Две рельсовых войны

Две рельсовых войны

[112]

Ещё из школьного курса истории я узнал об операции «Рельсовая война». В июне 1944-го белорусские партизаны за считаные дни подорвали многие десятки тысяч рельсов, а потом до самого подхода наших войск поддерживали дороги на оккупированной немцами территории в изувеченном состоянии.

Краткая справка для школьников неполна и в пространстве, и во времени. Первая рельсовая война шла с 3-го августа по 15-е сентября 1943-го на оккупированных территориях сразу трёх союзных республик – Белоруссии, России, Украины. Подорвано свыше двухсот тысяч рельсов, тысячи эшелонов. Ни на одном участке железнодорожной сети суммарная задержка не была меньше трёх суток, а некоторые магистрали не работали весь август.

Центральный штаб партизанского движения строился на основе структур правившей тогда всесоюзной коммунистической партии (большевиков), поэтому делился по республиканскому принципу. В украинском штабе в 1943-м трудился один из лучших в мире специалистов по минным диверсиям Илья Григорьевич Старинов (1900.08.02–2000.11.18). Соответственно партизаны этой республики действовали изощрённее и эффективнее прочих.

Партизанские мины обычно экономны. Чтобы разбить рельс, достаточно 200 г литого тротила, если шашка наложена открыто, и 60 г – стандартной расфасовки для нужд горняков – при надлежащей засыпке шашки грунтом. На разрыве колесо сходит с пути – и поезд заваливается. Но уже в 1942-м немцы научились цеплять перед каждым паровозом несколько платформ с ремонтным запасом – шпалами, рельсами, крепежом. Под откос шла сравнительно лёгкая – не способная утянуть за собою весь состав – платформа. Локомотив успевал затормозить. Материалами с платформы чинили путь, саму её втягивали на рельсы – и двигались дальше.

Старинов применил идею, незадолго до того использованную теми же немцами в неконтактной морской мине. Она реагирует на шумы и/или колебания магнитного поля, вызванные проходом корабля над нею. Тральщик тащит за собою имитатор сигналов, значимых для мины, – и вызывает её подрыв на безопасном для себя расстоянии. Немцы включили в цепь взрывания прибор кратности. Мина срабатывает не с первого сигнала. Счётчики настраивают на разное число повторов. Пусть одна мина взорвётся, и задачу тральщика сочтут выполненной – другие мины того же заграждения остаются опасны.

Старинов предложил крепить над миной веточку, соединённую с храповиком. Колёсные оси колеблют веточку. Храповик крутит счётчик качаний. Взрыв – не под платформой, а под локомотивом или одним из первых вагонов. Даже если поезд так ползёт, что не свалится под откос целиком – разрушения всё равно требуют серьёзного ремонта не только пути, но и самого состава (или даже вызова ремонтного поезда с кранами и прочим специальным оборудованием).

Благодаря множеству подобных хитростей партизаны Украины прицельно выводили из строя не просто рельсы, а именно составы. Естественно, Старинов пришёл в негодование, когда узнал: партизаны Белоруссии в 1944-м взрывали почти исключительно пути, не охотясь за тем, что по ним движется. В лекциях, мемуарах, интервью он неустанно подчёркивал расточительность – по затратам не только сил, но и средств – такой тактики.

Партизаны многое выискивают на местах былых боёв или отступлений регулярной армии. Взрывчатку в основном выплавляют из неразорвавшихся снарядов. В ту пору смеси с алюминиевой пудрой употребляли почти исключительно в торпедах и авиабомбах, тугоплавкий гексоген – в бронебойных снарядах, а обычное содержимое артиллерийского фугаса поддавалось плавлению в водяной или паровой бане. Мастер, исхитрившийся не погибнуть при первой паре десятков экспериментов, накапливал должную сноровку для дальнейшей работы без неприемлемого риска.

Кое-что можно добыть у противника – в бою или захватом складов. Некоторые трофеи даже приспосабливают к использованию в собственном оружии. Например, наших партизан централизованно снабжали оснасткой для перепрессовки немецких пистолетных патронов 9*19 конструкции Георга Люгера, дабы заменять ими Маузер 7.63*25 или советскую его модификацию 7.62*25, благо донная часть всех трёх гильз заимствована от одного из первых пистолетных патронов под бездымный порох – 7.65*25 конструкции Хуго Борхардта. Было и оборудование для обратной манипуляции: если партизанам попадался старый склад советских патронов, их можно подогнать под трофейные пистолеты и пистолет-пулемёты.

А вот средства взрывания – детонаторы, огнепроводные и детонирующие шнуры, электропровода – остаются неизбывным дефицитом. На трофеи надеяться нечего: сапёрные склады в тылу редки. На местах сражений ничего не найти: отступающие войска используют всё подобное имущество для подрыва неисправной техники и важных сооружений вроде мостов. Единственный путь снабжения – с Большой Земли по воздуху. А много не доставят: по вражьим тылам летать куда сложнее и рискованнее, чем ходить.

Согласитесь, жаль тратить столь редкие материалы на подрыв рельсов, заменяемых за считаные часы (а при должной натренированности персонала состава – за минуты). Особенно если учесть: продолжение «Рельсовой войны» – начатая в 1943.09.19 операция «Концерт» – заглохло к концу октября именно из-за исчерпания запасов сапёрного снаряжения.

Отчего же в 1944-м в Белоруссии не применили опыт охоты за эшелонами, накопленный успехами 1943-го?

В 1943-м уже весной определилось место летних сражений. Только на флангах Курской дуги немцы могли надеяться на радикальный успех с окружением значительной советской группировки. Соответственно там же возникла мощнейшая за всю советскую историю система оборонительных сооружений. Контрнаступление же мы должны были нацелить прежде всего на Киев: условия дорожных сетей и всей местности не позволяли на других участках фронта ни развить сходную скорость продвижения, ни добиться сравнимых политических и хозяйственных результатов.

Войска обеих сторон заблаговременно сосредоточились в районе предстоящих боевых действий. Непосредственно в ходе боёв перевозились в основном боеприпасы. Правда, сравнительно немногочисленные эшелоны хорошо охранялись. Зато и охотились за каждым поездом сразу несколько отрядов, и его взрыв основательно разрушал пути.

В 1944-м немцы ждали удара по флангам белорусского «балкона». Ведь за его центром простирались Припятские болота. В 1941-м сами немцы даже не пытались их пройти: группа армий «Центр» двинулась южнее, «Север» – естественно, севернее. Вот и теперь они укрепили фланги, сосредоточили там все доступные резервы.

Наши же решили прорваться мимо немцев – сквозь болота. Нашли старожилов, знающих тропки. Сапёры несколько месяцев учились наводить бревенчатые гати, танкисты – ездить по невидимым брёвнам, ориентируясь на сапёрные вешки. Пехота освоила плетённые из веток болотоступы: значительная площадь опоры замедляет провал в трясину и позволяет шагать уверенно.

Пропускная способность каждой тропы – даже с уложенной гатью – мала. Пришлось рассредоточиться по всем приемлемым проходам. Немцы же славились умением перебрасывать резервы и бить противника по частям. Подтянув к одному проходу заметно превосходящие силы, они разгромили бы идущие там советские войска почти без собственных потерь и перешли бы к следующему.

Партизанам заведомо не удалось бы уничтожить достаточно много эшелонов немецких войск. Немцы тоже учли опыт 1943-го, усовершенствовали охрану поездов, даже успевали перед их проходом осматривать пути.

Но для охраны всей железнодорожной сети немецких сил не могло хватить. Интервала между патрулями подрывникам достаточно. Пусть немцы чинят – полчасачас провозятся. Даже если вместо замены рельса кинут поверх разрыва швеллер и на малом ходу перетянут состав – всё равно время выиграно.

Рельсовая война просто парализовала немецкие передвижения на несколько дней. Наши войска успели пройти болотные коридоры, сгруппироваться и обрушиться на немцев с тыла. Немецкие безвозвратные потери превысили наши раза в полтора. Только по улицам Москвы провели – чтобы наглядно показать успех – несколько десятков тысяч немецких пленных.

Многие тактические приёмы сами по себе кажутся нелепыми. Но в рамках общего стратегического замысла бывают уместны и необходимы.