Ранняя колонизация
Ранняя колонизация
В середине XVI в., в царствование Ивана Грозного, началось не только масштабное освоение Дикого поля, но также было прорублено «окно в Азию». На восток хлынул русский колонизационный поток. От Казани и Астрахани он докатился до Чукотки, Юкона, Уссури, Мавераннахра, Тянь-Шаня. А начинался этот великий восточный путь на берегах Волги…
Весьма далек от истины миф о том, что Поволжье было исконным местом обитания финских племен. Достаточно вспомнить индоевропейские Фатьяновскую культуру бронзового века и Именьковскую 4–7 вв. н. э.
Фатьяновская культура занимала территории Верхнего и Среднего Поволжья, Нижнего Прикамья. Основными занятиями фатьяновцев были скотоводство и подсечное земледелие. Антропологический тип – чисто европеоидный. Фатьяновцы были частично истреблены, частично ассимилированы финоязычными племенами, относящимися к Дьяковской культуре. Последние двинулись с востока, из Зауралья, с наступлением относительно холодного суббореального периода, вместе с таежными лесами.
То, что финоязычные приходили на индоевропейский субстрат, легко доказывается тем, что эти выходцы из Северо-Восточной Азии сменили свой антропологический типаж с лапоноидного на европеоидный, а также тем, что характерная для них Y-хромосомная гаплогруппа Nici была серьезно потеснена гаплогруппой Rial, типичной для праславян и современных русских. В языках новых обитателей Волго-Камья оказалось много заимствований, относящихся к сфере скотоводства и земледелия, от носителей Именьковской культуры, говоривших, по мнению некоторых лингвистов, на славянском праязыке.[226]
Достаточно нелепо и название «финские», прилепленное к волжско-пермским народам усилиями финляндских ученых-националистов. Предки мери, веси и муромы, мордвы, чувашей, мари, удмуртов, коми не жили в Финляндии, наверное, и потомки их жить там не будут.
Нижнее же Поволжье к области обитания финоязычных племен не относилось. Около 4 тыс. лет, начиная с эпохи поздней меди, это была часть ареала евроазиатских степей, где жили восточные индоевропейцы.
Климатический оптимум IX–XII вв., который сократил период замерзания рек и поднял уровень морей, открыл не только балтийско-черноморский путь, но и балтийско-каспийский путь – «из варяг в персы». С X в. на верхнюю Волгу пошли дружинники Рюриковичей, сочетавшие сбор дани с торговлей, сюда вливались потоки ильменских славян с северо-запада и мигранты из разоряемого степняками Черниговского княжества и Переяславского княжества. Вскоре этот край меняет название – уже не Мерянский, а Ростовский.
С распадом Древнерусского государства верхняя Волга становится своего рода рубежом между Новгородским и так называемыми низовскими княжествами, это стимулирует здесь постройку пограничных крепостей. Этому обстоятельству обязаны своим появлением Тверь и Кострома. Пограничный новгородский Торжок на волжском притоке Тверце был утоплен в крови дважды, войском Батыя в 1238 г. и тверского князя Михаила в 1372 г.[227]
Малочисленное племя мурома («люди на земле») быстро покоряется Руси, однако в конце XI в. ненадолго переходит под власть Волжской Булгарии. Сами булгары были потомками кочевников, пришедших из Центральной Азии в причерноморские и приазовские степи, когда те оказались в составе тюркского каганата. Под натиском хазар в VIII в. булгары отселились на среднюю Волгу и нижнюю Каму, где смешались с местным населением. У прямых потомков булгар, чувашей, носители праславянской гаплогруппы Rial составляют относительное большинство.
Между Булгарией и северо-восточными русскими княжествами неизбежно должна была завязаться борьба ввиду отсутствия каких-либо естественных границ. Булгары, не утратившие с кочевых времен склонности к работорговле, сбывали русских пленных на азиатских рынках; северо-восточные русские князья также не терялись – брали пленных в Булгарии и селили их на своих землях. Противостояние русских и булгар имело и религиозное измерение. В 922 г. правитель Волжской Булгарии принял ислам и признал себя вассалом арабского халифата.[228]
Несмотря на то что почвы Поволжья между Камой и Самарой относятся в основном к черноземам, земледелие у булгар оставалось лишь третьим в ряду важнейших занятий – после скотоводства и торговли, на что указывает характер податей, выплачивавшихся хану.[229]
В 1217 г. булгары на время захватывают Устюг. Ответный поход 1220 г., предпринятый великим князем Владимирским Юрием Всеволодовичем совместно с Муромскими и Рязанскими князьями, завершился поражением булгар и сожжением города Ошел неподалеку от устья Камы.
Для походов на булгарское государство русские князья собиралась около устья Оки, в районе, населенном мордвой («люди у воды»). Здесь Юрий Всеволодович и ставит Нижний Новгород. Некоторые мордовские князья, например Пурейша, вошли в союз с Русью, другие, например Пургаса, предпочли союз с булгарами и ходили с ними на Нижний Новгород.
В 1236 г. в связи с завоеванием Батыем Булгарии противостояние русских и булгар резко закончилось. Множество булгар бежало во владения Юрия Всеволодовича, спасаясь от монгольской грозы, великий князь радостно расселил их по своим волжским городам. В конце следующего года Батый пришел на Русь и «поплениша все по Волзе». Волжские города, как русские, так и булгарские, стали добычей огня.
Во второй половине XIV в., когда в Золотой Орде царила «замятия», ордынские феодалы усилили свою набеговую активность. Если раньше набегом наказывалось какое-то непослушание русских или недовольство размером «выхода» (выплаченной дани), то теперь вооруженное нападение стало средством хищной эксплуатации подвластной территории. Любой мурза мог по собственному почину осуществить грабительский поход. Захваченное добро и рабы перепродавались через главных «рыночников» того времени – итальянцев – в крымском улусе.
Ордынское «нестроение» не только способствовало увеличению числа татарских набегов, но и повысило решимость русских князей дать вооруженный отпор насильникам. Ордынцы уже не выставляли таких крупных сил, как ранее, да и отделаться от них серебром было невозможно. Князья ставят укрепления на землях, заселенных поволжскими племенами, чтобы не пустить разбойничьи отряды в глубь русской оседлости.
Московский князь Дмитрий Иванович и Олег Иванович Рязанский занимают местности, населенные мещерой.[230]
Суздальско-Нижегородский князь Константин Васильевич берет мордовские земли по Волге, Оке и Кудьме и распространяет пределы своего княжества до рек Пьяны, Теши, Вады – сюда начинают течь русские колонизационные потоки.
Константин «повелел русским людям селиться по рекам Оке, Волге, Кудьме и на мордовских жилищах, где кто похощет». Благодаря этому решению и предоставленной переселенцам защите князь правил «честно и грозно, бороня отчину свою от Татар» – его владения протянулись вниз по Волге до впадения в нее Суры. Сыновья его продолжили освоение «нагорных» земель за рекой Кудьмой до устья Суры. Заселением поволжских земель занимались не только нижегородские князья, но и крупные купцы, такие как Тарас Петров. Он купил у князя шесть сел по реке Сундовак и поселил там выкупленных у татар пленников.[231]
Русские поселения в Среднем Поволжье все еще были крайне уязвимы. Мурза Булат-Темир разорил значительную часть нижегородского княжества до реки Сундовак. Тарас Петров вынужден был махнуть рукой и податься в Москву.
Подвергались поволжские селения и грабежам со стороны ушкуйников, которых Новгород слал толпами с середины того же XIV в.[232]
Господин Великий Новгород в это время хирел, беднел, часто был ареной голода и социальных конфликтов. Его внешняя торговля попала под контроль ганзейцев, его земли перешли в руки боярской олигархии (60 % обрабатываемых площадей находилось в руках 22 боярских фамилий), нещадно эксплуатировавшей арендаторов-испольщиков.[233] Землевладельческая олигархия, манипулировавшая вечевыми сборищами, составляла правительственный слой Новгорода, который немецкие гости называли Советом Господ (Herrenrat).
«Отмороженные» новгородцы грабили без разбору христиан и басурман на Волге, Ветлуге, Каме и Вятке. Новгородские посадники обычно открещивались от разбойных нападений своих удальцов, говоря, что они происходили «без новгородскаго слова», пусть-де сами и отвечают. Но во всяком случае новгородские власти были рады, что крепкие молодцы, не отягощенные моралью, гуляют вне дома.
Нижний Новгород несколько раз был захвачен и разграблен шайками новгородских викингов, брали они «на щит» и такие крупные города, как Ярославль и Кострома. Еще меньше шансов было отбиться от посланцев беспокойного Новгорода у небольших селений. «Найденное имущество (новгородцы) выносили на средину города и, что было получше и полегче, брали себе, а что потяжелее, то бросали в Волгу, а иное жгли; множество людей, без различия возраста и пола, уводили обыкновенно в плен с собою».[234]
А пленников новгородцы продавали татарам в Казани и Астрахани. Вряд ли жителю Ярославля или Нижнего было много легче от того, что его грабил, обрекая на голодную смерть, или продавал в рабство новгородский русак, а не басурманин. Из татарских городов ушкуйники не всегда возвращались в добром здравии, потому что, получив от удачной работорговли «многу честь и кормы», напивались «аки мертвы» и в таком беспечном состоянии сами становились легкой добычей казанцев и астраханцев.
Низовские русские князья вовсе не по приказу татар, а исходя из интересов своих подданных отлавливали ушкуйников. А порой воевали и с самим источником беды – Новгородом.
Таковы были горькие реалии периода феодальной раздробленности; о них стараются позабыть либеральные «историописатели», всячески «кошмарящие» Московское государство, которому пришлось выкорчевывать практику и мышление удельных времен. От периода раздробленности жители разных русских земель сохранили друг о друге не самые лучшие воспоминания. Царям и церкви пришлось потом долго преодолевать это разобщение. И сегодня людям, одурманенным идеями сепаратизма («Будем жить, как в Швейцарии»), надо почаще рассказывать о тех временах, когда русский убивал русского и считал это вполне нормальным…
В 1372 г. на Суре был построен городок Курмыш и насыпан вал на Оленьей Горе у реки Сундовак.
Первый и притом успешный поход московско-нижегородского войска на Казань состоялся в 1376 г. За опустошения русских земель воеводы наконец выставили какой-то счет – без этого успеха не было бы и Куликова поля. Впрочем, досталось не только ордынцам, но мордве, жившей на западной окраине Казанской земли. Уже на следующий год мордовские князья помогли татарам тайно войти в русские рубежи.
Колонизация правобережья средней Волги приобрела бесповоротный характер с переходом нижегородских земель под власть московских Даниловичей, которым отлично бы подошел девиз «Мыслить глобально, действовать локально».
Великий князь Василий Дмитриевич купил в Орде ярлык на Нижний Новгород, где в то время шла борьба между суздальским князем Борисом Константиновичем и его племянниками, Василием Кирдяпой и Семеном Дмитриевичем. Это были те самые продажные феодалы, что своими клятвами уговорили москвичей в 1382 г. сдаться Тохтамышу – на убой.
Борис вскоре вышел из игры, а Семен еще неоднократно пробовал вернуть край себе при помощи Орды.
Семен верой и правдой восемь лет служил четырем ханам, натравливал их на московского князя, водил татарские отряды и наконец получил от Орды воинские силы для собственных нужд. Дело, однако, «ограничилось» кратковременным взятием и разграблением Нижнего. На это московский князь ответил разорением ряда татарских городов, включая Казань – она была возобновлена много позднее ханом Улу-Махметом (Улуг-Мухамедом).
Для отражения татарских набегов Москва берет под свой контроль естественную оборонительную линию – берега Оки и Волги до устья Унжи.[235]
В начале XV в. на реке Сундовак, откуда в свое время должен был бежать Тарас Петров, уже существует московское наместничество с центром в с. Лысково.[236]
В это время граница между московскими и татарскими владениями проходила по течению реки Суры. На ее левом берегу, лесистом и болотистом, царила дикость, здесь проходили ордынцы, следуя своим обычным путем на Русь, за ясырем, и жили немирные племена охотников и звероловов.
В годы страшного опустошения, постигшего Московское княжество из-за Едигеева нашествия, за Нижним Новгородом в диких местах селятся такие примечательные иноки, как Макарий и Тихон.
Макарий вначале обосновался на правой стороне Волги, на реке Добрице, а Тихон на реке Лухе. Потом Макарий, приустав от «многолюдия» и желая «конечного безмолвия», перебрался на левую сторону Волги, где основал скит около озер, называемых Желтыми Водами.
Но и тут старцу не дали покоя, стали приходить монахи, создавая нестерпимое «многолюдие».
Макарий понял, что раз не удается противостоять процессу, то надо его возглавить – основал монастырь, стал там игуменом, который, однако, работал для всех, «мня себе не наставника и учителя, но яко раба и послушника».
В окрестности монастыря потекли и миряне. Местные черемисы, пораженные нравственной силой Макария и «зряще нестяжательное его в пустыне пребывание», уже не помышляли убить его вместе с братией, но даже приносили в монастырь съестное. А потом шли к Макарию креститься.
Однако первая половина XV в. была временем неуютным. После Тохтамыша и Едигея Московское княжество пребывало в жалком состоянии, разруха перетекла в масштабную междоусобицу; Золотая Орда хоть и распадалась, но хищничала больше прежнего.
«И в начале XV века можно было еще видеть, как отряды татарские уводили в плен с собою из Руси толпы крепко связанных людей, причем на одного татарина приходилось 40 человек русских», – пишет Г. Перетяткович.[237]
Происходившее в это время напоминало худшие десятилетия XIII в. Стоял на Руси «плач неутешим и рыдание и кричание».
В 1439 г. хан Улу-Махмет так сильно разорил нижегородские земли (хотя и не взял ни одного города), что от Желтоводской обители не осталось и следа. Живших вокруг нее людей сабли татарские «яко класы[238] зрелые пожаша», уцелевшие были уведены в рабство. Однако мурза, взявший здесь полон, оказался не глух к нравственной силе Макария и отпустил его. Преподобный выпросил еще 40 русских пленников вместе с их семьями. Этих людей, страдающих от голода, холода и изнурения, 85-летний старец провел лесами и болотами в окрестности города Унжи. И здесь людям, едва вырвавшимся из плена, также угрожала ордынская сабля, но все же имелась возможность укрыться за земляным валом и бревенчатым тыном унженской крепостенки. Сам Макарий прожил остаток дней в одинокой келье в 15 верстах от городка.
Этот эпизод стал известен благодаря житию святого Макария, однако можно не сомневаться, что подобных ситуаций было немало. Из них и складывалась жизнь русского фронтира не только в 1430-х гг., но и двумя веками раньше, и двумя веками позже.
Князья прилагали все усилия, чтобы населить опасные земли пограничья, понимая, что от их освоения зависит сила их княжеств. Ведь жители фронтира, при достаточной густоте заселения, уже могли постоять за себя, укрывшись за стенами укреплений, а заодно не пустить врагов вглубь княжества.
Пользующиеся податными льготами монастыри старались привлечь на свои земли работников, преимущественно «без-вытных», «неписьменных», то есть не числящихся на тяглых землях какого-нибудь владельца или, еще лучше, пришедших за лучшей долей из другого княжества. Так, в 1476 г. углицкий князь дал Покровскому монастырю грамоту «собирати слободу на сей (правой) стороне Волги», причем земледельцы, привлеченные из других княжеств, были освобождены от податей на 20 лет, а «без-вытные» – на 10 лет.
В1505 г., после многих лет относительного затишья, казанский хан Магмет-Аминь (Мухамед-Эмин) неожиданно взял курс на конфронтацию с Москвой. Для начала хан вырезал всех русских, беспечно находившихся в Казани: «гостей руских побил, а товар их поймал на себя весь», не давалось пощады даже их семьям, «юноша младыя и красныя отроковица, младенца вкупе убивахуся».[239] Вот такая «Варфоломеевская ночь» на казанский манер.
20-тысячное казанско-ногайское войско пришло, «хрестьянство убивая», к Нижнему Новгороду, выжгло его посады, в то время как русская армия пассивно ожидала казанцев в Муроме и Плесе. По мнению летописца, воеводы струсили, «великим страхом объяти быша».[240]
С утверждением в Казани крымских Гиреев походы волжского ханства на «казанскую украйну» Московского государства стали регулярными. Особенно разорительные нашествия проходили в годы русско-польских войн. Ханы, посаженные на казанский трон турецкими султанами, прекрасно координировали свои действия и с поляками, и с крымцами.
Так, в 1521 г., когда основная масса русских войск находилась на литовском рубеже, казанцы и крымцы пробили русскую оборону с двух сторон и, по свидетельству Герберштейна, взяв огромный полон, соединились у Коломны.
Казанцы разорили Муромские, Мещерские, Нижегородские места, и даже на северной реке Сухоне, в Тотьминской волости, «в полон взяли и иссекли шесть с половиной тысяч христиан».[241]
И в сентябре следующего года происходит нападение казанцев, «приходили татары и черемисы в галицкие волости».[242]
Великий князь Василий III и правительница Елена Глинская укрепляли оборону «казанской украйны» – построены были города Мокшан на верхней Мокшей, Васильсурск на реке Суре. На какое-то время даже наступило затишье.
Но в годы Стародубской войны, последовавшей за смертью Василия, на Русь пошли вражеские рати с трех сторон, литовской, крымской и казанской, повсюду пробивая оборону. Зима 1535–1536 гг. выдалась особенно горячей на казанском рубеже. В декабре казанцы ходили на Нижний Новгород и Гороховец. 6 января казанские воины устроили резню в районе Балахны, убив много крестьян из окрестных сел, и ушли с полоном до прихода русских воевод. Отряды казанцев наведались даже в отдаленный Вологодский уезд, «многих людей посекли, а иных в полон взяли».[243] Казанский хан Сафа-Гирей с 40-тысячным войском ходил на Костромские и Галичские земли. Под Костромой он разбил московского воеводу князя Засекина, который пал в бою. 15 января ханское войско сожгло посады Мурома.
Зимой 1537 г. Сафа-Гирей ходил на Нижний Новгород, Кострому, Галич, Владимир, Плес, «зиме анваря, на всеядной неделе, под Муром приходил, посады под Муромом и сел и деревень пожег, от Мурома и до Новагорода воевал».[244]
Годом позже казанцы доходят до Сухоны, разоряют окрестности Костромы, Мурома, Галича, Вологды, уходят с «большим полоном».[245]
В 1539 г. казанцы опять отправляются к Мурому и Костроме, в бою около Костромы поражают московское войско, где погибают 4 воеводы. Набег отражает «свой» татарин, касимовский хан Шиг-Алей (Шах-Али).
В начале 1540-х гг., в смутное время после отравления Елены Глинской, казанцами были разорены земли Нижнего Новгорода, Мурома, Мещеры, Гороховца, Балахны, Заволжья, Галича с весями, Вологды, Тотьмы, Устюга, Перми Великой, Вятки, Владимира, Шуи, Юрьевца Вольского, Костромы, Кинешмы, Унжи, Касимова, Темникова.
Автор того времени, казанский летописец, сетует, что князья и бояре правят неправедно: «неправды умножишася, обиды, тадбы и разбои, и убиства» и не берегут от супостата русскую землю. «Везде погани христьянъ воеваху и губяху».[246]
«От Крыма и от Казани почти половина Русской земли пустовала», – писал об этом времени царь Иван Грозный. И его оппонент А. Курбский добавлял, что «уже было все пусто за осьмнадесять миль до Московского места».
В ночь на 3 января 1542 г. воевода Иван Шуйский приехал в Москву – в нарушение великокняжеского приказа находиться с войском во Владимире, земли окрест которого подвергались нападениям казанцев. Для того чтобы покончить с могущественным соперником – кланом Вельских. (Не случайно царь Иван ввел опричнину именно 3 января 1565 г.)
В письмах казанского хана Сафа-Гирея королю Сигизмунду, хранящихся в варшавском архиве и относящихся к 1542–1545 гг., содержатся отчеты о проделанной работе: «Землю московскую завоевал и опустошил… Зо всим своим войском был и замки (крепости, города) иншии побрал, и иншии попалил, и со всем войском своим был есми за Окою рекою далеко в земли неприятельской». Хан пишет, что в походах на Москву участвовало до 70 тыс. воинов, помимо казанцев также ногайские мурзы и астраханцы.[247]
За первую половину XVI в. разрядные книги зафиксировали 40 казанских набегов.
Набеговая экономика Казани кормила феодалов и работорговцев, переправлявших пленников по Волге в Астрахань, откуда их рассылали азиатским «потребителям». Часть пленников оставалась в самом ханстве. К середине XVI в. более 100 тыс. русских томилось в казанской неволе.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.