Кровоточащая рана – Чечня
Кровоточащая рана – Чечня
Кризис в Чечне по времени совпал с моим пребыванием в Службе внешней разведки, и в МИДе, и во главе правительства. Хотя СВР и МИД непосредственно не занимались Чечней, но этот кризис не мог не оказаться в фокусе внимания, тем более что я в это время был членом Совета безопасности. Кровавые события, к сожалению, еще далеко не ушли в прошлое. А вот как все начиналось.
В 1991 году отыскали генерала Советской армии Джохара Дудаева – чеченца по национальности – и привезли его в Грозный на смену неприемлемой для новых властей России старой советской верхушки. Российский парламент трижды – в конце 1991 и начале 1992 года – принимал решение о незаконности дудаевского режима и требовал восстановления конституционного порядка. «Достучаться» до федеральной исполнительной власти в то время по такому вопросу было невозможно. Идеологические «соображения» превалировали над всем, в том числе над здравым смыслом. Те, кто «правил бал» в то время в окружении Ельцина, не заботились о нормальной обстановке, s которую хоть и не в полной мере, но все-таки с трудом удавалось удерживать руководству Чечено-Ингушской Республики[62]. Главное для таких приближенных в то время к Ельцину людей было показать силу новой власти. Так начался «чеченский эксперимент», столь дорого обошедшийся России.
В республике и за ее пределами получили развитие процессы, которые все туже затягивали чеченский узел. Министерство обороны вывело из Чечни все федеральные силы. Однако большое число вооружений было оставлено Дудаеву, и не только стрелковое оружие – 108 единиц бронетанковой техники, 51 единица боевых и учебных самолетов, зенитные установки, включая зенитно-ракетные комплексы, 153 единицы артиллерии и минометов, включая реактивные системы залпового огня, около 600 единиц современных противотанковых средств, около 750 противотанковых управляемых ракет и т. д. Дудаев окреп и начал проводить линию на «самостоятельность».
Практически с первых же дней режим Дудаева приобрел криминальный характер. В Чечне устанавливался произвол и царило насилие. Были выпущены из тюрем уголовники. Экономика оказалась разрушенной. Нефтехимический комплекс разграблен. Сельское хозяйство развалено. Безработица достигла небывалых размеров, охватив более двух третей работоспособного населения. Около четвертой части населения Чечни покинуло пределы республики. Многие превратились в беженцев.
В это время возникли мафиозные, криминальные связи отдельных групп российских бизнесменов с чеченским руководством, использовавшиеся для взаимного обогащения. Для этого существовала масса возможностей, в том числе беспошлинный ввоз на территорию Чечни (ведь она считалась частью Российской Федерации) и свободный, не облагаемый никакими налогами и сборами вывоз за пределы России сырья, полуфабрикатов, товаров. Процветала торговля оружием, наркотиками. Немалая доля таких противозаконных, преступных операций была связана с нефтедобычей, нефтепереработкой и банковским капиталом. В это время начали усиливаться связи отдельных олигархов с дудаевскими руководителями. В таких формах и произошел переход от «старого» к «демократическому новому» в Чечне.
Естественно, что появились внутренние силы, которые особенно летом 1994 года достаточно окрепли и начали оказывать серьезное сопротивление, организовав антидудаевское движение. Был образован Временный совет и правительство. Начались внутричеченские вооруженные столкновения. В стороне не оставался и федеральный центр, но действовал он беспомощно, грубо. «Добровольцы»-танкисты без сопровождения пехоты ввели танки в Грозный. Операция окончилась тем, что танки были сожжены на улицах чеченской столицы.
Встал вопрос о вводе федеральных сил. По России до сих пор гуляет много слухов о том, как решался этот вопрос в декабре 1994 года. Действительно, тогдашнему министру обороны П.С. Грачеву принадлежат залихватские слова о возможности решить все проблемы в считаные часы силами одного десантного полка. Но, присутствуя в качестве члена Совета безопасности на заседании в тот момент, когда принималось решение, могу засвидетельствовать, что П.С. Грачев и министр внутренних дел В.Ф. Ерин во время обсуждения не проявляли никакого энтузиазма по поводу начала военных действий.
Кто был безоговорочно за? Не хочу называть имен, тем более что одних уже нет, а другие «далече». Выступили с сомнениями, не поддерживая решения о вводе войск, министр юстиции Ю.Х. Калмыков и, как он заявил в интервью «Комсомольской правде», Примаков.
Обсуждение было безалаберным. В основном дискутировались две темы: сколько дней нужно на подготовку – семь, десять или две недели – и кому подчинить операцию – Грачеву или Ерину. По настоянию Грачева командующим-координатором был назначен он.
Во время заседания я попросил Ельцина на минуту выйти, переговорить. Вышли в соседнюю комнату – приемную, и я сказал:
– Нельзя вводить войска. Неизвестно, как потом их будем выводить. Во всяком случае, до начала военных действий, как мне представляется, следует направить к Дудаеву его бывшего командира маршала авиации Е.И. Шапошникова. Это будет полезно.
– Не волнуйтесь, – ответил Ельцин. – По-видимому, так и сделаем. Во всяком случае, я надеюсь на то, что все-таки не придется применять силу.
После этого состоялось голосование, и все без исключения подняли руки за военную операцию.
Но должен сказать, что роль президента во всем этом была далеко не одноплановой. Я верю в его искренность, когда через некоторое время он заявил, что был обуреваем сомнениями. С одной стороны, как гарант Конституции не мог пассивно наблюдать за появлением чеченского криминального государства в государстве, не подчинявшегося федеральным законам и фактически выходящего из состава России. С другой – его угнетало чувство вины за гибель людей.
Мало кто знает, что в связи с чеченскими событиями на одном из заседаний Совета безопасности в 1995 году Ельцин сказал, что подает в отставку, так как чувствует свою вину. С этого прямо и началось заседание. Выступили все члены СБ и категорически потребовали не делать этого. Не думаю, что со стороны Ельцина это было просто игрой. Он очень тяжело переживал все, что было связано с Чечней.
А дальше? Открываю свои записи тех лет. Они передают не только настрой отдельных участников совещаний у руководства страны – фрагментарность оценок, переплетение реального видения обстановки с желанием продемонстрировать оптимизм, но главное, отсутствие продуманной линии, обозначенной для неукоснительного выполнения, неспособность собрать все воедино, действовать вместе для выработки и принятия решений, комплексных, разносторонних, рассчитанных на перспективу и столь важных для всей России и россиян.
16 декабря 1994 года совещание у премьера Черномырдина.
Егоров (назначенный представителем президента в Чечне). По республике ходят противоположные слухи о том, что Ельцин поддерживает Дудаева, и одновременно – что Москва уже приняла решение о депортации чеченцев. Военную операцию следует завершить без переговоров с Дудаевым. С ним вообще нельзя договориться. Антиправительственный тон центральных средств массовой информации отражает их страх за то, что сами же создали в свое время положительный образ Дудаева.
Грачев. Если переложить на цифры, то 70 процентов обстановки сложилось в пользу Дудаева. Если брать Грозный, то с нами будет лишь 500 человек от чеченской оппозиции. К тому же с юга к Грозному мы не прошли. Если идти с других направлений, придется бить по населенным пунктам. Без бомбардировок и артобстрела Грозного на штурм я не пойду. Будут большие потери.
Ерин. Следует не только держать в поле зрения обстановку в Ингушетии и Дагестане, но и серьезно на нее воздействовать. Операцию в Чечне нужно доводить до конца, но исходить из того, что будем «работать» там не один год.
Степашин (председатель ФСК). Уходить из Чечни нельзя и из Грозного тоже. Вместе с тем в городе определены те отдельные объекты, в случае ликвидации которых можно обойтись без штурма.
Николаев (руководитель Федеральной пограничной службы). Хочу обратить внимание на то, что полностью открыта воздушная граница с Азербайджаном.
Рыбкин (в то время председатель Госдумы). Если решать, то нужно это делать не затягивая.
Ни подведения итогов, резюмирующих обсуждение, ни каких-либо вариантов решений, предназначенных для предоставления президенту, не было.
17 декабря на совещании у Б.Н. Ельцина Егоров сказал: «При принятии решения о вводе войск информация была поверхностной. Вместе с тем сегодня можно констатировать – население боится, что уйдем. Следует как можно скорее урегулировать конфликт».
26 декабря происходило заседание Совета безопасности. В своих записях я выделил слова Грачева: «Дудаев сохраняет возможность жесткого сопротивления. Он получает вооружение и боеприпасы по скрытым тропам из Абхазии и Азербайджана. Перелома в военной обстановке в нашу пользу в Грозном нет».
Выступил на этом заседании и я, сказав: «Если не делаем ставку на взятие Грозного в ближайшие дни – возможность этого следует определить военным, – то нужно обязательно заявить, что главной задачей было блокирование города, и на этом остановиться. После этого целесообразно прекратить бомбардировки Грозного, громогласно объявив, что открываются коридоры для выхода из города мирного населения. Одновременно организовать силами МВО и ФСК «фильтрацию» покидающих город и перейти к подготовке и осуществлению спецопераций в Грозном с целью захвата дудаевской верхушки. Этому отнюдь не помешают переговоры с теми чеченцами, кто может взять на себя обязательства по разоружению».
На совещании у Б.Н. Ельцина 6 января 1995 года Грачев нарисовал нерадужную картину: ожесточенное сопротивление Дудаева; по имеющимся данным, отрабатываются планы перехода к партизанской войне; в одном Грозном у Дудаева до 11 тысяч боевиков; его сторонники проникают в местные органы власти на территории, контролируемые федеральными силами; продолжается инфильтрация извне. «Необходимо, по-видимому, два-три года, чтобы взять ситуацию под контроль».
Как это не было похоже на обещание разгромить боевиков за одну неделю. По словам Ерина, недостаточно для успешного проведения операции в Чечне находящихся там 15 тысяч военнослужащих МВД дополнительно к 37 тысячам Министерства обороны. «Давайте будем реалистами».
Егоров заговорил о переговорном процессе. Но как? «Хаджиев (председатель правительства, образованного Временным советом Чечни. – Е. П.) начал контакты с некоторыми полевыми командирами. Таким образом, можно считать, что начался переговорный процесс. Следовало бы втянуть в него начальника генерального штаба чеченцев Масхадова, который все-таки держится несколько особняком».
«Хороший фон для переговоров создает тот факт, что из одиннадцати районов восемь поддерживают нас», – добавил Степашин.
И все. На том эта тема и повисла.
10 января 1995 года я пришел на еженедельный доклад к президенту. Первым вопросом была Чечня. Хотя СВР не была среди тех «силовых структур», которые были непосредственно задействованы в решении чеченской проблемы, по территории России вообще не работала, но у нас были достаточно осведомленные о положении в Чечне источники за рубежом, несколько сотрудников СВР – чеченцы по национальности – хорошо знали обстановку на месте, наконец, сильная аналитическая группа синтезировала имеющуюся информацию.
Ельцин разделил главные выводы: стало совершенно ясно, что одной военной операцией проблемы не решить. Согласился он и с тем, что военные, политические (внутренние и международные) издержки значительно масштабнее, чем ожидалось. Все большую силу набирают антироссийские настроения в мусульманском мире. Для внутриполитической жизни, стабильности обстановки в России, недопущения международной изоляции нашей страны очень важно подкрепить военную операцию переговорным процессом.
Сказал президенту, что считаю целесообразным, чтобы он сам предал гласности анализ тех недостатков, промахов, ошибок, которые проявились во время последних событий в Чечне. По его просьбе уточнил:
1. Три года не предпринимались решительные меры. Объективные трудности заключались в том, что «чеченский вопрос» был интегрирован в общеполитический кризис в Москве. Но сказался и явный недостаток реальной информации у российского руководства.
2. Часть тяжелого вооружения была передана при выводе войск режиму Дудаева.
3. Проявились недостатки в работе Генштаба и разведки в планировании военной операции в Чечне, в координации различных составляющих вооруженных сил, а шире – в военном строительстве, в создании и производстве вооружений, отвечающих нынешним задачам.
Ельцин сидел в задумчивости. Чувствовалось, что он не раз думал обо всем этом.
Говоря о международных делах, проинформировал президента о том, что 14 января меня готов принять король Марокко Хасан II, который являлся председателем Организации исламской конференции (ОИК), 16-го – президент Алжира, 19-го – ливийский лидер Муаммар Каддафи, а затем президент Египта Мубарак.
Ельцин дал согласие на все эти встречи.
В результате поездок на Ближний Восток и в Северную Африку почувствовал еще раз, что главы многих арабских стран не только не поддерживают терроризм, но особенно хорошо представляют необходимость бороться с сепаратизмом. Король Марокко практически снял проведение чрезвычайной сессии ОИК, посвященной Чечне, а Каддафи даже позвонил Дудаеву, пытаясь его «остудить».
Но «остудить» чеченских боевиков не удалось ни до, ни после гибели Дудаева.
На этот раз Совет безопасности собрался 29 июня 1995 года, после террористической операции в Буденновске, начавшейся с захвата боевиками Басаева больницы и закончившейся – после того как погибли десятки заложников и сотрудников МВД – договоренностью об освобождении все еще находившихся под дулами бандитов мирных жителей в обмен на разрешение террористам уйти.
Первым выступил губернатор Ставропольского края Кузнецов. «Для жителей Буденновска, – подчеркнул он, – главный вопрос, почему не уничтожены бандиты». Далее он сказал, что непосредственно границу с Чечней охраняют всего 236 сотрудников местной милиции, а граница Дагестана с Чечней и вовсе прозрачная. Отсюда полная прозрачность на всем протяжении Чечня – Дагестан – Ставропольский край. По словам Кузнецова, во время операции в Буденновске проявилось полное отсутствие взаимодействия всех видов вооруженных сил, всех силовых структур. Не было данных от военной разведки, «и я сомневаюсь, – добавил он, – что положение быстро выправится».
Следом выступил Ерин, который честно признал серьезные недостатки в деятельности МВД и сказал, что готов нести любое наказание вплоть до ухода в отставку. Степашин, обрисовав положение, заявил, что уже принял решение подать в отставку. По словам Грачева, его главной виной является то, что уже на первом этапе не смог скоординировать деятельность силовых структур. Другая ошибка в том, что не добил оставшиеся банды, которые ушли в горы. Самая большая вина в том, что не нашел и не «накрыл» отряд Басаева. «А в Буденновске, – откровенно сказал Грачев, – отсиделся за спинами своих коллег. Хочу извиниться за резкие слова в адрес Ерина и Степашина, – добавил Грачев, – и заявить о готовности уйти в отставку». И Егоров, и секретарь Совета безопасности Лобов тоже заявили о готовности уйти со своих постов.
«Цена вашей вины очень велика», – заключил президент. Последовали некоторые отставки, однако именно по «буденновскому сценарию» повторился захват террористами родильного дома в Кизляре, а затем как-то экспромтом, без должной подготовки и продуманных идей сели за стол переговоров. В августе 1996 года были подписаны далеко не однозначные Хасавюртские соглашения[63]. Федеральные войска покинули Чечню, и все пришло на «круги своя»: криминал сохранил свои позиции.
Когда описываешь события 1994–1996 годов, то все время думаешь о параллелях с операцией в Чечне, начатой в 1999 году, хотя она в целом происходила намного успешнее. Однако ловишь себя на мысли, что целый ряд прозвучавших тогда тревожных нот остались неуслышанными, а ошибки – неисправленными. Вообще я не знаю, был ли проведен серьезный комплексный анализ «первой войны» в Чечне и сделаны ли военные и политические выводы, не знаю, положили ли глубокий разбор этих событий в основу прогноза развития ситуации в самой Чечне, в соседних странах и субъектах Российской Федерации, рассмотрели ли варианты наших действий и контрдействий. Во всяком случае, я, будучи министром иностранных дел, а затем председателем правительства, к подобным комплексным целенаправленным обсуждениям не привлекался.
30 августа на Совете безопасности Ельцин, констатировав «перевод стрелок на мирное решение», сказал, что в этом плане готов говорить со всеми, кто пользуется авторитетом в Чечне, – если это Хасбулатов[64], то давайте встречаться и с ним. Одновременно он упрекнул – мне кажется, совершенно правильно – Министерство обороны за то, что оно рано отвело все свои силы, а пограничников за то, что не договорились о закрытии границы Чечни с Грузией и не поставили эту границу под контроль нашей ФПС. Нужно было брать Басаева после Буденновска на границе, сказал Ельцин, там кончились наши обязательства. Спецслужбы, в первую очередь МВД, должны укреплять все административные границы с Чечней.
Выступил новый министр внутренних дел Анатолий Куликов, который в виде одного из вариантов предложил закрепиться на берегу Терека и вернуть Ставропольскому краю два района, переданные Чечне при советской власти.
Но это были лишь импульсы к глубокому и детальному рассмотрению сложившегося положения и определению последующих действий с нашей стороны. Не исключаю, что в различных ведомствах такая работа проводилась, но разрозненно и практически оставалась в их стенах.
В это время перспективу изменения обстановки в Чечне и вокруг нее все больше определял нефтяной фактор. В прессе не было недостатка в спекуляциях вокруг строительства нефтепровода Баку – Джейхан. Проект этого нефтепровода имеет чисто геополитическое, а не экономическое значение. С экономической точки зрения несравненно выгоднее транспортировать не только «раннюю» (о чем была договоренность), но и «большую» каспийскую нефть (кстати, динамика прогнозов свидетельствует о резком сокращении оптимизма по поводу запасов нефти на Каспии) через нефтепровод Баку – Грозный – Новороссийск. Вместе с тем проложен каспийский трубопровод, по которому может транспортироваться нефть от казахстанского месторождения «Тенгиз» до Новороссийска. В консорциум по строительству нефтепровода вошли Россия, Казахстан и восемь ТНК, включая такие гиганты, как «Шеврон», «Мобил».
Вокруг «трубопроводной ситуации» разгоралась ожесточенная борьба, в которой принимали участие Тбилиси, Баку, Анкара. Резкое падение надежд, связанных с каспийским «Эльдорадо», подрубило проект нефтепровода Баку – Джейхан, что было крайне невыгодно двум закавказским столицам и Турции. В игру в таких условиях включились и чеченские руководители, преследуя не только экономические, но и политические цели. Родился проект «Кавказский общий дом», создаваемый при участии Чечни, Азербайджана и Грузии. Однако проект оказался вскоре дискредитированным в результате захвата чеченцами и убийства иностранных граждан. После этого и в Тбилиси, и в Баку повернулись спиной к «Общему дому», а Чечня осталась опять одна, не надеясь на выход из изоляции за счет участия в антироссийских нефтепроводных проектах.
К моменту формирования правительства России под моим председательством терроризм захлестнул Чечню. В начале октября 1998 года в Чечне были похищены и позже зверски убиты четыре представителя английской фирмы – три англичанина и новозеландец. Избранный президентом Чечни Масхадов почувствовал себя особенно ущемленным, так как Лондон был единственной западной столицей, где его за несколько месяцев до этого официально приняли как одного из основателей проекта «Кавказский общий дом». Он взял под свой контроль – и объявил об этом – поиски четырех похищенных, а затем их убийц.
С этого момента усиливаются противоречия в стане чеченских полевых командиров. 1 октября Масхадов упразднил должность вице-президента и отправил в отставку правительство. На следующий день начался бессрочный митинг, организованный противниками Масхадова. В ответ в Грозном был ранен похититель англичан полевой командир Бараев. На съезде чеченского народа, созванном Масхадовым, он объявил о «кровной мести» всем, кто занимается похищением людей, обвинил в экстремизме тех, кто пытался усилить противоречия с Россией, и особенно с соседними территориями. Радуев был персонально обвинен в подготовке государственного переворота. Стало ясно, что после краха проекта «Кавказский общий дом» Масхадов все больше подумывал о подвижках в чечено-российских отношениях.
Контрдействия последовали со стороны Басаева и Радуева, объединивших враждебные Масхадову группировки.
Противостояние продолжалось. Масхадов потребовал в течение семи дней распустить все не подчиняющиеся «главному штабу» вооруженные формирования, немедленно ликвидировать базы Басаева, Хаттаба и Исрапилова в Сержень-Юрте, Ведено и Урус-Мартане. Параллельно глава шариатской безопасности потребовал освобождения всех похищенных и заявил, что будут окружены отдельные населенные пункты и «преступные группировки уничтожены».
Однако, несмотря на истечение сроков ультиматумов, широкомасштабные операции, о которых предупреждал Масхадов, не начинались. А находящиеся в оппозиции к нему действовали: был убит начальник отдела борьбы с похищениями министерства шариатской безопасности, совершено покушение на муфтия Чечни Кадырова, известного своим отрицательным отношением к ваххабитам-экстремистам и поддержкой Масхадова в то время.
Все это мне докладывалось как руководителю российского правительства. Я обратился к Ельцину с предложением откликнуться на доведенное до нас желание Масхадова провести встречу со мной. Ельцин дал добро. Консультировался с А.С. Дзасоховым – президентом Республики Северная Осетия – Алания и Р.С. Аушевым – президентом Республики Ингушетии. Решили провести встречу во Владикавказе, куда прибыл Масхадов, судя по всему с близким ему человеком А. Идиговым, который произвел тогда хорошее впечатление, особенно при подготовке текста коммюнике. С Масхадовым приехал и Аушев.
Встреча происходила 29 октября – это был день рождения одновременно и Аушева, и мой. Принимал нас всех старинный и верный мой друг Дзасохов. Это создало хороший фон для переговоров. Но разговаривал с Масхадовым один на один.
Для себя почерпнул из этого разговора следующее.
Масхадова и Басаева разделяли на тот момент не только борьба за лидерство в Чечне, различная конфигурация поддерживающих их тейпов[65], групп полевых командиров, но и «стратегические интересы». На прямо поставленный мною вопрос Масхадов ответил: «Я считаю, что независимая Чечня должна существовать в нынешних границах, а Басаев думает по-другому. Он хочет чеченский эксперимент перенести на соседние территории, в первую очередь на Дагестан, и добиваться выхода к двум морям – Каспийскому и Черному».
Программа Басаева делает его непримиримым противником России, тогда как Масхадов проявил готовность обсуждать много проблем, связанных с «независимостью Чечни в условиях единого экономического пространства с Россией, единой валюты» и так далее.
С противниками Масхадова имеют тесные контакты определенные силы в России. Конкретно он назвал Б. Березовского, который, по его словам, «поддерживает их материально, в частности через выплаты за освобождение заложников, а также предоставил им радиоаппаратуру». Упомянув в этой связи Басаева, Масхадов сказал, что основным партнером Березовского является М. Удугов, в ту пору «министр иностранных дел» Чечни[66].
Российские СМИ опубликовали текст телефонного разговора Березовского с Удуговым, свидетельствующий и о «денежных отношениях» между ними. Удугов упрекал Березовского (разговор состоялся после вторжения чеченцев в Дагестан) в том, что тот не выполнил своего обещания в отношении авиации, которая, дескать, не должна была быть задействована против чеченцев. Ни о каком опровержении со стороны Березовского или обвинении в фальсификации я не слышал. Между тем Дж. Сорос в своей книге «Кто потерял Россию» пишет: «Во время перелета из Сочи в Москву Березовский хвастал, как он подкупал полевых командиров в Чечне и Абхазии. Поэтому, когда Шамиль Басаев вторгся в Дагестан, эта история показалась мне подозрительной». А в интервью «Комсомольской правде», опубликованном 16 марта 1999 года, Масхадов сказал, говоря о похищении генерала МВД Шпигуна в Чечне: «Все, что творится в Москве, все эти вояжи Березовского с набитыми деньгами чемоданами, все эти заигрывания с преступниками, с бандитами, моими политическими оппонентами – это к добру не приведет. В похищении Шпигуна я не обвиняю конкретно Басаева или еще кого-то персонально. Все это увязано в единое целое».
Масхадов рассчитывает на нашу помощь оружием, деньгами и на наше участие в восстановлении скорее не Грозного, а четырех-пяти ведущих промышленных предприятий – главным образом нефтехимической сферы. При этом он хотел бы, чтобы восстановление этих заводов было осуществлено российскими регионами, граничащими с Чечней. Мы договорились (со мной были министр внутренних дел С. Степашин и министр по делам национальностей Р. Абдулатипов) о сотрудничестве правоохранительных органов в борьбе с похищением людей и преступностью, о восстановлении ряда предприятий Чечни, о выплате компенсации российским центром гражданам, подвергшимся депортации в 1994 году и проживающим на территории Чечни, о переводе пенсий чеченским пенсионерам из федерального Пенсионного фонда.
Главным выводом из встречи было обещание Масхадова в случае выполнения ранее и ныне взятых нами на себя обязательств в течение месяца «начать открытую борьбу и покончить с террористами».
Подробно рассказал о результатах беседы с Масхадовым президенту. Дал соответствующие указания Минфину, Минэкономики, Минтопэнерго. Президент поддержал подготовленный проект указаний Министерству внутренних дел.
Возвратившись в Грозный, Масхадов не захотел или не смог начать действия против все больше набиравших силу «независимых» от его режима полевых командиров. Если в первые дни после встречи во Владикавказе он каким-то образом стремился дать понять о своей решимости действовать (например, 30 октября без разъяснений снял с поста «министра иностранных дел» М. Удугова и назначил на этот пост сопровождавшего его во время переговоров со мной А. Идигова), то в дальнейшем решительность Масхадова таяла на глазах. Может быть, он опасался, что накал страстей в Чечне перерастет в гражданскую войну, и такая война казалась ему даже более опасной, чем резкое ухудшение отношений с Россией, неизбежное в условиях, когда его бездействие – осознанное или вынужденное – давало свободу рук крайне экстремистским элементам, нацелившимся на экспорт «чеченского опыта» в Дагестан и осуществление крупных террористических актов в глубине России. Не думаю, что Масхадов встал на путь поддержки этих действий, но он не мог не знать о них и не предпринял решительных шагов для их предотвращения.
Представляется, что Масхадов не просчитал и реальные последствия агрессии против Дагестана и террористических актов в России. Навряд ли он предполагал, каких масштабов достигнет российская реакция. Москва при поддержке практически всего российского общественного мнения ввела войска на территорию Чечни. Началась антитеррористическая операция, которая, по сути, переросла в войну против чеченских террористов и сепаратистов. Целью операции была ликвидация потенциала террористов и – скрывать тут, как мне кажется, нечего – возвращение Чечни в лоно Российского государства, срыв более широких планов отторжения от России Северного Кавказа, территориальной дезинтеграции страны.
Необходимость таких жестких действий была бесспорной. Просто выбить чеченских боевиков из Дагестана и не преследовать их, ограничиться открытием уголовных дел и бесплодными призывами к чеченским властям выдать бандитов, взорвавших жилые дома, убивших и искалечивших тысячу мирных граждан, – все это было бы показателем нежелания или неумения федерального центра защищать интересы России и россиян. И не случайно, что рейтинг в то время премьер-министра Путина, который взял на себя ответственность за решительные действия против боевиков в Чечне, необычайно быстро вырос, а в дальнейшем в первом туре он выиграл борьбу за президентское кресло.
Много было домыслов о том, что взрывы домов были связаны с президентской кампанией. Некоторые даже пытались приписать это ФСБ. Я абсолютно уверен в бесстыдной лживости таких разглагольствований. Четыре года и четыре месяца возглавлял одну из спецслужб и твердо знаю, что в наше время такое попросту невозможно. Не говоря уже о полностью изменившемся моральном климате, отсутствует механизм для осуществления подобных операций. Никто, если бы даже захотел, не рискнет дать на них санкцию. Такие операции не могут не стать достоянием гласности. Тем более что даже гипотетически в подготовке и осуществлении подобных операций должны быть задействованы по меньшей мере десятки людей.
Вместе с тем необходима широкая гласность при разработке «чеченского следа», на который вышла ФСБ. Недостаток информации всегда способствует фальсификаторам и лжецам.
Итак, в октябре 1999 года федеральные силы вошли на территорию Чечни. Существовали ли различные варианты продолжения этой операции? Да, они были. Мне и мэру Москвы Ю.М. Лужкову, с которым к тому времени обозначилась близость взглядов по многим проблемам и мы стали друзьями, казалось, что лучший вариант – остановиться на берегу Терека, надежно закрыть границы Чечни с Дагестаном и Ставропольским краем, а также с Ингушетией и Грузией, образовав своеобразную «зону безопасности». На юг Чечни не входить. Одновременно наносить точечные бомбовые и ракетные удары по боевым целям, инфраструктуре, используемой боевиками. Что касается освобожденного севера Чечни, то сделать максимум для того, чтобы показать преимущества мирной жизни – больницы, школы, зарплата, пенсии, порядок, безопасность. Дело также в том, что при продвижении до Терека потери федеральных частей были минимальными, чего не следовало ожидать при углублении на юг. Между тем для южной части Чечни предстояла холодная и голодная зима. В случае удачи предлагаемого варианта существовала реальная возможность расслоения среди чеченских полевых командиров и – что самое главное – дистанцирования населения от боевиков. Это, как нам представлялось, было сверхзадачей операции в Чечне, решение которой должно было открыть путь к политическому урегулированию.
Обо всем этом мы с Лужковым говорили Путину перед выборами в Государственную думу. И он не возражал. Говорили об этом и все четыре бывших премьер-министра – Черномырдин, Кириенко, я и Степашин, приглашенные Путиным на совещание. Но не следует забывать и о том, что действует логика, порожденная самими военными действиями.
Излагавшийся нами вариант не прошел. К субъективным причинам можно отнести и опасения, что повторится прошлая ситуация (как сказал цитированный мною П. Грачев, одна из его ошибок заключалась в том, что не добил бандитов, дал им уйти в горы), и менталитет некоторых военачальников, которые придали излишне большое значение тому, что федеральные силы дошли до Терека с минимальными потерями – это тоже подстегивало к продолжению наступления на юг Чечни. Сказались и объективные причины. Чеченские боевики начали просачиваться на освобожденные территории, разведка доносила, что они превращают буквально в опорные крепости населенные пункты. Грузия отказалась пропустить через свою территорию российских пограничников для закрытия с российской стороны чечено-грузинской границы[67].
Переход через Терек, борьба за освобождение Грозного, других населенных пунктов, которые подчас на некоторое время вновь переходили под контроль боевиков, привели, несмотря на предпринимаемые меры, к серьезным потерям и среди мирного населения, и среди федеральных сил. В конце концов можно считать, что масштабная военная операция была завершена разгромом отдельных частей боевиков, но у них сохранились возможности ведения партизанской борьбы.
Уже после отставки мне довелось побывать в Германии и во Франции, где был принят федеральным канцлером Шрёдером, а затем президентом Шираком. Оба удивлялись тому, что Россия не принимает «добрых услуг» Запада для начала переговоров, в которых виделся выход из «чеченской трагедии». В конечном счете придется идти на серьезные переговоры, чтобы выработать статус Чечни в составе Российского государства, – в этом я с ними был согласен. Но оба в свою очередь согласились со мной, что такие чеченские переговорщики должны одновременно обладать двумя качествами: способностью публично отмежеваться от терроризма и контролировать ситуацию в Чечне. «Московские чеченцы», иными словами чеченцы в диаспоре, обладают лишь первым качеством или возможностью. Из полевых командиров, включая Масхадова, пока, на время моих разговоров со Шрёдером и с Шираком, никто не был способен решительно отмежеваться от терроризма и подкрепить это делом. На переговоры можно надеяться в основном, если чеченских полевых командиров вынудит к этому безысходное для них положение.
Вместе с тем мне представляется, что заявления некоторых наших военных о том, что они ни при каких обстоятельствах не согласятся на переговоры с полевыми командирами, – риторика. Жизнь гораздо сложнее.
Ну а что Запад? Появились немалые силы, которые заняли в связи с событиями в Чечне антироссийскую позицию. Я бы разделил их на различные группы. Первая – это те, кто не знает об истинном состоянии дел или не придает значения варварским методам ведения борьбы со стороны чеченских боевиков. Не исключаю, что многие из таких западных деятелей искренне потрясены большими разрушениями и жертвами среди мирного населения в Чечне в результате военных действий. Вторая – те, кто не понимает стратегического расклада, его неизбежного изменения в случае успеха или неуспеха операции федеральных сил России в Чечне. На этом стоит остановиться несколько подробнее.
События свидетельствуют о том, что мятеж чеченских сепаратистов – не изолированное явление. Это демонстрирует участие иностранных наемников в отрядах боевиков, их обучение за границей, их снабжение оружием и финансами из-за рубежа. Но может быть, даже важнее понять цели такой поддержки. После того как явно пошел на убыль исламский экстремизм в шиитской форме, на сцену вышел куда более опасный (шииты составляют меньше одной десятой всего мирового мусульманского населения) экстремизм в виде суннитских ответвлений, в частности ваххабизма. Сам по себе ваххабизм не представляет угрозы. Это официальная религия в Саудовской Аравии. Но, будучи по-своему интерпретированным отдельными группами на территории бывшего Советского Союза, ваххабизм вылился в агрессивно-экстремистское движение, ставящее своей целью силой навязать исламскую модель государства и общества.
Положение усугубляется тем, что рассадником исламского экстремизма стал Афганистан, особенно под властью талибов, и стоящий за ними – пусть не очень открыто – Пакистан с первой «мусульманской ядерной бомбой». Чечня не изолированное явление и потому, что параллельно наблюдаются попытки создать исламское экстремистское государство в центре Европы – «Великую Албанию», включающую Косово, Санджак, часть Македонии, мусульманскую часть Боснии. Так что речь может идти о стратегическом исламско-экстремистском треугольнике Афганистан – Северный Кавказ – Косово. Неужели этого не видят те, кто столь рьяно обрушивается на Россию за ее действия, направленные в том числе на предотвращение создания одного из углов этого треугольника на Северном Кавказе?
Некоторые действительно не задумываются над этим. Но есть и такие силы на Западе, которые цинично используют ситуацию в Чечне, добиваясь дезинтеграции России, низведения ее до положения «третьеразрядного» государства.
Неоднозначно рассматриваются события в Чечне в мусульманском мире. В основном там понимают, что это внутреннее дело России, и далеко не склонны поддерживать чеченский сепаратизм. Но проявляется мусульманская солидарность, особенно опять-таки когда дело касается жертв среди мирного населения. Вместе с тем далеко не все знают, что мирное население в Чечне – это не одни чеченцы. Грозный, например, был населен преимущественно русскими. Так что война в Чечне никак не подпадает под определение античеченской или религиозной.
Говоря обо всем этом, я, естественно, не оправдываю ни жертвы среди мирного населения, ни разрушения, которые стали спутниками войны в Чечне.
Чеченская проблема была в основном разрешена, когда президентом Чечни стал муфтий Кадыров. Особенно много сделал для успокоения и стабилизации в Чечне сын Кадырова Рамзан после злодейского убийства его отца. Новый президент Чечни сумел добиться того, что при сохранении ряда религиозных традиционных особенностей Чечня стала реальной частью России. Этому помог и беспощадный разгром чеченских экстремистов.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.