С.И. Аксененко Часть 2 О системе Советского хозяйствования, о разрушителях СССР и роли либеральной интеллигенции

С.И. Аксененко

Часть 2

О системе Советского хозяйствования, о разрушителях СССР и роли либеральной интеллигенции

Присущ ли дефицит плановой экономике по природе?

Я давно хотел пересмотреть передачу Леонида Парфенова, «Намедни». И вот наконец приобрел нужный DVD и начал методичный просмотр. Каждая серия «Намедни» посвящена определенному году, начиная с 1961-го. Я смотрел все, по порядку. В передаче освещали наиболее важные события в политике, культуре, спорте и экономике.

Комментаторы программы критически относились к плановому характеру советской экономики. Особенно ругали пресловутый дефицит. Красочно описывались очереди за товарами, пустые полки магазинов, распределение некоторых продуктов по блату.

Но чем дальше я углублялся в просмотр передачи, чем больше фактов приводилось, тем яснее для меня проступала одна простая мысль. А ведь плановая система тут ни при чем! Дефицит, по природе, присущ плановой системе не больше, чем рыночной. Причина дефицита совсем в другом! Все оказалось настолько просто, что даже удивительно, почему об этом не говорят защитники плановой экономики. Причина дефицитов не в характере экономики, а в системе межчеловеческих отношений, сложившихся в нашей стране, в традиционной патриархальности этой системы.

Вот простой пример — в 1970-е с прилавков начали исчезать дорогие конфеты. Авторы программы «Намедни» сообщали, что советская промышленность не только не снизила, но даже увеличила производство конфет. А дефицит наступил потому, что жить люди стали лучше, денег на руках у них стало больше и, соответственно, возросло потребление. Знали ли об этом плановики? Да — знали. Какой путь для решения этой проблемы нашли бы представители западной цивилизации будь у них плановая система? Они просто, тем же плановым путем подняли цены. Подняли соответственно увеличению доходов населения, ровно к тому уровню, чтобы дефицит исчез и полки магазинов ломились бы от дорогих товаров. Такой уровень повышения цен совершенно несложно просчитать исходя из объемов денежной массы на руках у людей. А объем денежной массы регулируется государством, как в плановой, так и в рыночной системе. На этом, кстати, базируются идеи монетаризма.

То есть дефицит без труда ликвидируется в рамках той же плановой экономики. И причины его в СССР не имеют никакого отношения к планированию. Причины носят вообще внеэкономический характер. Дело в том, что руководство СССР знало, как устранить дефицит через повышение цен, но сознательно не шло этим путем, допуская его лишь как крайнюю меру. Такой путь считался негуманным. Цены повышали только на предметы роскоши, одновременно понижая их на предметы первой необходимости. Потому что Советское государство было обращено к простым, трудовым людям, которые составляют абсолютное большинство населения. Советское государство возникло как реакция трудового народа на то, что за его счет, на его бедах жиреет кучка богачей. И нам сейчас, когда мы видим такую же картину, нетрудно понять причины, побудившие людей выгнать своих эксплуататоров.

А при Сталине правительство вообще ежегодно снижало цены, то есть отдавало населению часть государственных денег. И делалось это не под угрозой народного недовольства — популярность Сталина била все рекорды. Это делалось исключительно для того, чтобы улучшить жизнь трудового человека.

Производство продуктов питания в СССР.

Теперь рассмотрим, как Советское государство боролось с дефицитом.

Главное — наращивание производства. Руководство страны знало, что завалить полки продуктами можно, повысив цены. Но за редкими исключениями (типа хрущевского повышения) на это не шли. Дефицит ликвидировали, наращивая производство. И на основные продукты питания он, в конце концов, исчез. Самый красноречивый пример — хлеб. Цены — 14 копеек за буханку черного, 16 — за серый, 24 — за белый — держались десятилетиями. Дошло до того, что даже птицу, а иногда и скот крестьяне подкармливали хлебом. Может, это неправильно, но когда я приезжал в село к бабушке, то ходил по ее поручению в магазин за хлебом с мешком. Хотя моя бабушка относилась к хлебу как к святыне и никогда не выбрасывала даже зачерствевшую корочку, но иногда, подкармливала хлебом молодняк телят и поросят. И так делали многие крестьяне. Правительство об этом знало. Знало, что хлеб не всегда используют по назначению. И будь такое на Западе — их правительства просто повысило бы цены на внутреннем рынке, а излишек зерна продало бы за границу. А наше вело с населением разъяснительную работу. Помните лозунги — «Хлеба к обеду в меру бери, хлеб — драгоценность — им не сори!»

С другой стороны, было понятно, что государство таким образом дает дотации колхозникам. Дотации эти носили не рыночный, а патриархальный характер. Ведь горожанин не станет покупать хлеб мешками — ему просто не нужно такое количество. А колхозники, имея меньшие, чем горожане, зарплаты и пенсии, получали внерыночные дотации в свое подворье. Государство таким образом как бы расплачивалось за коллективизацию. За то, что крестьянскую землю передали из частной в коллективную собственность. Но со временем коллективная земля начала подпитывать личные подворья.

Во время перестройки ее идеологи заметили, что эффективность личных хозяйств выше, чем колхозов и совхозов. Перестройщики решили, что здесь имеет место демонстрация преимуществ частнособственнического характера труда перед коллективным. А на деле — личные подворья были лишь верхушками айсберга колхозно-совхозной собственности. Из колхозов и совхозов люди получали навоз для удобрений, зерно для корма птицы, солому для скота, иногда молодняк. Это прямые дотации. Печеный хлеб по невысоким ценам — косвенные дотации, хлеб, сданный государству колхозниками, потом возвращался на их подворья в виде того холщового мешка, с которым посылала меня бабушка в магазин.

А когда исчезли эти скрытые дотации, стало понятно, что нельзя структуру сельского хозяйства СССР рассматривать раздельно, отделяя колхозы и совхозы от личных подворий. Это был единый хозяйственный комплекс. И чтобы понять реальную эффективность колхоза, надо рассматривать его экономику путем сложения прибыли колхоза и личных подворий. Поэтому сельское хозяйство после ликвидации колхозов и совхозов много утратило. Ликвидировано подножье, на котором базировались и личные хозяйства. Беру первый попавшийся пример — бывший руководитель колхоза имени XXI съезда КПСС в селе Виноградово, Херсонской области, А.Т. Малевский рассказывает, что в его колхозе было 25 тысяч голов овец, а у населения — 4,5 тысячи. Вместе сдавали государству — 92 тонны шерсти. После ликвидации колхоза у населения осталось не более 100 голов овец. В 45 раз меньше, чем при Союзе! И таких примеров — масса!

Нельзя забывать, что территория СССР, исходя из климатических условий, гораздо менее благоприятна для сельского хозяйства, чем территория США и Западной Европы. А значит, структура сельского хозяйства нашей страны не могла, без ущерба для себя, копировать структуру аграрного комплекса западных стран. Кстати, структура сельского хозяйства дореволюционной России тоже сильно отличалась от таковой на Западе. И еще экономисты XIX века, например А.Н. Энгельгардт, доказали абсурдность использования в России принципов фермерского землепользования.

Кроме того, экономика западных стран датировалась путем ограбления колониальных окраин. СССР, наоборот, дотировал свои окраины. Огромные деньги шли на создание инфраструктуры Прибалтики, Кавказа, Казахстана и Средней Азии — в основном за счет славянских республик. Самый красноречивый пример — Байконур, лучший космодром мира, который сейчас принадлежит Казахстану.

Но и не это главное. Для того чтобы непредвзято оценить экономику СССР, надо сравнить стартовые позиции. Так вот — царская Россия, отставала от развитых западных стран гораздо больше, чем СССР, отставала как по производству валового продукта, так и по уровню жизни людей. И Советский Союз с каждым годом сокращал этот разрыв.

И еще один момент. Маленькие страны, типа Исландии или Бельгии, могут себе позволить чисто символическую армию. И это понятно, сколько бы ни тратила Исландия с населением 300 тысяч человек на оборону — ее территория все равно будет беззащитной перед любым мало-мальски серьезным вторжением. Вопросы безопасности такие страны могут решать лишь посредством внешней политики, поручив обеспечение своей обороны какой-то из великих держав. А вот великие державы (как и страны, находящиеся в зоне локальных конфликтов) вынуждены тратиться на оборону, иначе вместо своей им придется кормить чужую армию.

И если мы рассмотрим структуру Варшавского блока в сравнении с НАТО, то увидим, что в Варшавском блоке из великих держав был только СССР, остальные страны мало что добавляли к его мощи. А вот в НАТО принимали участие не только США, но и такие гиганты, как ФРГ с Великобританией, плюс много других экономически сильных государств. То есть те страны, которые почти на равных могли состязаться с царской Россией. И то, что СССР, по сути, в одиночку противостоял объединенной мощи ведущих держав мира и постоянно сокращал экономическое отставание, доставшееся в наследство от царской России, — показывает эффективность советской экономики.

Этот важный внешнеполитический момент надо обязательно учитывать, анализируя экономику Советского Союза, в том числе такой ее феномен, как пресловутый дефицит на некоторые товары.

И, как показали события последних лет, у Советского государства не было возможности выйти из противостояния с Западом при помощи дипломатии. Антисоветизм оказался лишь прикрытием, под которым западный мир вел вековечную борьбу со славянством и православием. То есть лозунгом борьбы с социализмом прикрывали борьбу со славянскими и другими народами традиционной, не либеральной культуры. И когда республики разрушенного СССР отказались от социализма, ничего не изменилось. Теперь пытаются уничтожить Россию…

Итак, мы видим, что: а) внешнеполитическое противостояние было существенным фактором, мешающим правительству направить больше ресурсов на повышение благосостояния населения; б) руководство СССР не могло выйти из этого противостояния, ибо Запад боролся не со строем, а с народом нашей страны.

Нельзя забывать и последствия разрухи в результате двух мировых войн, гражданской войны, а по сути интервенции Запада. Справляться с такой разрухой нам приходилось самим. Никакой план Маршалла нам не помогал.

И еще, нельзя забывать, что наш уровень жизни мы всегда сравнивали с десятком самых богатых стран, но не с полутора сотнями остальных. Мы сравнивали себя с так называемым «золотым миллиардом», разбогатевшим на грабеже всего мира. Этим странам мы кое в чем уступали. Но относительно большинства населения планеты уровень жизни в СССР был очень высок. Мы, по сути, сравнялись с Испанией, Португалией, Грецией. То есть уже успешно соревновались с благополучными европейскими странами.

* * *

Теперь с учетом объективных трудностей, которые сказывались на благосостоянии советских людей, вернемся к собственно экономическим вопросам.

Вот небольшая зарисовка из моего советского детства — 1970-е годы.

Внезапно приезжают гости, надо срочно купить продукты, мама дает мне сумку, деньги и говорит примерно следующее:

— Сынок, надо срочно приготовить обед. Купи говядины, свинины, сала, курицу и сметану. Но не ходи в магазин, нет времени, там может быть очередь. Купи все на рынке.

— А почему мы постоянно на рынке не покупаем, раз там без очереди? — спрашиваю я.

— Там цены выше, — отвечает мама.

Надо добавить, что жили мы в небольшом городке, на Луганщине (тогда Ворошиловградская область), Петровское называется, тысяч двадцать населения, и даже не райцентр.

В этой непритязательной сценке отражен один очень важный момент советской экономики, наглядно показывающий то, что государство, удерживая низкие цены, заботилось не о наполнении казны, а о благосостоянии народа.

Ведь в том, что касалось базовых продуктов, у советского человека, как правило, был выбор: либо потратить время, но сэкономить деньги, либо сэкономить время, но потратить деньги. Подобный феномен изредка можно наблюдать и на современных базарах. Когда тем или иным торговцам надо быстро продать товар, они немного сбрасывают цены и тут же появляется очередь. Обычно такое скопление можно наблюдать возле машины из какого-нибудь бывшего колхоза. С машины продают на 10 процентов дешевле — возле нее толпа. Не хочешь стоять — можешь в соседней торговой точке купить такой же товар — без очереди, но дороже. И само наличие очереди показывает, что немало людей готовы пожертвовать временем, для того чтобы сэкономить деньги. Но сейчас такие сценки не часто встречаются. Обычно у тех, кто хочет продать товар и «отбить» деньги побыстрее, покупают перекупщики. И продают населению по более высокой цене. А вот советские люди выбор имели — не хочешь, не стой в очереди, но плати больше.

Вот пример человека, который сам выращивал телят, — Е.И. Анненкова, впоследствии ставшего моим коллегой по украинскому парламенту. Магазинная говядина стоила 1,90 рубля за кило, а мясо теленка, откормленного на личном подворье, на молоке и яйцах, стоило 2,50 рубля за кило. Кто хотел сэкономить 60 копеек — стоял в очереди. Добавлю, что на большинство продуктов — на хлеб, крупы, картошку, морковку, капусту, маргарин, растительное масло — очередей не было и в государственной торговле.

А теперь давайте вспомним, что говорилось о единой экономической системе, состоящей из базовых колхозно-совхозных хозяйств и личных подворий. На том городском рынке, куда послала меня мама, торговали именно те люди, которые вели хозяйство на своих подворьях. Связь этих подворий с колхозами и совхозами мы рассмотрели выше. Значит именно комплексное хозяйство — на базе коллективно-государственной и личной собственности — позволяло людям в СССР не только качественно питаться, но и выбирать между продукцией личных хозяйств и государственной торговлей. Нелишним будет напомнить и о шести сотках земли предоставляемых горожанам, о подсобных сельхозпредприятиях при заводах, воинских частях и учреждениях. Все это говорит о том, что Советский Союз, в конце концов, создал единую систему продовольственного снабжения, объединявшую преимущества личной инициативы и планового коллективного хозяйства.

Причем та продукция, при производстве которой требовалось применение тяжелой техники, — зерно, комбикорма — выращивалась исключительно коллективными и государственными предприятиями, то есть колхозами и совхозами. А ту продукцию, которую лучше собирать руками, — овощи, фрукты — выращивали и на личных подворьях.

Даже неоднократно осмеянное привлечение горожан к уборке урожая было логичным и грамотным. Дело в том, что трудовые нагрузки в сельском хозяйстве в условиях климата СССР нельзя распределить равномерно.

Сама природа ввела неравномерное распределение. Есть страда — период сбора урожая, есть посевная — в такие дни крестьяне должны трудиться с утра до ночи. Остальное время поспокойнее. В дореволюционной России крестьяне, закончив сбор урожая, готовили инвентарь, занимались домашним хозяйством, в том числе пошивом одежды и обуви. Уходили на отхожий промысел, то есть подрабатывали. Кстати, в других странах сезонных рабочих нанимают только для того, чтобы собрать урожай.

Научно-технический прогресс изменил соотношение между сельским и городским населением в пользу второго. Поэтому во время страды стало логичным перебросить часть рабочей силы из городов в деревню. Сточки зрения использования трудовых ресурсов это тот же отхожий промысел, только наоборот. Страда длится недолго, и горожанам кратковременная смена деятельности была только на пользу. Мне лично такая работа запомнилась тем, что трудиться было весело. Смена впечатлений, свежий воздух, здоровый коллектив. А помогать селу мне приходилось будучи и школьником, и студентом вуза, и солдатом Советской армии. Замечу также, что горожане привозили домой сельхозпродукцию, и за ними сохраняли зарплату по основному месту работы.

Конечно, не все решалось сразу, на повестке дня стоял вопрос обеспечения более надежной сохранности урожая, ведь немалая часть собранного, порой до 40 процентов, пропадала. Эту задачу мы бы выполнили, как и предыдущие. Не успели. А резерв был огромен — смогли бы устранить потери при сборе урожая, можно было бы говорить об изобилии основных продуктов питания.

Таким образом в системе снабжения продуктами питания СССР выходил на самую эффективную, с учетом его природных условий, модель. И только разрушение страны помешало тому, чтобы эта система заработала в полную силу.

Непродовольственные товары

Теперь о других товарах. Здесь ситуация была не такой, как с продуктами питания. Хотя кое-что из непродовольственных товаров тоже можно было приобрести на рынке — вязаные свитера, береты и шарфы; шапки, шубы из меха нутрий и кроликов; простейшую мебель и посуду. Но в основном вещи приобретались через государственную торговлю. На некоторые товары, действительно, был дефицит. Государство могло ликвидировать и этот дефицит путем повышения цен, подняв их к тому уроню, который установился на «черном рынке». Такое вполне посильно для плановой экономики. Но Советское государство шло другим путем. Опять-таки наращивали производство. Вначале наладили обеспечение населения предметами первой необходимости. А вот на качественные товары, особенно на хорошую обувь, дефицит ликвидировать не успели. Хотя плановая экономика здесь ни при чем, например, советские люди ценили импортную, итальянскую и чешскую, обувь. То есть продукцию стран как с рыночной, так и с плановой системой.

Справляться с дефицитом «помогали» частные лица — они покупали у государства товары по низким, а продавали по более высоким ценам. Они ничего не производили, в отличие от людей, торговавших собственной сельхозпродукцией. Дефицитные вещи перераспределялись теми, кто имел к ним доступ. В основном работниками торговли. По-простому — спекулянтами. Перестройщики назвали спекулянтов бизнесменами, возводили их на пьедестал, а на самом деле эти люди были, на мой взгляд, обыкновенными паразитами. Свою антинародную сущность они показали во время перестройки, когда скупили у государства весь мало-мальски ценный товар и начали продавать его по бешеным ценам в кооперативах.

Со спекуляцией советская власть боролась путем наказаний. Рыночный механизм не задействовали. Но когда нравы в обществе смягчились, наказания не всегда помогали. Поэтому власти начали искать другие пути борьбы со спекуляцией. Один из таких ходов предпринял Юрий Владимирович Андропов. Метод не успели внедрить в жизнь, так как к власти пришел разрушитель Горбачев и нормальное развитие советской экономики прервалось. Я бы даже забыл об этом — так недолго продержалось андроповское начинание. Спасибо передаче «Намедни». Благодаря ей я вспомнил один очень интересный момент. Часть самых дефицитных товаров власти стали продавать непосредственно населению, минуя магазины. Андропов начал внедрять такую торговлю на промышленных и сельскохозяйственных предприятиях, в воинских частях, в государственных учреждениях, в вузах, школах, я думаю: еще чуть-чуть — и это дошло бы и до пенсионеров через систему заказов необходимых им вещей.

Я не говорю, что продажа дефицитных товаров без участия торговцев панацея от всех бед. Но этот метод мог бы стать действенным в ряду других. Нельзя забывать, что Советское государство постоянно развивалось. В первый период советской власти большинство народа ходило в заплатках. Потом у каждого появились два-три костюма, и вопрос с простой одеждой решили, она стала доступной всем. Дефицит был лишь на модную одежду.

И если бы не гибель страны, этот дефицит также был бы ликвидирован в рамках самой советской модели.

Об анахронизмах современного мышления

Еще один важный момент — критики советской системы нередко грешат нарушением целостной картины того или иного времени. Говорят, мол, не было у граждан СССР компьютеров или мобильных телефонов. Но ведь во времена существования СССР их не было и у жителей всех других стран. Если говорить о дефиците в СССР, без учета научно-технического прогресса, мы получим искаженную картину. Когда в СССР были труднодоступны радиоприемники, на Западе это также был довольно дорогой товар, радио было не у каждого. То же с телевизорами, автомобилями, холодильниками, магнитофонами. Нельзя забывать, что Советский Союз разрушили еще до массового удешевления многих бытовых приборов и автомобилей, до глобальной компьютеризации населения.

А ведь в самолетостроении, освоении космоса, во многих отраслях приборостроения, в военной промышленности СССР вышел на ведущие позиции. И по прошествии 20 лет многое, что произведено в этих отраслях, остается лучшим в мире. Поэтому просуществуй СССР дольше — компьютеры и «мобильники» были бы у каждого.

Необходимо указать на еще одну особенность советской модели. Товар делался не столько для того, чтобы его продать любой ценой, сколько для того, чтобы максимально удовлетворить потребности людей. Иногда такой подход приводил к отрицательным последствиям, скажем, упаковки на советских продуктах не были столь завлекательными, как на Западе. Но чаще это давало позитивные результаты. Например, советская докторская колбаса изготавливалась исходя из максимально полезного для людей рецепта. Его специально разработали врачи на серьезной научной основе, оттого и название — «докторская». А власти сделали эту колбасу доступной для народа и продавали с огромным убытками. А что на Западе? Нашли химию, которая привлекательно пахнет, скажем глютомат натрия, и продают эту гадость под видом бульона. Или мясо повсеместно соей заменяют. Или овощи с нитратами выращивают, а цыплят накачивают химикатами. Сейчас эти проблемы стоят очень остро. Западные потребители уже начали понимать что к чему и ведут борьбу за то, чтобы выйти на то качество продуктов питания, которое уже имели советские люди.

Теперь и у нас рыночная экономика. И та же докторская колбаса иллюстрирует преимущества советского строя. Сейчас под видом этой колбасы, эксплуатируя ее заработанное при Союзе доброе имя (по-рыночному бренд), продают мерзкие химикалии. Потому что для нынешней системы важен не человек, а прибыль. И сделать хоть шаг в направлении потребителя, например писать на упаковке содержание химикатов, рыночник может лишь под угрозой репрессий или потери этой самой прибыли, а не добровольно.

Работать, чтобы жить, или жить, чтобы работать?

В свое время перестроечные СМИ нам все уши прожужжали о неэффективности труда в СССР и об эффективности западной системы. Западная система труда и вправду кажется очень эффективной. Основные ее принципы можно свести к следующим положениям.

Первое — ни одного лишнего рабочего. Там, где в СССР работали 100 человек, в Америке могли работать 50.

Далее — полная отдача от каждого работника — так называемая потогонная система. Скажем, в СССР люди могли поработать, пообщаться, сыграть в домино, выпить, отметить праздники, снова поработать. Иное дело на Западе — там работают «на полную катушку».

Далее — оплата за работу зависит не от того, сколько тот или иной человек вложил труда, а от прибыли. Если в СССР рабочие даже нерентабельного завода, шахты, совхоза получали деньги только за то, что они работали, то в западной системе как бы люди ни работали, без принесения прибыли они денег не получат и будут уволены, уволены, несмотря на добросовестный труд и желание работать.

Но западная модель труда кажется эффективной только на первый взгляд. Во-первых, эффективна она лишь для конкретного предприятия, но не для общества, а тем более — не для конкретного человека (естественно, не имеются в виду сами владельцы предприятий).

Во-вторых, кроме материальных у человека есть иные потребности: потребности нормальной (не потогонной) жизни со всеми ее естественными благами — радостью общения, дружбой и весельем. Советская система труда всегда учитывала эти потребности, западная же у большинства людей вычеркивает из жизни огромную часть.

В-третьих, с развитием средств производства (появлением нового оборудования) труд некоторой части членов общества делается объективно ненужным. Но эта «освободившаяся» часть вполне может существовать за счет того, что сделали другие.

Проведем мысленный эксперимент. Рассмотрим, как одинаковый (по количеству, качеству и произведенному продукту) труд будет распределен в разных системах. В какой-нибудь рабовладельческой системе «лишних» бы уничтожили, на долю остальных досталась бы изнуряющая работа. В западной же — «лишним» позволяют не работать, жить на пособие, остальные же обеспечивают им этот «минимум», работая, как правило, в потогонном режиме. В советской — нужный для общества труд распределяют на всех. То есть для общества в целом все системы функциональны в плане производства материальных благ, но не одинаковы в плане отношения к конкретному человеку.

А теперь давайте взглянем на эти системы не с точки зрения материальной выгоды общества, а с точки зрения человека — члена этого общества. Рабовладельческую систему отметаем как бесчеловечную. В западной системе один человек работает в изнурительном ритме, а во время непродолжительного досуга может вкусить какие-то материальные блага, второй — получает безделье и какой-то материальный минимум. Однако не стоит думать, что безделье — большое удовольствие (оно приятно в основном людям во время отдыха от работы). Безработица развивает у человека комплекс ненужности, нереализованности, он ощущает себя невостребованным обществом — и это пагубно влияет на его психику, даже если у него есть деньги на еду и одежду.

Советская же система давала гарантированную (и обязательную) работу, и возможность досуга (даже — на работе) всем. Досуг на работе — не недостаток советской системы, а адекватный ответ на «вызов» времени. Просто, когда средства производства сделали некоторых людей лишними, советская система, действуя для людей, не сделала ненужных в производстве изгоями общества и моральными калеками, а распределила труд на всех, с тем чтобы каждый человек чувствовал себя полноценным членом общества. И когда наши отечественные адепты западной модели труда пишут о том, что там, где в нашем колхозе работали 100 человек, а в Америке (при той же производительности) — фермер и 10 подручных, они почему-то часто забывают рассказать о судьбе остальных 90 человек. Ведь в нынешних условиях им просто некуда деваться, кроме как отправиться на погост.

И неудачи либеральных реформ во многих республиках бывшего СССР наглядно демонстрируют, что славяне не приемлют бездушной западной модели, а тянутся к более доброй и человечной. И это не «рецидив социалистического прошлого». Славяне привыкли помогать соседу в труде, зная, что и сосед тебе поможет, когда это понадобится, ведь распределение тяжелого труда на всех заложено в традициях нашего народа.

Таким образом, советская система труда ставит развитие средств производства (худо-бедно) на службу всему обществу, а западная — на службу производству, а не людям.

Еще одно отличие советской системы от западной проиллюстрировал в своих книгах известный предприниматель Владимир Довгань — создатель одноименной торговой марки. В них он рассказывает о том, что работал ради «общего дела», с энтузиазмом и с раннего утра до поздней ночи. Говорит, что и сотрудников своих «приучал» к такой работе: к «мозговым штурмам», полной самоотдаче на «благо родной корпорации».

При этом он удивляется, что сотрудники зачастую не разделяли его энтузиазма: стараются уйти пораньше домой, увильнуть от работы, а то и «утащить» что-нибудь из материальных ценностей «родной корпорации».

Несмотря на то, что Довгань — предприниматель в западном стиле и во многом адепт западной системы труда, как человек он — производное именно советской системы, ведь начинал-то на советских предприятиях. И он не может понять, что энтузиазм, самопожертвование во имя общего дела возможны только тогда, когда это именно общее дело, когда человек работает на благо всех, всего общества, в том числе на себя, на своих детей и родителей. Поэтому советской системе, в отличие от западной, присуще самопожертвование работников (вспомните Турксиб и Днепрогэс). А какое самопожертвование может быть в работе на «дядю»-предпринимателя? Вряд ли найдется такой «энтузиаст» (если он, конечно, не претендует на кресло «дяди»), который скажет: «Буду работать с утра до ночи, чтобы Абрамович кушал красную икру и ездил на «мерседесе». Да, западный работник может работать с утра до ночи, но не в рамках самопожертвования, а желая больше заработать. Однако это, увы, две разные вещи. И если японцы демонстрируют порой обратное (преданность корпорации), то только потому, что не во всем перешли на западный стиль работы, оставили много от традиционного стиля (корпорация тоже будет заботиться о своем работнике, даже когда он не сможет трудиться на нее).

Кстати, во время войны (катастрофы, всеобщего бедствия) страны Запада переходят на традиционную (мы ее называем «советской») систему труда.

* * *

Теперь о пресловутых «несунах». Во время перестройки говорили, что, когда у предприятия (завода, фабрики, совхоза, колхоза) будет конкретный хозяин, воровство на предприятиях тут же прекратится. Мол, пока предприятие общенародное, оно «ничье» и нет стимула заботиться о нем. На практике оказалось, что воровство не только не прекратилось, но и возросло. Потому что если даже предприятие стало акционерным (как бы общим для всех работников, хотя таких на практике почти нет), то действует тот же принцип, что и раньше: общее — значит ничье. А если первичные акционеры уволились и пришли новые работники, то предприятие не просто «ничье», оно — чужое.

Еще хуже в плане воровства ситуация стала с приходом на предприятие конкретного хозяина. Дело в том, что хозяин в состоянии проконтролировать только небольшое предприятие (отдельную торговую точку, мастерскую, ферму, парикмахерскую). А если у него десятки заводов и тысячи работающих? Контроль в такой ситуации будет еще менее эффективным, чем за предприятиями общенародной собственности. Могут возразить: хозяин в случае чего строго взыщет с нерадивого директора. Но не строже, чем государство в советской системе. Оно обладало, в отличие от хозяина, и внеэкономическими методами взыскания.

И, наконец, советская система труда роскошнее. Представьте себе, что вы руководитель небольшой структуры, вам нужны девять работников (по западному стандарту), а у вас их пятнадцать. Однако в любой работе есть авралы и прочие напряженные ситуации. Вместо того чтобы срочно искать необходимое пополнение (нанимать, например, временных рабочих), вы довольствуетесь своим «резервом» — избыточным (по западным меркам) числом рабочих. Авралы вам в таком случае не страшны, несмотря даже на то, что работники могут жениться, уйти во внеплановые отпуска, заболеть и т. д. Вы всегда можете своих сотрудников подстраховать, прислушаться к их просьбам, устраивать им праздники, перерывы (пускай даже для лузганья семечек), давать жить им полноценной жизнью и вместе с тем трудиться на благо общества.

Западная система, конечно, эффективна как спринтер. Превращая рабочих в раскаленные винтики механизмов, она способна вырваться вперед, но лишь на определенном участке и ненадолго, ибо она — вне людей, и последствия этой безжалостной системы та же Америка до сих пор не может расхлебать.

Антиалкогольная кампания и прочность советской экономики

Эффективность советской системы доказывает и то, что она обладала громадным запасом прочности. Это было прекрасно продемонстрировано во время войны, когда даже на оккупированных территориях использовалась советская валюта. Это мы наблюдаем и сейчас, когда вся экономика держится на инфраструктуре, созданной еще в советское время, а большинство людей обитает в тех квартирах, которые им бесплатно предоставила советская власть.

Прочность советской экономики продемонстрировали и горбачевские эксперименты. Немного найдется в мировой истории примеров, когда руководство страны добровольно отказывалось от громадных бюджетных поступлений. Я имею в виду антиалкогольную компанию Горбачева, из-за которой бюджет в первые годы потерял около 12 процентов. Сухой закон иногда вводили и в других странах, но обычно в тех, где государство не обладало монополией на винную торговлю и, соответственно, не несло существенных финансовых потерь. В тех странах, где государство не имело таких обязательств перед населением, которые взяла на себя Советская держава. Ведь оплата жилья и коммунальных услуг, транспорта, высококачественной медицины и образования осуществлялись государством. Часть денег просто не выдавалась на руки населению, а сразу шла на оплату вышеперечисленных услуг. И то, что Горбачев сознательно лишил бюджет громадных поступлений, а после фактически ликвидировал государственную монополию на торговлю спиртным, и система при этом не рухнула, демонстрирует колоссальный запас прочности советской экономической модели.

Шесть лет руководство фактически уничтожало экономику своего государства, но не смогло ее уничтожить. Для того чтобы уничтожить державу, уже преданную ее властями, пришлось спровоцировать межнациональные конфликты, раздачу ресурсов, усилить внешнеполитическое давление, путем надругательства над историей и культурой морально дезориентировать население, превратить государственные СМИ в антинародные, создать искусственный путч… Продолжать не буду, чтобы не выходить за рамки собственно экономических вопросов, — вернемся к дефициту.

Благодаря подрывной работе СМИ многие люди, особенно те, кто не застал нормальный советский строй, ассоциируют СССР с пустыми прилавками. Картинки пустых полок советских магазинов постоянно вертятся в информационном пространстве. На самом деле, тотальный дефицит появился лишь в результате горбачевской перестройки. А до того дела обстояли гораздо лучше. Буквально перед перестройкой, при Андропове, в СССР произошло очередное понижение цен. Это отражено в той же программе «Намедни». Почти в два раза снизили цены на ряд рыбопродуктов, появилась более дешевая водка, примерно в это же время понизили цены на часы, велосипеды и многие другие товары. Я сам, кстати, велосипед тогда купил.

Да и про очереди в советских магазинах сейчас много обманывают — были, конечно, и очереди, но и сейчас они бывают. Вообще про очереди в СССР современные СМИ рассказывают с большими преувеличениями. До горбачевских «реформ» не были очереди в магазинах Советского Союза таким уж масштабным явлением.

Но нынешние историки не любят вспоминать такие факты. И результаты разрушительной перестройки они выдают за социализм.

Конечно, советская система не успела раскрыть свой потенциал, она нуждалась в постоянном усовершенствовании. И задачи, поставленные перед ней, поэтапно решались. Смогли накормить, обуть и одеть население, создать тяжелую индустрию, лучшую в мире оборонную промышленность, успешно решали вопросы с жильем, лечением, образованием. Рассматривая динамику развития экономики СССР, надо сказать, что лозунг «догнать и перегнать Америку» не выглядит каким-то фантастичным. Нам просто не хватило времени. Систему надо было не разваливать, а модернизировать…

И еще хочу подчеркнуть, что идеи плановой экономики не чужды и западному миру. Их сейчас повсеместно внедряют в той или иной степени. А в чрезвычайных ситуациях такая модель — единственно возможная. Природа плановой системы позволяет справиться с дефицитом не хуже рыночной. Какая разница, кто примет решение о повышении цен на продукцию, которая стала дефицитной, — руководитель Госплана или менеджер корпорации? Но советское общество имело традиционную патриархальную ментальность, поэтому советское руководство искало иные, не связанные с повышением цен, пути ликвидации дефицита. По многим позициям это удалось, по некоторым просто не успели.

Интеллигенция как разрушительный фактор

Большую роль в разрушении советской системы сыграла интеллигенция. Сначала необходимо разобраться в самом термине, чтобы сразу стало понятно о какой именно «интеллигенции» (от лат. intelligens — мыслящий, разумный) мы будем говорить. Слово это можно понимать как минимум в трех значениях. В бытовом употреблении выражение «интеллигентный человек» обычно подразумевает того, кто не бросает окурок мимо урны, не плюет на улице, не хамит окружающим. То есть в данном случае слово «интеллигенция» неразрывно связывается со словом «человек, люди» и означает культурное, порядочное поведение человека в обществе. Ничего плохого в таком поведении нет, в общем-то, именно так нас и учили в школе: интеллигентным/культурным быть хорошо, некультурным — плохо. Такое определение слова «интеллигенция» можно считать общенародным, потому что в советское время в школах учились все.

Второе определение этого слова тоже можно считать общенародным, его также распространяли через советские школы на уроках общественных наук. Советская власть приняла на вооружение определение, что советская интеллигенция (в отличие от буржуазной) — это социальная трудовая прослойка, существующая наряду с классами рабочих и крестьян. То есть статуса класса ее не удостоили, но к трудящимся причислили. В этом понимании интеллигенция — чисто профессиональный слой, и если убрать привязки к идеологии, она во многом сродни западному понятию «интеллектуал», подразумевающему прежде всего лиц, получивших высшее образование и работающих в сферах, где данное образование необходимо. Другими словами, это люди преимущественно умственного труда: врачи, учителя, инженеры, писатели и т. п. Естественно, интеллигенция в таком понимании — это тоже хорошо.

Нас интересует третье значение слова «интеллигенция», то значение, которое и является на самом деле изначальным, мало того — сформировавшимся именно в российской культуре.

До недавних пор оно приписывалось второразрядному, но весьма плодовитому писателю П.Д. Боборыкину (1836–1921). Авторство Боборыкина зафиксировано во многих солидных справочниках. Однако на самом деле все оказалось сложнее. Сначала термин появился в повседневной речи, а в литературу его (независимо друг от друга) ввели в 1868 г. Н.В. Шелгунов, П.Н. Ткачев. Н.К. Михайловский. А Боборыкин в 90-х годах XIX в. этот термин популяризировал и ввел в широкое обращение.

В этом третьем значении интеллигенция определяется не по социально-профессиональным, а по нравственно-этическим критериям. То есть к интеллигенции принадлежат лица высокой умственной и этической культуры, и не обязательно все они работники умственного труда. Интеллигенция претендует на то, что она выражает высшие нравственные идеалы, стоит в духовном плане над толпой, несет в общество либеральные ценности, обладает внутренней свободой, а сами интеллигенты — образованные люди с мессианскими чертами (сеющие «разумное, доброе, вечное»), способные нравственно сопереживать униженным и оскорбленным, носители общественной совести. И самое главное — они должны быть оппозиционны к доминирующим в обществе институтам.

* * *

Я извиняюсь за «навороченную» терминологию — определения брал у самих интеллигентов, из разных источников. Добавлю к этому два самоопределения интеллигенции из первоисточников. Первое — из Н. Бердяева (1874–1948). Дал он это определение, когда сам перестал позиционировать себя интеллигентом, поэтому в нем заметны критические нотки. Бердяев в «Истоках и смысле русского коммунизма» пишет, что к интеллигенции «…могли принадлежать люди, не занимающиеся интеллектуальным трудом и вообще особенно не интеллектуальные. И многие русские ученые и писатели совсем не могли быть причислены к интеллигенции в точном смысле слова. Интеллигенция скорее напоминала монашеский орден или религиозную секту со своей особой моралью, очень нетерпимой, со своим обязательным миросозерцанием, со своими особыми нравами и обычаями и даже со своеобразным физическим обликом, по которому всегда можно было узнать интеллигента и отличить его от других социальных групп. Интеллигенция была у нас идеологической, а не профессиональной и экономической группой…».

И действительно в русской традиции священники к интеллигенции не относились, поскольку их образование имело византийские корни. Победоносцев не только не считал себя интеллигентом, но само слово «интеллигенция» считал манерным и ненужным неологизмом, он упрекал министра внутренних дел Плеве, что тот пользовался этим словом. Плеве отвечал, что оно практически необходимо, ибо, я цитирую по воспоминаниям сына Суворина со слов отца, «интеллигенция — тот слой нашего образованного общества, которое с восхищением подхватывает всякую новость или слух, склоняющиеся к умалению правительственной или духовно православной власти». Цитата взята из статьи Г. Померанца «Интеллигенция: идейность задач и беспочвенность идей». То есть Г. Померанц — один из идеологов современной интеллигенции — уточняет, что византийские корни не приветствовались. И это правда — либерально-западная ориентация нашей интеллигенции несомненна, хотя, как мы увидим ниже, и «византийские почвенники» превратились со временем в заправских интеллигентов и орудовали с «западниками» в паре — особенно в советское время…

Теперь перейдем ко второму определению, которое дал Р.В. Иванов-Разумник (1878–1946): «Интеллигенция есть этически — антимещанская, социологически — внесословная, внеклассовая, преемственная группа, характеризуемая творчеством новых форм и идеалов и активным проведением их в жизнь в направлении к физическому и умственному, общественному и личному освобождению личности». Надо сказать, что подобное понимание интеллигенции и стало широко употребительным в России, а уже оттуда перешло в другие страны.

* * *

Итак, что же плохого в интеллигенции? Судя по вышеприведенным определениям, интеллигенцию не то что любить — ее боготворить надо. Но на деле все выходило далеко не столь красиво и гладко. Достаточно вспомнить, что именно русская интеллигенция стала основательницей современного терроризма, дважды умудрилась стать деятельной участницей разрушения своей страны и в конце концов стала на службу к ею же осмеянным «новым русским» и олигархам. Она постоянно служит тем «траффиком», через который в широкие массы проникают различные извращения и крайности — от пропаганды гомосексуализма и матерщины до тоталитарных сект.

Однако пойдем по порядку. Если отвлечься от действительности и остановиться на собственно семантическом значении вышеприведенных самоопределений, то ничего плохого в интеллигенции нет. И у многих ее родоначальников побуждения были чистыми. Поэтому отвлеченный образ интеллигента выглядит позитивным.

Немудрено, что он был подхвачен многими писателями. Например, А.П. Чехов немало потрудился для того, чтобы в общественном мнении сложилось положительное восприятие интеллигенции.

Но в этих замечательных определениях уже есть что-то настораживающее. Во-первых, это стремление автоматически как бы стать над остальными людьми. Во-вторых, принятие идей западного либерализма как непререкаемой истины.

Уже во время зарождения термина «интеллигенция» либерализм (от лат. liberalis — свободный) успел показать свою антидуховную сущность в западном мире. Родившись также из благородных целей освобождения людей от деспотизма и крепостничества, либерализм уже в XIX в. стал идеологией расчетно-денежных отношений между людьми, то есть, по сути, свелся к обоснованию свободы богатых людей/стран становиться еще богаче за счет бедных. Либерализм разрушал патриархальные консервативные отношения и привносил в жизнь общества принцип «Человек человеку — волк». Позже, для тех, кто не может приспособиться к такому конкурентному обществу, либералы придумали лозунг: «Свободу — сильным, защиту — слабым», не понимая, как издевательски это звучит по отношению к небогатым людям. Вместо принципа братской взаимопомощи была придумана так называемая «благотворительность», которая на практике (за редким исключением) выражается в том, что богач со своего стола бросает беднякам объедки, чтобы неимущие, доведенные до крайности, не взбунтовались.

Большинство интеллигентов (как и 99 % из неинтеллигентов), будучи далеко не гениями, смогли усвоить лишь часть самоопределения, и именно ту, где утверждалось, что они — духовная элита и совесть нации. Вторую же часть — о «внутренней свободе» — они так и не реализовали, став в итоге духовными заложниками своей же замкнутой тусовки. То есть так же, как и большинство людей, они незаметно для себя усваивали стереотипы мышления и поведения своего круга, но в отличие от большинства считали, что они «НАД». Как правильно подметил Бердяев, интеллигенты оказались склонны к кастовости и вскоре образовали замкнутый орден. Эти характерные негативные черты интеллигенции проступают уже в их самоопределениях. На практике все оказалось гораздо печальнее.

* * *

Начнем с самых невинных отрицательных черт, присущих большинству интеллигентов. Это прежде всего склонность к созерцательности и болтовне, отсутствие деятельного начала. Дело в том, что в дореволюционной России получение образования автоматически переводило человека в разряд высшего общества и давало материальное благополучие. Поэтому большинство интеллигентов были людьми обеспеченными, а те, кто не смог таковым стать, всегда был вхож в дома богатых, где ему был обеспечен кров, стол, материальная помощь. «Бедные» интеллигенты были бедны, скажем, тем, что имели меньше… прислуги, чем богатые.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.