1968 год: парижские студенты открывают для себя секс

1968 год: парижские студенты открывают для себя секс

Спустя два года история поквиталась с де Голлем.

В мае 1968 года парижские студенты ринулись на баррикады. Сегодня это восстание вспоминают во Франции как современную версию 1789 года, бунт идеалистической молодежи против тирании истеблишмента. Впрочем, на самом деле все начиналось с небольшой бузы по поводу секса.

В марте студенты нового кампуса в Нантерре, западном пригороде Парижа, устроили забастовку из-за плохих условий жизни. Кампус представлял собой убого обставленные жилища и сочетал в себе безликость французской новостройки, грязь окопов Соммы и нелепость карликовой столовой. Но самое ужасное заключалось в том, что мальчикам и девочкам не разрешали находиться вместе в местах проживания — другими словами, переспать было невозможно. В знак протеста раздраженные студенты оккупировали административные здания.

Узнав о причинах сидячей забастовки, министр образования в правительстве де Голля подлил масла в огонь, посоветовав студентам остудить пыл в новом плавательном бассейне (судя по тому, как это прозвучало, вода в бассейне не подогревалась). Он также распорядился временно закрыть кампус Нантерра, и тогда студенты понесли свои печали в Сорбонну, в центр Парижа, где им удалось обратить недовольство по поводу однополых спален в призыв к национальной революции.

Ректор Сорбонны запаниковал и вызвал полицейские формирования для борьбы с беспорядками, которые при зачистке здания университета проломили несколько голов. Марш протеста против чрезмерного применения силы спровоцировал еще более яростный ответ властей, тем более что впервые в истории французских демонстраций жестокость полиции была снята на видео- и фотопленку. Вскоре события стали разворачиваться по спирали, выходя из-под контроля, в типично французском стиле, и по всей стране на улицы вышли сначала студенты, а следом за ними и рабочие.

К середине мая бастовало десять миллионов рабочих, и студенческую инициативу подхватили профсоюзы. Призыв к революции обернулся призывом к повышению зарплаты.

Де Голль здорово струхнул. Во время протестов он скрывался на французской военной базе в Германии, где обсуждал возможность применения оружия, и вернулся в столицу, как только все успокоилось. Забавно, но утихомирили ситуацию именно профсоюзы, которым было необходимо доказать, что только они, а не студенты из среднего класса, могут призывать к революции, когда и если в этом возникнет потребность.

Французы, однако, забывают, что, несмотря на эти бурные события, когда страна направилась к избирательным урнам в июне 1968 года (голосовать за новый парламент, а не за президента), сторонники де Голля одержали триумфальную победу, получив более двух третей мест. Несостоявшаяся революция лишь укрепила людей в желании оставить все как есть.

Однако показная неуязвимость де Голля дала трещину, и ему пришлось уйти в отставку спустя год после провала референдума о реформе местного правительства и сената, верхней палаты парламента. Довольно опрометчиво он пообещал уйти, если результатом референдума станет «нет»: вечная ошибка лидера после десяти лет пребывания у власти (разумеется, если только он не контролирует систему подсчета голосов).

Генерал — он же самый сильный французский соперник Британии и англосаксов со времен Наполеона, а в политическом смысле куда более успешный — скончался вскоре после своей отставки, 9 ноября 1970 года, от разрыва аорты, когда садился в кресло, чтобы посмотреть по телевизору новости. Ему было семьдесят девять лет.

Конечно, это совпадение, что всего за несколько дней до его смерти Британия объявила об открытии в Северном море запасов нефти, благодаря которой вскоре огромные суммы наличности потекли в британскую экономику. Не могло ли это вызвать скачок артериального давления у де Голля? Да нет, это было бы слишком. Но одно можно сказать наверняка: если есть жизнь после смерти и если де Голль оказался там же, где и Черчилль, старый британский бульдог наверняка злорадно ухмыльнулся, когда недовольный генерал прибыл обустраиваться на своем облаке. И уж совсем развеселился, когда де Голль схлестнулся в споре с Наполеоном о том, чье облако должно располагаться выше во французском секторе потустороннего мира.