И все-таки перемены
И все-таки перемены
Прежде всего следовало исходить из того, что с окончанием холодной войны не ушло противоборство на межгосударственном уровне. Однако нам нужно было учесть, обязательно учесть, что суть, формы и направления такого противоборства изменились. Вместо разрушенной одной главной «баррикады», основывающейся на идеологическом фундаменте, появилось множество «баррикад», базирующихся на несовпадающих государственных интересах. Расклад таких «баррикад» динамичен, их контуры меняются.
В преломлении к разведке это сфокусировалось на новом понимании понятия «противник». Мы все в руководстве СВР хорошо представляли себе, что с окончанием холодной войны понятие «противник» не исчезает. Нет, как прежде, раз и навсегда обозначенного главного «противника» – ГП, как мы его в прошлом величали, но противники у нас могут быть в каждой ситуации, если акции других государств планируются или осуществляются вразрез с национальными интересами России. Разведка в таких условиях должна противодействовать противнику, однако не раз навсегда данному, а выявленному в результате его конкретной практики, которая наносит ущерб интересам России, в первую очередь таким жизненным, как территориальная целостность, обороноспособность, интеграционное сближение стран СНГ, стабильность ситуации по периметру границ, обеспечение условий, при которых Россия входит в мировую экономику как полноправный участник.
Одновременно мы приняли ту реальность, которая свидетельствовала: при отходе от конфронтационного противостояния значительно расширяются поля совпадения интересов между государствами, растет заинтересованность в международном сотрудничестве, направленном против общих для всех угроз – терроризма, организованной преступности, наркобизнеса, распространения оружия массового поражения. Мы не могли игнорировать и не игнорировали факт стремления ряда государств к урегулированию опасных межнациональных, межэтнических конфликтов. Мы хорошо понимали, что в политике России и многих других стран все отчетливее обозначается тенденция – защищать свои интересы без перевода межгосударственных отношений на конфронтационные рельсы.
Необходимость адаптироваться к новым реалиям вела к отходу от глобализма, тотальности в работе внешней разведки.
Во время холодной войны основным направлением ее деятельности было получение упреждающей информации о планируемых против СССР мероприятиях нашего в то время главного противника – Соединенных Штатов, а также добыча данных по вооружениям и их образцов, что усиливало нашу боеспособность. Именно это предопределяло глобализм в работе внешней разведки, ее, если хотите, «всеядность». Теперь приоритеты разведки явно смещались, диверсифицировались.
В ноябре 1991 года я дал указание отменить программу обнаружения признаков возможного ракетно-ядерного нападения на нашу страну (ВРЯН). В течение десяти лет большие финансовые и людские ресурсы затрачивались на подготовку формальных, но обязательных раз в две недели докладов в Центр об отсутствии показателей подготовки внезапной ядерной атаки, включая и такие «индикаторы», как число освещаемых в ночное время окон в Пентагоне и министерствах обороны других стран.
Эта программа была типичным анахронизмом. Но значит ли это, что мы отказываемся от отслеживания намерений других государств в военной области? В руководстве СВР не было колебаний по этому вопросу. В новых условиях в центр внимания была поставлена задача получения данных о развитии вооружений, особенно с учетом возможного выхода на новые системы, способные дестабилизировать обстановку. СВР должна была учитывать и тот факт, что Россия в военном отношении стала слабее, чем был Советский Союз. Когда мы справедливо отказались от непосильного для страны и народа военно-промышленного перекоса народного хозяйства, но делали и продолжаем делать это в условиях экономического кризиса и ряда серьезных недоработок, ошибок в конверсии и в военном строительстве, следовало исходить из того, что роль разведки в обеспечении безопасности России даже возрастает.
Вместе с тем оставалась приоритетной политическая разведка – получение информации о намерениях других государств, особенно в отношении России. Российское руководство, например, обоснованно интересовалось, действуют ли зарубежные круги и кто конкретно в направлении дезинтеграции России. СВР после тщательной проработки проблемы сообщила, что на время доклада не обладает данными о такой направленности государственной политики США и других ведущих западных стран. Слишком опасным считается подводить к черте, переход за которую может привести к непредсказуемым последствиям, тем более в стране, «напичканной» ядерными боеголовками. Но в целом СВР не отрицала существования внешней угрозы территориальной целостности России. Эта угроза (в максимально возможной степени приводились конкретные данные) исходит главным образом из тех зарубежных кругов, политических организаций националистического или религиозно-экстремистского толка, которые непосредственно поддерживают сепаратистские настроения и движения в России.
Что касается положения в СНГ, то в этом случае мы пришли к однозначному выводу: руководители ряда западных стран действуют с целью не допустить особой роли России в стабилизации обстановки в бывших республиках СССР, сорвать развитие тенденций на их сближение с Российской Федерацией. Политики США склонны считать зоной своих особых интересов Латинскую Америку, даже Европу, однако ни в коей мере не были готовы, да и сейчас не готовы признать, что особые интересы России распространяются на ее так называемое ближнее зарубежье, но заключаются не в том, чтобы навязать кому бы то ни было свой диктат, а способствовать тому, чтобы по периметру российских границ не создавалось угрозы ее интересам и безопасности.
В то время мы обладали абсолютно достоверными сведениями о том, что спецслужбы США начали укреплять свои позиции в целом ряде стран СНГ и в виде создаваемых резидентур, основная задача которых – работа по России. Был зафиксирован целый ряд случаев вывода на связь агентуры из России в страны СНГ, а также в государства Балтии.
Или другой пример. В связи с расширением НАТО на фоне осуществляемой альянсом военной миссии в Боснии перед СВР была поставлена задача выяснить, в какой степени Соединенными Штатами окончательно взят курс на навязывание России модели обеспечения безопасности в Европе через механизм НАТО. В соответствующие резидентуры были направлены задания.
Естественно, нас интересовали главным образом закрытые материалы, позволяющие российскому руководству сориентироваться по следующим проблемам.
Является ли практика в отношении Боснии и Герцеговины (самостоятельность натовских операций, ООН отводится роль лишь для изначального принятия решения об их осуществлении; возможное участие ненатовских стран, в том числе России, но лишь в контексте натовской операции, потребность в живой силе покрывается в основном США и при обязательном командовании всей операцией американским генералом) чисто «локальной» моделью либо прорабатывается универсальный сценарий, позволяющий Вашингтону сохранять и укреплять свои позиции после окончания холодной войны?
Каков аспект такой модели или сценария, обращенный к союзникам США, готов ли Вашингтон и в какой степени учитывать их мнения, не полностью совпадающие с линией США?
Каковы пределы маневрирования европейских союзников США?
Какова расстановка сил по этому вопросу в самих США (ведомства, лица) и их степень влияния на выработку общего курса?
Как связан этот курс с расширением НАТО? И так далее.
Отход от глобализма потребовал более точной и, я бы сказал, более тонкой постановки несомненно усложняющихся задач перед загранточками СВР. Взять хотя бы Афганистан. Раньше работа ПГУ на этом направлении была подчинена поддержке тех сил, которые считались наиболее просоветскими и одновременно наиболее дееспособными, дабы не допустить в случае их поражения заполнения «вакуума» противниками СССР в глобальной конфронтации. Ретроспективно значительно виднее стали наши недостатки – отсутствие необходимого расчета, несоответствие целого ряда наших действий реальностям Афганистана. Объектом нашей заинтересованности стали перспективы ультраэкстремистских сил на приход к власти и ее удержание в этой стране. Это соотносится с дестабилизацией обстановки в бывших советских республиках Средней Азии – в первую очередь в Таджикистане и Узбекистане. Афганистан превратился в базу подготовки боевиков, террористов, действующих далеко за его пределами, в том числе и в Боснии, и во время военных действий в Чечне, и в Африке. Вполне обоснованно, что именно эти угрозы, обусловленные положением дел в Афганистане, стали в центр внимания СВР.
Требование глобального подхода заставляло нашу внешнюю разведку просматривать обстановку в Турции через призму ее членства в НАТО. В нынешних же условиях приоритетными для СВР стали выявление и противодействие пособничеству определенных кругов в Турции сепаратистским силам на Северном Кавказе, наступательной политике Анкары с антироссийским уклоном в Закавказье, Центральной Азии, на Кипре.
Получение подобной информации было, с нашей точки зрения, нормальной разведдеятельностью по «мировым стандартам». Ведь никто в Соединенных Штатах не был, например, шокирован, когда там объявили 23 августа 1998 года, что президента Б. Клинтона информировало ЦРУ на основе полученных сведений и анализа о грядущей замене правительства в России и даже о том, что на пост председателя правительства после С. Кириенко будет выдвинут В. Черномырдин?
Вместе с тем такая разведдеятельность «по мировым стандартам» для СВР исключала практиковавшуюся ранее игру «с нулевым результатом», которая была фундаментом нашего отношения к США и ряду других западных стран – дескать, что выгодно им, то чуть ли не автоматически невыгодно России и наоборот. Наши противники тогда «играли» по тем же правилам.
Смещение акцентов в задачах разведки требовало усиления аналитической работы СВР. Это сказалось и на качестве материалов, докладываемых руководству государства. Президент неоднократно подчеркивал это, в том числе выступая на коллегии МИДа. Нет необходимости говорить, что подобные оценки вдохновляюще действовали на сотрудников СВР.
Но, несмотря на все это, для меня оставалась актуальной задача переломить достаточно укоренившееся положение, когда «матерые оперативники» как бы свысока смотрят на тех, кто занимается аналитической работой. Выступая на одном из совещаний в СВР и выражая общие взгляды моих коллег в руководстве, я сказал: «Извечный вопрос, кто важнее, разведчик-аналитик или разведчик-оперативник, должен быть раз и навсегда отброшен. Сегодня, как никогда, ясно, что без аналитического подхода невозможно успешно провести мало-мальски ценную разведывательную операцию. Без аналитического осмысления полученной первичной информации нельзя продолжать целенаправленную работу с источником. Без аналитического подхода невозможны многоходовые комбинации. Однако в то же время без использования специфических приемов и методов разведывательного проникновения в объекты нашей заинтересованности не может быть получена объективная ценная информация, составляющая фундамент любого настоящего анализа и прогноза».
Акцент на аналитическую сторону деятельности разведки отразился и на ее структуре: было создано новое управление, работе которого придавался особый смысл. Оно занималось обострившейся проблемой распространения ядерного оружия, других видов оружия массового уничтожения и средств их доставки, что чревато опасностями, сопоставимыми с угрозами, существовавшими при холодной войне. Новое управление под руководством Г.М. Евстафьева – общепризнанного специалиста, одного из лучших экспертов в этой области – начало углубленно заниматься вопросами распространения ОМУ.
Это управление, однако, было создано не как чисто аналитическое, а как оперативно-аналитическое. Может быть, такой профиль становился оптимальным не только в научно-технической, но и в политической разведке.
Управление развернуло широкую работу, направленную на оперативное получение данных, способных обозначить объективную картину в области распространения ядерного оружия. Были выработаны критерии, по которым определялась продвинутость к обладанию ядерным оружием государств, не входящих в ядерную пятерку.
В это время мы решили периодически публиковать и открытые доклады СВР с тем, чтобы знакомить не только руководство, но и широкую общественность – и российскую, и зарубежную – с выводами аналитиков разведки по самым животрепещущим проблемам. И не случайно, что из такого рода докладов два, в том числе первый, были посвящены угрозе распространения ядерного оружия.
В докладе СВР, опубликованном в 1992 году, говорилось о наличии трех «неофициальных ядерных государств» – Израиля, Индии и Пакистана. Потенциальные ядерные государства были обозначены как «пороговые» и «предпороговые». В докладе открывалась методика такой группировки, показатели, позволяющие относить те или иные государства к этим трем группам.
В приложении ко второму открытому докладу, опубликованному в начале 1995 года, давался список «пороговых» и «предпороговых» государств. Здесь впервые был зафиксирован новый подход, которым руководствовалась СВР: полная объективность вне зависимости от отношений, сложившихся у России с данным государством. Нам передали, например, что индийское руководство недовольно тем, что мы включили эту страну в группу «неофициальных ядерных государств». Ничего не поделаешь, СВР не могла исходить и не исходила из «двойных стандартов».
Нужно сказать, что работа СВР по проблемам распространения ядерного оружия вызвала большой интерес наших западных коллег и, как представляется, сыграла немаловажную роль в налаживании взаимодействия с нашей внешней разведкой спецслужб целого ряда государств.
Однако созданному управлению совместно с другими подразделениями СВР пришлось одновременно не только раскрывать, но и противодействовать попыткам некоторых иностранных спецслужб проводить активные мероприятия по поводу «утечки ядерного сырья из России». Такие акции спецслужб, как правило, осуществлялись в интересах получения дополнительного финансирования или внутриполитической борьбы в своих странах. Но при этом одна из их целей, безусловно, заключалась в компрометации российских властей, якобы оказавшихся не в состоянии обеспечить надежную охрану ядерного сырья. Одной из классических операций такого рода была разоблаченная провокационная акция германской разведки БНД, которая, действуя через своего агента, сама попыталась организовать приобретение в России плутония с тем, чтобы «перехватить» его в Мюнхене.
Так или иначе, но обвинения в утечке из России ядерного сырья вскоре заглохли. Тема эта сошла со страниц западных газет, и немудрено – я не знаю ни одного случая, когда сенсационные обнаружения «ядерных контейнеров» российского или якобы российского происхождения содержали в себе оружейный плутоний или обогащенный уран в таких количествах, которые можно было бы использовать для производства ядерного оружия.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.