмысленную истерику.

Бороться до последней капли крови за свою любовь и любимую, сделать всё что в твоих силах и, даже, выйти за рамки человеческих возможностей, но, хотя бы, дорого продать её и свою жизнь.

К сожалению, то поколение французской знати, погрязшее в "невиданном распутстве", безынициативность и себялюбии, перенесшее моральное разложение и в застенки казематов, не способно было предпринять каких либо действий кроме поиска забвения. И, даже возникшее высокое чувство — не могло заставить их бороться, а приводило лишь к мыслям о скорейшей смерти…поиску забвения.

Но, уважаемые члены БС — неужели это достойно восхищения? Неужели единственный вывод который можно сделать — "Ах, как красиво"?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.