Масонские пенаты

Масонские пенаты

Согласно благообразным книжкам о декабристском движении, будущие декабристы, едва вернувшись домой из зарубежных походов русской армии, немедленно приступили к созданию подпольных организаций, направленных на перенос западных достижений на нашу почву. Получается, вместо чувства превосходства над врагом и осознания мощи своего государства, господа офицеры принесли домой острое желание устроить тот же политический режим, как и в той стране, которая высылала к нам орды мародеров. (Представим офицеров Советской Армии, которые захотели установить дома такие же передовые общественные учреждения, что и в фашистской Германии.)

На самом деле, у тайной политической деятельности гвардейских офицеров были довольно глубокие корни.

Как пишет Н. Бердяев в «Русской идее»: «Декабристы прошли через масонские ложи». Пестель был масоном, Н. Тургенев был близок иллюминатству Вейснаупта, то есть радикальному масонству, Рылеев был членом масонской ложи «Пламенеющая звезда»».

«Масонские ложи, терпимые правительством, давно приучили русское дворянство к такой форме общежития,  — сообщает Ключевский,  — При Александре тайные общества составлялись так же легко, как теперь акционерные компании… Само правительство предполагало возможным не только для гражданина, но и для чиновника принадлежать к тайному обществу и не видело в этом ничего преступного.»

Около полусотни декабристов были членами разных масонских лож: «Соединенных Друзей», «Избранного Михаила», «Трех Венчанных Мечей», «Сфинкса», «Трех добродетелей», «Пламенеющей Звезды» и т. д. Большинство входило в состав французской Великой Диктаторской Ложи.

«Прозорливый итальянец (Наполеон) видел опасность, грозящую революционизированной Европе со стороны растущей мощи русского колосса, и, желая ослабить страшного врага, он прибегнул к силе идей. Воспользовавшись своей дружбой с императором Александром и врожденной склонностью последнего к либеральным установлениям, он послал в Петербург, под предлогом желания помочь осуществлению плавно молодого монарха, целую плеяду политических работников — нечто вроде переодетой армии, которая должна была тайком расчистить путь для наших солдат. Эти искусные интриганы получили задание втереться в администрацию, завладеть прежде всего народным образованием и заронить в умы молодежи идеи, противные политическому символу веры страны, вернее, ее правительству. Таким образом, великий полководец, наследник французской революции и враг свободы всего мира, издалека посеял в России семена раздора и волнений, ибо единство самодержавного государства казалось ему опасным оружием в руках русского милитаризма. С той эпохи и зародились тайные общества, сильно возросшие после того, как русская армия побывала во Франции, и участились сношения русских с Европой. Россия пожинает теперь плоды глубоких политических замыслов противника, которого она как будто сокрушила. Незаметному влиянию этих застрельщиков наших армий, а также их детей, учеников и последователей я приписываю в значительной степени рост революционных идей, наблюдающихся в русском обществе и даже в войсках, и те заговоры, которые до сих пор разбивались о силу существующего правительства.»[49]

Этот текст может показаться какой-то романтической конспирологией, но вышел он из-под пера де Кюстина, который вряд ли хотел дать индульгенцию российской «тирании».

Осведомленный француз явно относит появление тайных политических обществ в России к периоду до войны 1812–1814 гг.

Возможно, он имел в виду, что масонская среда, в которой варились будущие заговорщики, была проводником конспиративной антигосударственной деятельности.

Приходя вместе с русскими войсками в Европу, будущие декабристы также оказывались в тесных объятиях масонов. В Берлине они вступали в ложу «Железного креста», во Франции их ждала «Военная ложа к святому Георгию», ложи «Избранного Михаила», «К трем добродетелям». Естественно предположить, что на родину гвардейские офицеры возвращались с готовыми масонскими структурами, существовавшими в полках. Так что, прежде создания собственных политических организаций, гвардейцы успели изрядно повариться в тайных обществах, которыми управляли силы, весьма далекие от любви к России.

«После запрещения масонства, декабристы, используя конспиративный опыт масонства и связи по масонской линии, создают тайные революционные общества. Цель этих обществ та же самая, которая была и у масонских военных лож, существовавший в полках — «пересадить Францию в Россию», то есть совершить в России революционный переворот»,  — пишет на старости лет декабрист А. Розен в «Записках декабриста».[50]

Вполне оправданное недовольство офицеры-западники испытывали уже в 1815, когда великий западник Александр заставлял армию-победительницу перенимать у пруссаков и англичан «экзерцмейстерское искусство». Не слишком были обрадованы офицеры поспешным возвращением из кипящей жизнью Франции в места постоянной дислокации, где-нибудь в недавнем Диком поле, Василькове или Ахтырке. Однако первые сведения о заговорщиках относятся не к Дикому полю, а к гвардейцам, расквартированным в блестящем Петербурге, причем генштабистам, которым совсем не надлежало заниматься муштровкой на плацу.

Офицеры генерального штаба основали в 1816 в Петербурге тайное общество, имеющее два названия: «Союз спасения» и «Союз истинных и верных сынов отечества». Возглавляли его Никита Муравьев, отец которого был одним из учителей великого князя Александра Павловича, и князь Сергей Трубецкой. Цель общества выглядела достаточно неопределенной, хотя и несла масонский отпечаток: «Содействовать в благих начинаниях правительству в искоренении всякого зла в управлении и в обществе».

Как считал декабристовед М. Цейтлин, в уставе Союза Спасения «явственно видны масонские черты, и в последствии можно проследить в политическом движение тех лет подземные струи масонства».

В 1818 году это тайное общество было переименовано в «Союз благоденствия». Один из его лидеров — генерал И. Пущин — возглавлял также масонскую ложу «Овидий».

«Поставив себе ту же цель — «содействовать благим начинаниям правительства», оно вместе с тем решило добиваться конституционного порядка, как удобнейшей для этой цели формы правления. Оно, однако же, не считало себя революционным; в обществе долго обдумывалась мысль обратиться с просьбой о разрешении к самому государю в уверенности, что он будет сочувствовать их целям. Расширяясь в составе, общество разнообразилось во мнениях; появились в нем бешеные головы, которые предлагали безумные насильственные проекты, но над этими проектами или улыбались, или отступали в ужасе. Это разнообразие мнений повело в 1821 г. к распадению Союза благоденствия»,  — пишет Ключевский.

Распадение из-за разнообразия мнений имело, тем не менее, территориальный характер.

На базе Союза благоденствия возникли две новые организации. Северным обществом руководил вышеупомянутый генштабист Муравьев и статский советник Николай Тургенев. В 1823 г. в него вступил Кондратий Рылеев, поэт и управляющий делами (топ-менеджер) Российско-американской торговой компании. Последнее обстоятельство сыграло роль в том, что новичок сразу пополнил руководство общества.

Южное общество состояло из офицеров второй армии, штаб-квартира которой находилась в Тульчине (Подольская губерния). Здесь лидером был командир Вятского пехотного полка Пестель, сын бывшего сибирского генерал-губернатора, известного сатрапа.

Северное общество было расположено к конституционно-монархической форме правления, Пестель являлся страстным республиканцем. Еще более, чем во взглядах на форму верховной власти, различались северные и южные вожди в своих планах по социальному и хозяйственному переустройству России.

Общее впечатление от декабристских программ — их составители более всего верили в либеральную фразу. Красивые слова заменяли им знания о родине.

«Реализм» мышления декабристов был таков же как «реализм» средневековых схоластов, полагавших, что абстрактные понятия, универсалии, имеют самостоятельное существование. Как будто действительно существует некоторый идеальный «стул вообще», «горшок вообще» и «свобода вообще». И со «свободой вообще» танцевать на балах и пить шампанское будет гораздо приятнее, чем без нее. Будучи людьми романтически взбудораженными дворяне-заговорщики были абсолютно уверены, что способны дать «свободу вообще» всем остальным сословиям, нисколько при этом не поступаясь собственными привилегиями. Как средневековые схоласты придавали бытийность и действенность идеям-универсалиям, так офицеры-аристократы придавали бытийность и действенность конституциям, декларациям, манифестам. Но реальной силы там было не больше чем в магическом «крибле-крабле-бумс».

«В них мы замечаем удивительное обилие чувства, перевес его над мыслью и вместе с тем обилие доброжелательных стремлений»,  — пишет крайне доброжелательный к декабристам Ключевский.

Возбужденные чувства, помноженные на доктринерство, такова была атмосфера, которой дышала значительная часть столичного дворянства.

Даже иностранные дипломаты, как например представители французского посольства, замечали, что «несомненно, что у многих гвардейских офицеров головы набиты либеральными идеями настолько крайними, насколько эти офицеры мало образованы» (Габриак) и что «вся молодежь, и главным образом офицерская, насыщена и пропитана либеральными доктринами. Больше всего ее пленяют самые крайние теории» (Лафероне).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.