Глава 10 Адольф перестраивает Линц

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 10

Адольф перестраивает Линц

Пока я находился в раздумьях относительно того, занести ли моего друга в список великих музыкантов или великих поэтов будущего, он обрушил на меня объявление о том, что собирается стать художником. Я немедленно вспомнил, что видел, как он делает наброски и дома, и на прогулках. По мере развития нашей дружбы я видел много образцов его работы. В своей работе обойщика время от времени приходилось делать эскизы, что мне всегда давалось с трудом, так что тем больше меня удивили возможности моего друга. Он всегда носил с собой разную бумагу. Начать – всегда было для меня самым тяжелым делом; для него же – наоборот. Он брал карандаш и несколькими смелыми штрихами на бумаге изображал то, что хотел; там, где ему не хватало слов, в дело вступал карандаш. Было что-то притягательное в этих первых, грубых штрихах – меня волновало то, как из беспорядочных линий постепенно появляется узнаваемый рисунок. Но его не очень увлекал процесс завершения чернового наброска.

Когда я впервые пришел к нему домой, его комната была завалена набросками, рисунками, планами. Здесь был «новый театр», там – гостиница на горе Лихтенберг; комната походила на контору архитектора. Наблюдая за ним, работающим у чертежной доски – тогда он был более аккуратным и точным в деталях, чем в моменты счастливой импровизации, – я убеждался, что он, вероятно, уже давно приобрел все технические и специальные навыки, необходимые для такой работы. Я просто не мог поверить, что возможно изобразить на бумаге такие непростые вещи под влиянием момента и что все, увиденное мной, было импровизацией.

Количества этих работ было достаточно, чтобы позволить себе сформировать суждение о способностях Адольфа Гитлера. Во-первых, среди них есть акварель – даже не то чтобы акварель, а просто карандашный рисунок, раскрашенный темперой. Но сама быстро схваченная атмосфера, определенное настроение, которые типичны для акварели и которые тонкими оттенками придают ей свежесть и живость, – это совершенно отсутствовало на рисунке Адольфа. Там, где он мог бы интуитивно нанести быстрые мазки, он малевал со скрупулезной точностью.

Все, что я могу сказать о художественных работах Адольфа, относится к его первым попыткам, и единственная его акварель, которая у меня находится, – одна из них. Она еще очень нескладная, безликая и на самом деле примитивная, хотя, возможно, это придает ей особую привлекательность. Яркими красками на ней изображен Пёстлингберг, достопримечательность Линца. Я и сейчас помню, когда Адольф подарил ее мне.

Его карандашные рисунки – это другое дело, но их немного. И хотя он подарил мне несколько, сохранился лишь один из них: чисто архитектурный, маловыразительный набросок. На нем изображен дом номер 7 по Штокбауэр-штрассе. Он был новостройкой и чем-то понравился Адольфу, поэтому он нарисовал его и подарил мне. Этот рисунок помимо того, что свидетельствует о его любви к архитектуре, никакого значения не имеет.

Обращаясь мысленно к тем годам, я должен вот что сказать: Адольф никогда не относился к рисованию серьезно; оно оставалось скорее увлечением вне его более серьезных устремлений. Но здания значили для него гораздо больше. Он всего себя отдавал этим воображаемым постройкам, которые совершенно завладели им. Как только ему приходила в голову идея, он становился одержимым. Для него больше ничего не существовало – он забывал о времени, сне и голоде. И хотя мне было непросто следить за ходом его мысли, эти моменты останутся незабываемыми. Он стоял вместе со мной перед новым собором – бледный, худощавый молодой человек с первыми темными усиками, пробивающимися над верхней губой, в изношенном крапчатом костюме с потертыми локтями и воротником. Его взор был прикован к какой-нибудь архитектурной детали, он анализировал стиль, критиковал или хвалил работу, осуждал выбор строительного материала – и все это с такой скрупулезностью и таким знанием, как будто он строитель и ему придется из своего кармана платить за каждый недочет. Тогда он доставал альбом для рисования, и карандаш начинал летать по бумаге. Так, и только так нужно решать эту проблему, бывало, говорил он. Я должен был сравнивать его замысел с реальной работой, должен был выражать одобрение или неодобрение – и все это с пылом, словно от этого зависели наши жизни.

Здесь он мог дать волю своей страсти все изменять, потому что в любом городе всегда есть хорошие и плохие постройки. Он не мог ходить по улицам, чтобы его не раздражало то, что он видел. Обычно у него в голове одновременно было полдюжины различных строительных проектов, и иногда у меня возникало такое чувство, что все здания в городе были выстроены в его мозгу, как гигантская панорама. Но, выбрав одну деталь, он концентрировал на ней всю свою энергию. Я вспоминаю, как однажды сносили старое здание банка Верхней Австрии и Зальцбурга на центральной площади города. С лихорадочным нетерпением он следил за новым строительством. Ужасно беспокоился, что новое здание не впишется в окружение. Когда в середине строительства ему пришлось уехать в Вену, он попросил меня давать ему периодические отчеты о продвижении работ. В своем письме от 21 июля 1908 года он пишет: «Как только строительство закончится, пришли мне, пожалуйста, открытку с видом банка». Так как такой открытки я не нашел, вышел из положения, достав фотографию нового здания, и послал ему ее. Кстати, это здание нашло у него одобрение.

Было много таких домов, которые постоянно вызывали его интерес. Он таскал меня всюду, где бы ни шло какое-нибудь строительство. Он чувствовал себя ответственным за все, что строилось. Но еще больше, чем эти конкретные стройки, его занимали обширные проекты, автором которых был он сам. Здесь его стремление все изменять не знало границ. Сначала я наблюдал за этим с некоторым опасением и задавал себе вопрос: почему он так упорно занимается планами, из которых, по моему мнению, никогда ничего не выйдет? Но чем более отдаленной была реализация какого-то проекта, тем больше он в него погружался. Для него эти проекты каждой своей деталью были настолько реальными, как будто они уже были осуществлены, а весь город был уже перестроен по его плану. Я часто приходил в смятение и не мог понять, то ли он говорит о здании, которое существует, то ли о здании, которое должно быть построено. Но для него не существовало никакой разницы; реальное строительство было делом второстепенной важности.

Ни в какой другой области эта его непоколебимая последовательность не проявляется более очевидно. То, что планировал пятнадцатилетний юноша, осуществлял пятидесятилетний мужчина, зачастую, как, например, в случае с новым мостом через Дунай, так же точно, как будто между планированием и претворением плана в жизнь было лишь несколько недель, а не десятилетий. План существовал; затем пришли власть и влияние, и план стал реальностью. Это случалось с поразительной регулярностью, словно пятнадцатилетний мальчишка не сомневался в том, что однажды у него будут необходимая власть и средства. Понять это мне слишком сложно. Я не могу представить себе, что такое возможно. Есть искушение назвать это «чудом», потому что не нахожу рационального объяснения.

Действительно, планы, которые этот никому не известный мальчик составлял для перестройки своего родного города Линца, до последней детали совпадают с планом городской застройки, который был введен в действие после 1938 года. Я почти побаиваюсь рассказывать на этих страницах об этих его первых планах, чтобы читатели не усомнились в моей правдивости. И все же каждый слог из того, что я собираюсь рассказать, правда.

На мое восемнадцатилетие 3 августа 1906 года мой друг подарил мне рисунок виллы. Похожая на ту, которую он планировал построить для Стефании, она была в его любимом стиле ренессанс. К счастью, эти рисунки сохранились. На них изображено внушительное здание, похожее на палаццо, фасад которого украшен встроенной башенкой. План первого этажа демонстрирует хорошо продуманное расположение комнат, которые удобно разместились вокруг музыкальной комнаты. На отдельном рисунке изображена витая лестница, изящная архитектурная деталь, и вестибюль с тяжелыми балочными перекрытиями. Вход на отдельном эскизе обозначен несколькими отрывистыми штрихами. Мы с Адольфом также подобрали подходящее место для подарка мне на день рождения: дом должен был стоять на горе Бауэрнберг. Когда позднее я встретился с Гитлером в Байройте, я не стал напоминать ему об этом воображаемом доме. Он на самом деле мог бы подарить мне виллу на Бауэрнберге, которая, возможно, была бы лучше его изначального плана.

Еще большее впечатление производят два эскиза (они по-прежнему находятся у меня), образцы его многочисленных планов нового концертного зала в Линце. Старый театр не отвечал никаким требованиям, и несколько любителей искусства, проживавших в Линце, основали общество для содействия строительству современного здания театра. Адольф сразу же вступил в это общество и принимал участие в конкурсе идей. Он месяцами работал над своими планами и чертежами и был полностью убежден, что его предложения будут приняты. Он был вне себя от гнева, когда общество разрушило все его надежды, отказавшись от строительства нового здания, а вместо этого решило реконструировать старое. Я ссылаюсь на его едкие замечания в письме, которое он прислал мне 17 августа 1908 года: «По-видимому, они опять намереваются латать эту старую развалину».

Придя в бешенство, он сказал, что больше всего на свете ему хотелось бы завернуть свой учебник по архитектуре и послать его на адрес этого Общественного комитета перестройки театра по осуществлению проекта строительства современного здания. Как же точно это чудовищное название передает его гнев!

Этим же периодом датируются и два эскиза, сделанные на обеих сторонах одного листа. На одной стороне изображен зал. Стена разделена колоннами, между которыми располагаются ложи. Балюстрада украшена разнообразными статуями. Могучий купол потолка накрывает зал. На обратной стороне этого смелого проекта Адольф объяснял мне акустические характеристики проектируемого здания, которые меня, как музыканта, особенно интересовали. Там четко показано, как звуковые волны, поднимаясь от оркестра, отражаются от потолка таким образом, чтобы, так сказать, литься на сидящую внизу публику. Адольфа очень интересовали акустические проблемы. Я помню, например, его предложение путем внесения изменений в конструкцию потолка переделать зал в парке Фольксгартен, плохая акустика которого всегда раздражала нас.

А теперь что касается перестройки Линца. Здесь у него была масса идей, но все же он не вносил изменения без разбора и строго придерживался своих уже принятых решений, поэтому я так хорошо их помню. Всякий раз, когда мы проходили мимо того или иного места, у него немедленно были готовы все планы.

Удивительно компактная главная площадь была постоянным предметом восхищения Адольфа, он сожалел лишь о том, что два дома, расположенные ближе всего к Дунаю, закрывали свободный вид на реку и на цепь холмов за ней. На его планах эти два дома отодвинуты друг от друга настолько, чтобы открывался свободный вид на новый, расширенный мост. При этом, однако, он существенно не изменял прежний вид площади; и это решение было позднее осуществлено. Здание муниципального совета, которое стояло на площади, он счел недостойным такого растущего города, как Линц. Он мысленно видел новое, величественное здание городского совета, построенное в современном стиле, далеком от того неоготического стиля, который в те времена был популярен при постройке такого рода зданий в Вене и Мюнхене, например. По-другому Гитлер подошел к реконструкции старой башни, уродливой, похожей на ящик громады, которая возвышалась над старым городом. Он обнаружил старое печатное изображение, сделанное Мерианом, на котором эта башня была изображена в том виде, в каком существовала до большого пожара. Ее первоначальный облик следовало восстановить, а башню превратить в музей.

Еще одно здание, которое всегда вызывало его восхищение, был музей, построенный в 1892 году. Мы часто стояли и смотрели на мраморный фриз длиной ПО метров, на котором рельефно были изображены сцены из истории страны. Он никогда не утомлялся, разглядывая его. Адольф расширял здание музея за пределы прилегающего монастырского сада и удлинял фриз до 220 метров, чтобы сделать его, как он утверждал, самым длинным рельефным фризом в этой части света. Новый собор, который тогда находился в состоянии реконструкции, постоянно занимал его. Восстановление готического стиля, по его мнению, было безнадежным делом, и он злился, что жители Линца не могли поспорить с жителями Вены. Ведь высота шпиля в Линце ограничивалась 134 метрами из уважения к кафедральному собору Святого Стефана в Вене, который был высотой 138 метров. Адольф был чрезвычайно доволен новой корпорацией каменщиков, которая была основана в связи со строительством этого собора, так как он надеялся, что это повлечет за собой обучение целого ряда способных каменщиков для нужд города. Железнодорожный вокзал располагался слишком близко к городу и своей сетью железнодорожных путей мешал как движению транспорта, так и развитию города. Здесь Адольф нашел хитроумное решение, которое опережало время. Он убрал вокзал из города, перенеся его в сельскую местность, и проложил пути под землей через весь город. Пространство, освободившееся после сноса старого вокзала, предназначалось для расширения общественного парка. Читая это, не следует забывать, что на дворе был 1907 год и Адольф был никому не известный молодой человек восемнадцати лет, не имевший специальной подготовки или квалификации, который предлагал на обсуждение эти проекты, произведшие коренную ломку в городском планировании и доказавшие, насколько способен он был даже тогда отметать существующие идеи.

Схожим образом Гитлер перестраивал окрестности Линца. В его планах реконструкции замка Вильдберг была интересная идея. Следовало восстановить его первоначальный вид и превратить в нечто вроде музея под открытым небом с постоянным населением – это был совершенно новый подход. Сюда должны были быть привлечены определенные ремесленники и рабочие. Их ремесла должны были отчасти представлять средневековую традицию, но отчасти служить современным целям, например туристической индустрии. Жители замка должны были одеваться по средневековой моде. Здесь должны были править традиции старых гильдий; здесь должна была быть учреждена школа «Мейстерзингер». Этот «остров, где остановилось время» (это были его собственные слова), должен был стать местом паломничества для всех тех, кто хочет изучать жизнь, какой она была в средневековой крепости. Превосходя по качеству Динкельсбюль и Ротенбург, Вильдберг должен был демонстрировать не только архитектуру, но и реальную жизнь. Посетители должны были платить у ворот пошлину и тем самым вносить вклад в содержание местных обитателей. Адольф очень много думал над выбором подходящих ремесленников, и я помню, что мы подробно обсуждали с ним эту тему. В конце концов, я уже собирался сдавать экзамены на звание мастера и поэтому имел право высказаться.

Совершенно другим, абсолютно современным проектом была реконструкция башни на горе Лихтенберг. До вершины этой горы должна была быть проложена железная дорога, где предполагалось построить удобный современный отель. Над ним должна была возвышаться 300-метровая башня, стальная конструкция, схема которой отняла у него много времени. Отсюда в ясные дни в телескоп, расположенный на самой высокой площадке башни, должен был быть виден позолоченный орел на вершине кафедрального собора Святого Стефана в Вене. Мне кажется, я видел набросок этого проекта.

Но самым смелым проектом, который отодвигал в тень все прочие, было строительство грандиозного моста, который должен был перекинуться через Дунай на огромной высоте. С этой целью планировалось построить высокоуровневую дорогу. Она должна была начинаться в Гугле, который тогда был еще неприглядным песчаным карьером, но его можно было заполнить городскими отходами и мусором и обеспечить место для нового парка. Оттуда, плавно изгибаясь, новая дорога должна была вести в Штадтвальд. (Кстати, городские инженеры так и сделали некоторое время тому назад, не зная о планах Гитлера. Дорога, которая тем временем была построена, точно соответствует его проекту.)

Обсерватория имени кайзера Франца Йозефа в Егермайервальде – она до сих пор цела – должна была быть снесена, а на ее месте возведен величественный памятник, где в зале славы должны были быть собраны бюсты всех великих людей, заслуживших такой награды от провинции Верхняя Австрия. С крыши этого сооружения открывался бы великолепный вид на окружающие просторы. А само это сооружение должно было быть увенчано статуей Зигфрида с поднятым мечом. Очевидно, образцами для этого послужили Валгалла, зал освобождения в Кельхайме и памятник Арминию в Тевтобургском лесу. С этого места мост должен был одной аркой перекинуться на крутой противоположный берег. На этот проект Адольфа вдохновила легенда об отважном всаднике, который, по преданию, преследуемый врагами, прыгнул с этого места в устрашающе глубокие воды, переплыл Дунай и добрался до другого берега. Мое воображение пугали размеры этого моста. Пролет арки составлял более 500 метров. Его высшая точка находилась на высоте 90 метров над уровнем воды. Я очень сожалею, что никаких эскизов к этому поистине уникальному проекту не сохранилось. Этот мост через глубокую долину, как заявил мой друг, даст Линцу сооружение, которому не будет равных в мире. Когда мы стояли на том или ином берегу реки, Адольф объяснял мне все подробности своего замысла.

Эти смелые, далеко идущие планы произвели на меня странное впечатление, как я это отчетливо помню и сейчас. И хотя во всем этом я видел не более чем плод воображения, тем не менее не мог не поддаться его своеобразной прелести. То, что занимало ум моего друга и что поспешно в виде набросков попадало на обрывки бумаги, было чем-то большим, чем туманный фанатизм. В этих, казалось бы, абсурдных замыслах содержалось что-то неодолимое и убедительное – нечто вроде высшей логики. Каждая идея имела естественное продолжение в другой, а все в целом представляло собой ясную и разумную цепочку мысли. Чисто романтические проекты, вроде «средневекового возрождения замка Вильдберг», явно выдавали авторство Рихарда Вагнера. Они были связаны с чрезвычайно современными техническими приемами, такими как замена железнодорожных переездов подземными путями. Это был не просто безудержный полет фантазии, а подчиненный дисциплине систематический процесс. Эта «архитектура, положенная на музыку», привлекала меня, наверное, потому, что казалась мне полностью осуществимой, хотя мы, двое бедных парнишек, не имели никакой возможности реализовать эти планы. Но это ни в малейшей степени не беспокоило моего друга. Его вера в то, что однажды он воплотит в жизнь все свои потрясающие проекты, была непоколебима. Деньги не имели значения – это был лишь вопрос времени и достаточно долгой жизни.

Эта абсолютная вера была чуждой моему рациональному мышлению. Какое у нас будущее? Я могу стать в лучшем случае известным дирижером. А Адольф? Талантливым художником или чертежником, быть может, известным архитектором. Но как же далеки были эти профессиональные цели от того положения и репутации, от тех богатств и власти, необходимых для перестройки целого города. И кто знает, остановится ли мой друг – с его невероятным полетом фантазии и импульсивным темпераментом – на реконструкции Линца, ведь он не мог оставить без внимания что-либо, до чего могли добраться его руки. Меня одолевали серьезные сомнения, и время от времени я осмеливался напоминать ему о том неоспоримом факте, что все, что мы оба имели, не превышало нескольких крон – этого едва хватало, чтобы купить бумагу для рисования. Обычно Адольф нетерпеливо отмахивался от моих возражений, и я по сей день помню мрачное выражение его лица и пренебрежительные жесты в таких случаях. Он считал само собой разумеющимся, что однажды эти планы осуществятся с максимальной точностью, и готовился к этому моменту. Даже самую фантастическую идею продумывал до мельчайшей детали. Как доставлять строительные материалы для моста через Дунай? Мост должен быть каменным или стальным? Как закладывать фундамент для береговых устоев? Выдержит ли скала нагрузку? Для специалиста эти вопросы были отчасти неуместны, но отчасти очень к месту. Адольф жил в своем видении будущего Линца и даже приспособил к нему свои повседневные привычки: например, мы посещали зал славы, мемориальный храм или наш средневековый музей под открытым небом.

Однажды, когда я прервал поток его смелых идей относительно национального памятника и рассудительно спросил, как он предлагает финансировать этот проект, его первый ответ был резким: «К черту деньги!» Но очевидно, мой вопрос обеспокоил его. И он сделал то, что делают другие люди, которые хотят быстро разбогатеть, – купил лотерейный билет. И все же была разница между тем, как Адольф купил лотерейный билет, и тем, как это делали другие люди. Другие люди лишь надеялись или, скорее, мечтали получить первый приз, а Адольф был уверен, что выиграл, с самого момента покупки билета, просто забыл забрать деньги. Он волновался лишь о том, как потратить эту приличную сумму наилучшим образом.

Для него было характерно, что он часто смешивал самые фантастические идеи с самыми холодными расчетами, и то же самое случилось с покупкой лотерейного билета. Когда он в своем воображении уже тратил выигрыш, то тщательно изучал условия лотереи и с величайшей точностью просчитывал наш шанс. Адольф предложил мне войти в долю в этом предприятии. В этом он был методичен. Билет стоил десять крон, из которых я должен был найти пять. Но он поставил условие, чтобы эти пять крон были не получены мной от родителей – я должен был заработать их сам. В то время я зарабатывал себе какие-то карманные деньги, а также иногда получал чаевые от клиентов. Адольф настаивал на том, чтобы знать точно, откуда я получил эти пять крон, и, когда он удовлетворился тем, что мой вклад был действительно моим собственным, мы вместе пошли в контору государственной лотереи покупать билет. У него ушло много времени на то, чтобы принять решение, и я по сей день не знаю, какие соображения подсказали ему выбор. Так как он был абсолютным скептиком в отношении оккультизма и более чем рациональным в этих вопросах человеком, его поведение осталось для меня загадкой. Но наконец, он нашел свой выигрышный билет. «Вот он!» – сказал Адольф и аккуратно положил билет в небольшой черный блокнот, в который записывал свои стихи.

Период до дня розыгрыша лотереи был для меня самым счастливым временем нашей дружбы. Любовь и увлеченность, великие мысли, высокие замыслы – все это у нас уже было раньше. Не хватало одного – денег. Теперь и они у нас были. Чего еще мы могли желать?

И хотя главный выигрыш составлял большую сумму, мой друг ни в коей мере не соблазнился потратить их легкомысленно – совсем наоборот. Он поступил с этими деньгами самым расчетливым и экономным образом. Было бы неразумно вкладывать всю сумму в один проект, скажем в перестройку музея, так как это была бы лишь небольшая часть в рамках огромного градостроительного плана. Разумнее было использовать деньги для нашей пользы, чтобы мы с их помощью могли занять то положение в общественной жизни, которое дало бы нам возможность двигаться дальше к нашим конечным целям.

Было бы слишком дорого строить для нас виллу. Это поглотило бы такую часть нашего богатства, что мы переехали бы в это великолепие без гроша в кармане. Адольф предложил компромисс; он сказал, что нам следует снять квартиру и приспособить ее для своих целей. После долгого и тщательного изучения различных вариантов мы выбрали второй этаж дома номер 2 по Кирхенгассе в Урфаре, так как этот дом занимал совершенно исключительное положение. Находясь на берегу Дуная, он выходил окнами на чудесные зеленые поля, которые заканчивались у Пёстлингберга. Мы тайно прокрались в дом, посмотрели на вид из окна на лестнице, и Адольф сделал набросок плана первого этажа.

Затем мы, так сказать, переехали. Большая часть квартиры предназначалась моему другу, а меньшая отводилась мне. Адольф распорядился комнатами так, что его кабинет располагался как можно дальше от моего, чтобы я своей игрой не мешал ему работать за чертежной доской.

Мой друг также позаботился о меблировке комнат, нарисовав каждый предмет мебели в масштабе на плане квартиры. Мебель была очень красивой и самого лучшего качества, сделанная лучшими мастерами города. Она была далеко не дешевой и не массового производства. Даже настенные украшения в каждой комнате были придуманы Адольфом. Мне он позволил высказаться лишь по поводу занавесок и драпировок, и я должен был показать ему, как распоряжусь комнатами, которые он мне выделил. Ему, конечно, понравилась самоуверенность, с которой я участвовал в приведении квартиры в порядок. Мы не сомневались, что главный выигрыш будет наш. Вера Адольфа околдовала меня настолько, что я поверил в это, как и он. Я тоже ожидал скорого переезда на Кирхенгассе, 2.

И хотя простота была основной идеей нашего дома, он тем не менее был наполнен утонченным личным вкусом. Адольф предложил сделать наш дом центром кружка любителей искусства. Я должен был обеспечивать музыкальные развлечения. Он будет декламировать что-нибудь, или читать вслух, или излагать свои последние замыслы. Мы будем регулярно совершать поездки в Вену, чтобы посещать лекции, концерты и театральные постановки. (Я понимал тогда, что Вена играет важную роль в духовной жизни моего друга. Странно, что он выбрал Кирхенгассе в Урфаре.)

Получив главный выигрыш, мы не изменили бы наш образ жизни. Мы остались бы простыми людьми, носили бы одежду хорошего качества, но, безусловно, не хвастались ею. Что касалось нашей одежды, то у Адольфа возникла отличная идея, которая безмерно обрадовала меня. Он предложил, что нам обоим следовало одеваться одинаково, чтобы люди принимали нас за братьев. Думаю, для меня одна только эта идея стоила того, чтобы выиграть в лотерею. Она показывала, как наше театральное знакомство переросло в глубокую, связанную тесными узами дружбу.

Конечно, мне пришлось бы покинуть родительский дом и бросить свое ремесло. Мои музыкальные занятия не оставили бы мне времени для него, так как по мере учения наше понимание искусства росло бы и полностью поглотило нас.

Адольф думал обо всем, что было необходимо, даже о ведении домашнего хозяйства, по мере приближения дня розыгрыша лотереи. В нашем доме появится грамотная женщина, которая будет вести дом. Она должна быть пожилой, чтобы исключить любые ожидания или намерения, которые могли бы помешать нашему художественному призванию. Мы также договорились об обслуге, которая потребуется для этого большого хозяйства. Таким образом, все было готово. Этот образ еще долгое время оставался перед моими глазами: пожилая седовласая женщина, но невероятно изящная, стоит в ярко освещенном зале, приветствуя от имени двух молодых одаренных людей семнадцати и восемнадцати лет гостей, которые образуют их круг избранных друзей с высокими помыслами.

В летние месяцы мы должны были путешествовать. Первоочередным пунктом нашего назначения был Байройт, где мы должны были наслаждаться прекрасным исполнением музыкальных драм великого мастера. После Байройта мы должны были посетить знаменитые города, великолепные соборы, дворцы и замки, а также промышленные центры, судоверфи и порты. «Это будет вся Германия», – сказал Адольф. Это было одно из его любимых выражений.

Наступил день розыгрыша лотереи. Адольф примчался к мастерской с таблицей выигрышей. Я редко слышал, чтобы он так бушевал, как в тот раз. Сначала он кипел от злости на государственную лотерею, эту официально организованную эксплуатацию человеческой доверчивости, это открытое мошенничество за счет податливых граждан. Затем его гнев обернулся против самого государства, против этой мешанины из десяти или двенадцати или бог знает скольких народов, против этого монстра, созданного браками Габсбургов. Можно ли было ожидать чего-то другого, кроме того, что у двоих бедных парней обманом просто выманят их последние кроны?

Адольфу никогда не приходило в голову упрекнуть себя за то, что он считал само собой разумеющимся, будто главный выигрыш принадлежит ему по праву. И все это несмотря на то, что он часами размышлял над условиями лотереи и подсчитывал, сколь невелики наши шансы ввиду количества лотерейных билетов и предложенного числа выигрышей.

Я не мог найти никакого объяснения этому противоречию в его характере, но таким он был. Впервые его покинула сила воли, которая, казалось, всегда двигала все, что касалось его, в нужном ему направлении. Этого он не мог перенести, так как это было хуже, чем потеря денег и отказ от квартиры и экономки, которая принимала бы наших гостей с утонченной бесстрастностью.

Адольфу показалось более разумным полагаться на себя и строить собственное будущее, чем доверять таким правительственным мероприятиям, как лотереи. Это избавит его от таких неудач. Таким образом, после короткого периода глубочайшей депрессии он вернулся к своим прежним проектам.

Одним из его любимых проектов была замена моста, который связывал Линц и Урфар. Мы ежедневно ходили по этому мосту, и Адольфу особенно нравилась эта прогулка. Когда паводок в мае 1868 года разрушил пять опор старого деревянного моста, было решено построить железный мост, который был закончен в 1872 году. Этот довольно безобразный мост был слишком узким для транспорта, и, хотя в то время не было автомобилей, он всегда был устрашающе переполнен транспортными средствами.

Адольф любил слушать, как ругаются возницы, которые с дикими проклятиями и треском кнутов пытались проложить себе дорогу. И хотя обычно его мало интересовало то, что находится рядом, и он предпочитал в своих проектах смотреть вдаль, он предложил здесь временное решение, которое должно было исправить существующее положение вещей. Не внося изменений в саму конструкцию моста, он предложил с каждой его стороны добавить пешеходную дорожку шириной два метра, которая примет на себя пешеходов и тем самым освободит проезжую часть.

Конечно, никто в Линце не слушал предложений этого молодого мечтателя, который даже в школе не мог получать хорошие отметки. И тем более вдохновенно Адольф теперь занимал себя проектом полной перестройки моста. Уродливую железную конструкцию следовало снести. Новый мост должен был иметь такие пропорции, чтобы у гостя, который приближался к Дунаю с главной площади, сложилось впечатление, будто он видит не мост, а широкую, внушительную улицу. Большие статуи должны были подчеркивать художественную сторону всего сооружения.

Очень жаль, что, насколько мне известно, ни один из многочисленных эскизов нового моста, которые Гитлер тогда сделал, не сохранился, ведь было бы очень интересно сравнить эти эскизы с планами, которые тридцать лет спустя Адольф Гитлер приготовил для этого моста и приказал осуществить. Благодаря его нетерпению увидеть новый Линц построенным и несмотря на начало войны в 1939 году, это строительство, этот главный проект градостроительного плана Линца был завершен.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.