Французы снова опасны

Французы снова опасны

Что бы бритты ни думали по поводу Революции, Франция не позволяла им расслабляться.

В ноябре 1792 года высший законодательный и исполнительный орган Франции, теперь уже Конвент, выпустил эдикт о братстве, призывающий угнетенных субъектов всех европейских монархий к восстанию и свержению своих правителей. Конвент декларировал, что готов оказать помощь гражданам любой страны, решившим «обрести свободу». Понятное дело, монархи Британии, Пруссии, Голландии и Испании без энтузиазма восприняли это публичное приглашение к бунту, а 1 февраля 1793 года (иначе — в день брокколи, двенадцатый день плювиоза, в год первый) Франция еще яснее обозначила свою позицию, объявив войну Британии.

Был принят новый закон, обязывающий каждого дееспособного и неженатого мужчину вступить в революционную армию. Как и следовало ожидать, это вызвало ажиотаж в брачном бизнесе, поскольку холостяки кинулись жениться на ком ни попадя. Говорят, что французские вдовы никогда еще не были так счастливы. Но все равно около полумиллиона мужчин встали под ружье, и, хотя многие из них вскоре дезертировали или открыто восстали против своих офицеров, Франция по-прежнему являла собой грозного противника.

Британия неожиданно столкнулась с тройной французской угрозой. Мало того что предстояла война с революционной Францией, беспокойство внушали и 70 000 беженцев-роялистов, в то время как Париж активно подстрекал британцев к революции.

Британия не могла доверять французским беженцам, отчасти из-за того, что они — французы, но еще и потому, что самые знатные их представители — граф д’Артуа (внук Людовика XV) и его сын, герцог де Берри, — были законными членами династии Бурбонов, то есть семьи Людовика XIV, который буквально разорил Британию своими войнами. Поэтому Питт и его правительство протолкнули через парламент «Акт об иностранцах», вынуждающий французских эмигрантов регистрироваться у мирового судьи, тем самым устанавливая для них что-то вроде не ограниченного временным пределом испытательного срока.

Это было подкреплено также «Актом об изменнической переписке», который разрешал вскрытие и цензуру писем, отправляемых во Францию, а также запрещал всякую торговлю с Францией и активную поддержку Революции.

Страх перед возможной британской революцией заставил Питта и компанию самих стать диктаторами. Публичные собрания оказались под запретом, а нарушителей порядка и спокойствия отправляли в новую исправительную колонию — Австралию. Питт решил, что ему легче заплатить другим врагам Франции — прежде всего Австрии и Пруссии, — чтобы те воевали с французами, и это отчасти объясняет, почему британская интервенция во Франции выглядела столь нерешительной.

Скажем, летом 1793 года бритты послали флот на завоевание южного французского порта Тулон. Местные власти на самом деле приветствовали это вторжение, но захватчики объявили, что прибыли вовсе не для смены правящего режима, и вскоре их изгнал храбрый двадцатичетырехлетний капитан артиллерии, корсиканец Бонапарт, который занял стратегические форты и бомбардировками принудил британцев к отступлению. Когда Тулон был отбит, роялистов зверски казнили, а некоторых так просто разорвали пушечными ядрами. Контрреволюция, как водится, оказалась делом неблагодарным.

Между тем родина Наполеона, Корсика, довольно оскорбительно попросила Британию принять ее в состав империи, под крылышко короля Георга III. Англия на короткое время оккупировала остров, но защищать его было крайне трудно из-за многочисленных портов и гористой местности, и вскоре бритты оставили корсиканцев на милость кровожадных и мстительных французских правителей. Десять тысяч корсиканцев бесследно исчезли в ходе последовавших репрессий, и с тех пор отношения с материковой Францией уже никогда не были дружескими.

В июле 1794 года французская армия роялистов, при поддержке Британии, высадилась в бухте Киберон в Бретани. Но аристократы-командиры едва ли могли найти общий язык с бретонскими крестьянами, которых пришли освобождать, да еще из-за плохой погоды британскому флоту пришлось выйти в море, оставив силы вторжения без прикрытия. В конечном итоге революционная армия наголову разбила противника, казнила семьсот вернувшихся эмигрантов и захватила 20 000 британских мушкетов. И, словно раззадорившись, Франция решила предпринять ответную атаку.

В феврале 1797 года отряд французов численностью 1400 солдат, включая 800 уголовников, переоделся в захваченную при Кибероне британскую военную форму и отправился на захват Бристоля под командованием ирландского американца по имени Уильям Тейт (который по-французски не знал ни слова). Однако корабли заблудились и пристали к берегу в Уэльсе, где изголодавшиеся по свободе уголовники пустились во все тяжкие, а потом сдались в плен группе уэльских женщин в красных плащах, которых по ошибке приняли за солдат. Двенадцать пьяных французов заставила сдаться одна женщина, вооруженная вилами. Солдаты французской регулярной армии заняли ферму, но вскоре им пришлось отступить, поддавшись на провокацию со стороны вожака местного ополчения Джона Кемпбелла, который заверил их в численном преимуществе своей дружины. Французы во главе с американским командиром гуськом спустились на берег и сложили оружие. Это фиаско продолжительностью 36 часов Франция может гордо именовать последним иностранным вторжением на британскую землю.