Трон трону рознь

Трон трону рознь

Принц пребывал в прекрасном настроении, и тому была причина. В театральном квартале города только что открыл двери новый центр притяжения, и самые дикие фантазии Берти имели все шансы стать реальностью.

«Ле Шабанэ» был борделем класса «люкс», финансировала его группа богатейших французских бизнесменов, а управляла заведением мадам ирландского происхождения. За его дверью скрывался мир оргазмического восторга. Все девочки выглядели на загляденье, не отличить от самых известных актрис, но и клиентов отбирали так же тщательно. Мужчины ведь приходили сюда не только за сексом, но и выпить шампанского под расслабляющие комплименты и ласки полуголых красавиц, блеснуть остроумием, а уж потом подняться наверх со своим трофеем в одну из пышно декорированных спален.

Все это не противоречило действующему законодательству — спасибо Наполеону Бонапарту, который легализовал дома терпимости еще в начале 1800-х годов. Написанный им закон обязывал работающих девушек проходить регулярное медицинское обследование, что делало проституцию не только легальной, но и безопасной. Мужчинам можно было не волноваться, что они принесут женам сифилис или другую заразу — или все-таки нет? Доктора зачастую были продажными и инфекцию диагностировали лишь в том случае, если мадам хотела от кого-нибудь избавиться. Кстати, при всей роскоши интерьеров в «Ле Шабанэ» не было даже душевых кабинок для девушек.

Клиенты, разумеется, не видели грязную сторону этого дела, и Берти влюбился в бордель с первого взгляда. Он зарезервировал приватную комнату и лично выбирал для нее декор. Он хотел иметь медную ванну, чтобы наполнять ее шампанским, и придумал знаменитое «кресло любви», на котором двое или трое партнеров — включая одного тучного англичанина — могли одновременно заниматься оральным сексом.

Это двухъярусное кресло с бархатной обивкой и позолотой было чудом инженерной мысли. Виктория могла бы гордиться своим сыном за такую преданность науке любви. Верхний ярус представлял собой сиденье с поручнями и стременами, так чтобы партнер номер один мог сидеть, раздвинув ноги. Ниже располагались подножки, которые позволяли второму партнеру стоять или сидеть на корточках перед обитателем верхнего этажа. Нижний уровень представлял собой длинный диван, где мог лежать третий партнер, подставляя лицо аккурат под гениталии второго партнера. Должно быть, ушло немало долгих, напоенных шампанским вечеров на то, чтобы придумать такое, а уж тем более точно рассчитать позиции.

Интересно, что «кресло любви» позже внесло свой вклад в международные отношения, как и Берти при жизни. Во время Второй мировой войны, когда высококлассные парижские бордели обслуживали исключительно нацистских офицеров, оккупанты решили не сдирать с кресла герб принца, «потому что его мать была немкой».

Но вернемся в 1878 год. Берти возвратился в Лондон, несомненно широко улыбаясь, и доложил об успешных переговорах с Гамбеттой, Форин-офис [100] выразил ему благодарность и поинтересовался, не угодно ли принцу выступать в роли дипломата на более постоянной основе. Берти предложили работу, о которой он мечтал всю жизнь.

В 1880-е годы принц продолжал жить в похоти и роскоши, однако начал раздражать небольшую, но влиятельную часть французского населения — тайную полицию, которой поручили присматривать за ним на случай, если он станет обмениваться бунтарскими идеями с роялистками (хотя «кресло любви» совсем не располагало к беседам). Агентам приходилось следить за ним и всеми его любовницами — работенка адская, чего уж там. Поэтому полиция, вероятно, вздохнула с облегчением, когда он стал привозить с собой в Париж английских любовниц, а вскоре пристрастился и к путешествующим американским наследницам, которые все-таки были гражданками республики.

Нельзя сказать, чтобы принц отдавал предпочтение какой-нибудь одной счастливице. Монмартр на рубеже порочных девяностых был не менее порочным, чем всегда. Парижские кокотки кутались в многослойные юбки, но, в отличие от своих викторианских сестер, не рассматривали одежду как щит целомудрия. Так один из биографов принца писал: «Платье было фортификационным сооружением. Каждый бастион приходилось брать штурмом, и капитуляция была подарком за осаду, что ей предшествовала».

Берти воевал с остервенением. Он завел роман с Ла Белль Отеро, испанской звездой «Фоли Бержер», чьи выдающиеся груди вдохновили создателей куполов-близнецов отеля «Карлтон» в Каннах (хотя трудно поверить, что они были столь велики, да еще серые и заостренные).

В «Мулен Руж» он ходил смотреть канкан в исполнении Ля Гулю (танцовщицу прозвали Обжора, потому что во время танца она успевала опустошить немало бокалов вина со столиков). Она вскидывала ногу высоко в воздух, так что ее юбки хлестали по лицам зрителей, и все могли видеть вышитое на ее панталонах сердечко. Ее коронным трюком было сбивать шляпы с головы сидящих в первом ряду посетителей, и можно себе представить, как близко к ее волнующим бедрам подбирались мужчины. Однажды вечером она заметила сидящего за столиком принца и выкрикнула: «Привет, Уэльс! Купишь мне шампанского?» Нет нужды говорить о том, что он это сделал, хотя и был слегка шокирован тем, что она обратилась к нему на «ты».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.