Личное и семейное

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Личное и семейное

Конечно, когда речь идет о самодержце, отделить государственное от приватного очень непросто. То, что обычно относится к сфере сугубо частной – браки, разводы, рождение детей, болезни – у монархов становится событием политическим. И все же русский царь с пугающим прозвищем «Грозный» точно так же, как все люди, был ребенком, вырос, прошел через все естественные этапы человеческого бытия, и каждая из происходивших с ним перемен немедленно сказывалась на внутренней и внешней жизни страны. Это был человек непоследовательный, импульсивный, странный, и без понимания внутренней механики его поступков вряд ли возможно разобраться в истории этого важного и трудного периода.

Частная биография Ивана IV известна гораздо хуже, чем может показаться по количеству посвященных ей художественных и исторически-полемических сочинений. С. Платонов пишет: «Материалы для истории Грозного далеко не полны, и люди, не имевшие с ним прямого знакомства, могут удивиться, если узнают, что в биографии Грозного есть годы, даже целые ряды лет без малейших сведений о его личной жизни и делах». Добавлю: многие факты, считающиеся общеизвестными, при ближайшем рассмотрении оказываются недостоверными или сомнительными. И при жизни, и после смерти Иван был окружен слухами и сплетнями, что и неудивительно – в истории нечасто встречаются венценосцы, до такой степени (выражаясь сдержанно) колоритные.

Что же нам доподлинно известно о жизни этого человека?

Он родился 25 августа 1533 года, когда великий князь Василий был уже очень немолод и почти отчаялся обзавестись наследником, поэтому мальчику дали имя «Иоанн», что означает «божья благодать» – в честь Иоанна Крестителя и великого деда Ивана III Васильевича. Почти все авторы повторяют легенду о том, что в минуту рождения ребенка началась ужасная гроза: «Земля и небо потряслися от неслыханных громовых ударов, которые следовали один за другим с ужасною, непрерывною молниею» (Карамзин). При этом, пока Иван IV был жив, «грозным» его не называли. Этот эпитет прирос к нему посмертно – очень возможно, что как раз из-за этого красочного мифа.

Иван Грозный. Реконструкция М. Герасимова

Написанных с натуры царских портретов, разумеется, не существует (набожный Иван не позволил бы писать с него «икону»), но сохранилось несколько описаний внешности государя, в том числе одно – большая редкость – составленное не иностранцем, а русским. Князь Иван Катырев-Ростовский, который, возможно, видел Ивана в раннем детстве, но скорее всего пересказывает с чьих-то слов, в своей «Летописной книге» пишет: «Царь Иван, образом нелепым, очи имея серы, нос протягновен и покляп, возрастом велик бяше, сухо тело имея, плещи имея высоки, груди широки, мышцы толсты». Этот не слишком привлекательный образ совпадает с наблюдениями императорского посла Даниила Принца, который видел Ивана сорокашестилетним. Австриец пишет: «Царь очень высок, тело имеет полное силы и довольно толстое, большие глаза, которые у него постоянно бегают и все наблюдают самым тщательным образом. Борода у него рыжая [вспомним, что того же цвета были волосы у Елены Глинской. – Г. Ч.], с небольшим оттенком черноты, довольно длинная и густая, но волосы на голове, как большая часть русских, он бреет бритвой».

В 1963 году после вскрытии гробницы с царскими останками историки получили более точное представление о физических данных Ивана IV. Он действительно был для своего времени очень высоким – почти 1 метр 80 сантиметров, тучным, преждевременно состарившимся вследствие всевозможных излишеств и малоподвижного образа жизни, однако в молодости, вероятно, обладал крепким здоровьем и недюжинной силой.

Тогда же, по черепу и сохранившимся описаниям современников, антрополог М. Герасимов воссоздал облик Ивана Васильевича.

Известно, что Иван от природы был наделен живым, острым умом и обладал разнообразными талантами. Например, как это бывает с нервными и впечатлительными натурами, он отличался музыкальностью: пел в церковном хоре и даже сочинял стихиры, которые, будучи записаны «крюками» (древнерусскими нотами), сохранились до нашего времени.

Это был человек начитанный, хорошо знавший Библию и историю, любивший блеснуть своей эрудицией. У царя скопилось большое собрание книг, что впоследствии породило легенду об уникальной «библиотеке Ивана Грозного», якобы вывезенной его бабкой Софьей Палеолог из Византии.

Иван IV уже в юности проявил себя прекрасным оратором, что для русских монархов редкость – самодержцы почитали излишним тратить красноречие на подданных.

Еще одним талантом этого незаурядного властителя было литературное дарование. Переписка царя с князем Андреем Курбским является замечательным образцом отечественной словесности, причем письма Ивана несомненно составлены им самим, поскольку в тексте слышен неповторимый голос живого человека, натуры страстной и противоречивой. Чтение этого пространного и эмоционального произведения позволяет реконструировать внутренний мир Ивана Грозного с гораздо большей степенью достоверности, чем изучение осторожных русских летописей или записок современников-иностранцев, наблюдавших царя с дистанции и многое домысливавших.

Еще более богатый материал для понимания личности царя дает история его семейно-интимной жизни, в которую, впрочем, вплетено немало домыслов и мифов.

Ивана Грозного иногда называют «русским Генрихом VIII», но у английского короля, как известно, было только шесть жен, а в количестве браков русского царя историки путаются (как мы увидим, это немудрено).

Матримониальная эпопея Ивана Грозного интересна тем, что отражает и человеческую эволюцию, и перемены в жизни страны. Упрощенно говоря, Русь 1547 года от Руси 1584 года отличалась так же сильно, как супруг Анастасии Юрьевой-Захарьиной (первой жены Ивана) отличался от супруга Марии Нагой (последней жены – по разному счету то ли пятой, то ли шестой, то ли восьмой).

Об Анастасии Романовне известно много больше, чем о последующих царицах.

На исходе 1546 года шестнадцатилетний Иван, тогда еще не царь, а великий князь, в присутствии митрополита и бояр произнес речь, поразившую всех внезапной разумностью (как мы помним, совсем незадолго перед тем, во время недоброй памяти Голутвинского похода, да и после него юный государь вел себя бесчинно и безрассудно). Иван сказал, что ему пора жениться и что вначале он подумывал взять в супруги иноземную принцессу, однако боится не сойтись с нею в обычаях и нравах, а потому хочет найти невесту среди своих подданных. Летопись сообщает, что бояре расплакались от радости – видимо, никак не ожидали от непутевого юноши такого здравомыслия.

Царица Анастасия. Лицевой летописный свод

По уже сложившемуся обычаю свезли кандидаток, девушек из лучших родов, устроили смотрины, и в феврале 1547 года царь (как раз за месяц перед тем принявший этот титул) остановил свой выбор на дочери покойного окольничьего Романа Захарьина-Кошкина. (Не нужно удивляться тому, что фамилии у родителей и детей той эпохи не всегда полностью совпадают: к родовому имени прибавляли то личное прозвище, то «отечество»; впоследствии за родом Анастасии закрепилась фамилия «Романовы» – те самые, которые впоследствии создали династию).

Традиция приписывает первой жене Ивана IV всевозможные добродетели: скромность, набожность, кротость, доброту. Трудно сказать, была ли Анастасия в действительности таким уж ангелом (известно, что она враждовала с ближайшим царским советником Алексеем Адашевым), но при ее жизни Иван совершил почти все лучшие свои деяния, и жили супруги, кажется, в мире и согласии.

Анастасия Романовна чуть было не сыграла в русской истории гораздо б?льшую роль. В 1553 году царь заболел «тяжким огненным недугом», то есть какой-то лихорадкой, едва не сведшей его в могилу. Наследник был младенцем, и верные Ивану придворные сплотились вокруг царицы, готовясь провозгласить ее регентшей. Но царь выздоровел, и Анастасии не пришлось повторить судьбу Елены Глинской.

Летом 1560 года молодая царица захворала и вскоре умерла. Ходили слухи (впрочем, обычные в подобных случаях), что ее отравили. Пишут, что Иван вроде бы очень тяжело перенес эту потерю, однако не прошло и десяти дней после ее кончины, как царь объявил о намерении жениться вновь, и теперь непременно на дочери или сестре иноземного государя.

У польского короля было две незамужние сестры, и царь затеял сватовство к младшей, Екатерине, но препятствием стало различие в вероисповедании – вечная проблема брачных переговоров Москвы с европейскими дворами. Тогда Иван удовольствовался дочерью малозначительного, но все же чужестранного властителя – князя «пятигорских черкас» Темрюка. Зато не возникло трудностей с религией: пятнадцатилетняя княжна Кученей ради столь выгодного союза охотно приняла православие и стала называться на Руси царицей Марией Темрюковной.

Эту женщину русские летописи и историки не жалуют, рисуя ее исключительно в черных красках и приписывая ей дурное влияние на венценосного супруга. Брак по времени совпал с введением Опричнины и другими страшными событиями, а на Руси всегда любили объяснять злодейства монархов чьим-нибудь дурным воздействием. «Сия Княжна Черкесская, дикая нравом, жестокая душою, еще более утверждала Иоанна в злых склонностях», – пишет Карамзин, но довольно трудно поверить, что очень молодая, вряд ли хорошо владевшая русским языком женщина могла манипулировать царем, который в то время был уже на четвертом десятке.

Мария Темрюковна умерла после восьми лет замужества, в 1569 году.

После этого Иван IV еще несколько раз, вплоть до конца жизни, пытался найти себе жену равного статуса – из какого-нибудь правящего дома.

Царю очень хотелось заполучить польскую принцессу Екатерину, в руке которой ему отказали. У Ивана, привыкшего получать всё, чего он добивался, это желание стало чем-то вроде навязчивой идеи, так что дело со временем приняло скандальный оборот. Екатерина была выдана за шведского принца Юхана (Иоганна), правившего Финляндией. Юхан был братом короля Эрика XIV и постоянно враждовал с ним, за что угодил в темницу. Тогда Иван IV сделал Эрику выгодное предложение: отдай за меня Екатерину, а я за это уступлю тебе часть Прибалтики. То, что муж Екатерины был жив, да и сам царь женат (на Марии Темрюковне) препятствием Ивану не казалось. От супруги он всегда мог избавиться, а шведский король, по его представлению, так же легко мог прикончить брата. Это предложение, при всей его чудовищности, по крайней мере не выходило за рамки здравого смысла. Однако три года спустя, когда Юхан сверг сумасшедшего Эрика и занял престол, Иван посмел обратиться с тем же требованием уже к новому королю, то есть к мужу Екатерины! В письме из Москвы говорилось: «Если Яган-король и теперь польского короля сестру, Екатерину-королевну, к царскому величеству пришлет, то государь и с ним заключит мир по тому приговору, как делалось с Ериком-королем». Нечего и говорить, что шведско-русским отношениям такая инициатива на пользу не пошла.

Екатерина Ягеллонка. Лукас Кранах Младший

Другой, не менее сумасбродной затеей уже последних лет правления Грозного была попытка сватовства к английской королеве Елизавете, про которую Иван узнал, что она, оказывается, «пошлая девица», то есть старая дева. Но жених в то время и сам был уже немолод, а между Англией и Русью как раз завязалась выгодная торговля через Белое море – по мнению царя, такой брак сулил обеим сторонам выгоды. (Был тут у Ивана и еще один интерес, о котором речь пойдет ниже.)

В Лондоне очень хотели торговать, но к предложению далекого и, с британской точки зрения, полудикого властителя, к тому времени уже обладавшего скверной репутацией, всерьез не отнеслись – ответили вежливым отказом. Тогда Иван велел своему послу узнать, нет ли какой-нибудь свободной английской княжны, королевской родственницы. Оказалось, есть – Мария Гастингс, Елизаветина племянница. Царя устраивала и племянница. Англичане отговорились тем, что невеста не достойна столь блестящей партии: и родство-де с королевой дальнее, и «рожей не самое красна». Иван Васильевич сказал послу Джерому Боусу, что будет тогда искать какую-нибудь другую подходящую англичанку и наверняка сделал бы это, если бы вскоре не умер.

Таким образом, усилия царя найти иностранную невесту были тщетными. После черкешенки Марии Темрюковны государь женился только на соотечественницах.

Даже те авторы, кто приписывает Анастасии Романовне благотворное влияние на Ивана, а Марии Темрюковне – зловредное, согласны в том, что все последующие жены на царя вообще никакого влияния не имели. Выбирая очередную супругу, государь, видимо, интересовался только ее внешностью.

У нас есть некоторое представление о вкусах Ивана Васильевича по наказам, которые он давал своим послам, отправлявшимся за границу сватать новую невесту. Так, дипломату Федору Сукину, который ехал в Польшу выбирать одну из сестер короля Сигизмунда Августа, было велено отдать предпочтение той, что окажется «тельна» и не слишком «суха».

Такое же задание – выяснить, дородна ли Мария Гастингс, – получил двадцать лет спустя и Федор Писемский, посол в Англии. Он сумел разглядеть девицу вблизи и после доложил, что она «тонка» – то есть, англичане насчет ее «некрасности» не солгали.

Следующие после Марии Темрюковны царские браки (иные из них таковыми назвать трудно) никакого политического значения не имели. Перечислю их лишь в качестве иллюстрации личностных изменений, происходивших с самодержцем в зрелые годы.

Овдовев во второй раз и не сумев найти жену за рубежом, царь вновь, как в 1546 году, затеял смотрины, которые, однако, теперь выглядели иначе. Во-первых, они были много масштабней. Рассказывают, что в 1571 году, в разгар Опричнины, к царю свезли две тысячи девушек со всей страны. Во-вторых, многомесячный «процесс отбора» якобы сопровождался всяческими непотребствами, о чем рассказывают немецкие очевидцы Таубе и Крузе (впрочем, враждебные по отношению к царю и пристрастные). В конце концов царь отобрал двенадцать «финалисток», которых тщательно осмотрели лекаря и повивальные бабки. Избранницей стала некая Марфа Собакина, девица невеликой знатности. Однако медицинский осмотр, которому подверглась царская невеста, оказался неквалифицированным: Марфа – возможно, от нервного потрясения – сразу после обручения начала чахнуть. Царь все равно на ней, уже полуживой, женился, но через несколько дней она умерла. Впоследствии церковь объявила этот брак несостоявшимся, что уже вносит путаницу в нумерацию Ивановых жен, впоследствии еще усугубившуюся.

Менее чем через полгода царь женился на некоей Анне Колтовской, про которую известно немногое. Есть предположение, что она, как и Марфа Собакина, приглянулась царю во время смотрин 1571 года. В ту пору Иван еще пытается соблюдать приличия и просит церковь о разрешении на новый брак, с точки зрения церковных правил четвертый и, стало быть, незаконный. Проблема решается тем, что митрополит накладывает на царя нетяжелую епитимью, а женитьбу на Собакиной, как уже было сказано, задним числом «аннулируют». Анна Колтовская продержалась во дворце недолго. Уже через полгода Иван от нее избавился – слава богу, бескровным образом: отправил в монастырь, где экс-царица тихо просидела более полувека, пережив всех современников.

Еще существует миф о Марии Долгорукой, на которой Иван якобы женился в ноябре 1573 года, а на следующее утро после свадьбы велел посадить в карету и утопить в пруду.

Следующей женой (шестой, пятой, четвертой?) стала Анна Васильчикова, обычная дворянка. Известно, что свадьбу, с церковной точки зрения совсем уже неприличную, справили «не по царскому чину», безо всякой пышности. Васильчикова вышла из царского фавора через несколько месяцев и была сослана в монастырь.

Особняком стоит история, связанная с Василисой Мелентьевой, которую Иван приблизил около 1575 года. Это была замужняя женщина необычайной красоты (то есть «дородностью» и «тельностью» она, по-видимому, царю угодила). Сведения об этом странном союзе смутны. В «Хронографе о браках царя Ивана Васильевича», источнике, достоверность которого подвергается сомнениям, говорится, что мужа Василисы «заклали» опричники; саму же Василису называют не женой, а «женищей» – чем-то вроде официальной сожительницы. Царь с ней «имал молитву», то есть сочетался каким-то редуцированным церковным обрядом. В любом случае, этот союз тоже длился очень недолго.

Царь Иван Васильевич Грозный любуется на Василису Мелентьеву. Г. Седов

Последний брак Ивана IV (1580), на Марии Федоровне Нагой, племяннице тогдашнего царского фаворита Афанасия Нагого, заслуживает большего внимания, но не из-за личности невесты и не потому, что это считалось важным государственным событием, – как раз в те годы царь вел переговоры с Лондоном о женитьбе на Марии Гастингс, извещая королеву Елизавету, что взял жену «не по себе» и легко может ее «оставить». Никакого политического влияния при жизни супруга Мария Нагая не имела, и положение ее было двусмысленным: то ли царица, то ли не царица; то ли законная жена, то ли нет. Но этой вполне заурядной женщине – не по ее воле, а по стечению обстоятельств – была уготована удивительная и драматическая судьба. Имя Марии Нагой, несчастной матери несчастного царевича Дмитрия, нам встретится еще не раз – и в этом томе, и в следующем.

Пришло время рассказать об Иване Васильевиче как об отце. Законных детей у царя, кажется, было восемь: три рано умершие дочери и пятеро сыновей. (Ходили слухи, что были и внебрачные, но государь-де лично умерщвлял их в колыбели как порождение плотского греха. Вероятно, это выдумки, хотя от Ивана IV с его весьма специфической набожностью, о которой мы еще поговорим, можно ожидать чего угодно.)

Старший сын от первого брака, Дмитрий (не путать с Дмитрием-младшим, который появился тридцать лет спустя), родился в 1552 году, сразу после взятия Казани, и был назван в честь победителя Куликовской битвы, став полным тезкой Дмитрия Ивановича Донского. В возрасте нескольких месяцев царевич чуть не был провозглашен государем – когда отец болел и был совсем плох. А еще два месяца спустя, во время паломничества царской семьи в Кириллов монастырь, младенца уронили с лодки в реку, и он утонул. Трагедию описывают по-разному, но судя по тому, что за столь ужасную небрежность никто не был наказан, возникает предположение, что виноват был сам царь.

В 1554 году появился новый наследник, царевич Иван. Он получил хорошее образование, вырос сильным, здоровым и, кажется, обладал твердым характером, что при таком родителе удивительно. Иван ходил с войском в походы, принимал участие в заседаниях Боярской думы и приеме послов, но к управлению его не допускали. Деспотичный отец постоянно вмешивался в личную жизнь сына: то своей волей женил, то разводил – если брак немедленно не давал потомства. Третья жена Ивана Ивановича, происходившая из боярского рода Шереметевых, наконец понесла. Но грозный царь, в пожилом возрасте сделавшийся болезненно вспыльчивым, и тут нашел, к чему придраться. Ему не понравилось, что беременная Елена лежит на лавке, сняв тяжелое и тесное верхнее платье. Иван Васильевич накинулся на сноху с побоями, в результате чего случился выкидыш. Дальнейший ход событий разные источники излагают неодинаково. То ли царевич попробовал заступиться за жену, то ли выразил возмущение потерей ребенка уже позднее, но царь впал в неконтролируемый гнев, начал избивать сына посохом и нанес рану в височную область. Наследник одиннадцать дней пролежал в горячке и умер. Это произошло в ноябре 1581 года. Иван IV был в отчаянии – династия оказалась перед угрозой угасания.

Иван у тела сына. В. Шварц

Дело в том, что третий сын (тоже от Анастасии) 24-летний Федор был хил и малоумен.

Был у Ивана IV еще ребенок от Марии Темрюковны, царевич Василий, родившийся в 1563 году, но он умер в младенчестве.

Большой и нежданной радостью для царя должно было стать рождение осенью 1582 года еще одного сына – Дмитрия. Но этот поздний ребенок оказался эпилептиком и к тому же из-за сомнительной законности брака Ивана с Марией Нагой не мог считаться полноправным наследником после бездетного Федора.

Таким образом, к концу своей долгой и бурной семейной жизни Иван Грозный остался с двумя сыновьями, физическое и психическое здоровье которых оставляли желать лучшего.

Изучая биографию Ивана IV, нельзя обойти стороной вопрос и о его собственной психической нормальности. На эту тему историками и медиками сломано немало копий, и кто в этой давней дискуссии прав, сказать трудно.

В XVI веке династия московских Рюриковичей, потомков Ивана Калиты, стала проявлять признаки вырождения или, во всяком случае, наследственной предрасположенности к психическим аномалиям. Оба сына Василия III в этом смысле были неблагополучны, и если о нормальности старшего, Ивана, еще можно спорить, то младший, Юрий, был явно нездоров. Князь Курбский пишет о нем: «был без ума и без памяти и бессловесен: тако же, аки див якой, родился». Р. Скрынников прямо называет Юрия Васильевича «глухонемым идиотом». Царского брата держали в почете и даже женили, но ни к каким делам не допускали; он умер тридцатилетним.

Из переживших младенческий возраст детей Ивана Грозного, как мы видели, здоров был только один.

Версия о безумии Ивана IV появилась еще при его жизни (разумеется, за пределами Руси) под воздействием известий и слухов о странном, иногда необъяснимом поведении русского монарха. Высказывали подобное предположение и некоторые историки, ссылаясь на патологическую, иррациональную жестокость Ивана Васильевича, на резкие перепады его настроений и состояний, на рассказы современников о припадках исступления, когда на губах у царя выступала пена. Однако всерьез занялись изучением «медицинской гипотезы» лишь с конца XIX века, когда появилось несколько аналитических исследований личности царя, составленных профессиональными психиатрами.

Первым с этой точки зрения Ивана Грозного оценил профессор Я. Чистович, объявивший, что царь был «не извергом, а больным».

Автор «Психиатрических эскизов по истории» профессор П. Ковалевский поставил диагноз: «Иоанн Грозный был душевнобольной человек, причем его душевная болезнь выражалась в форме однопредметного помешательства (мономания, или паранойя), позволявшего ему одновременно и управлять государством, и совершать деяния, которым могут быть найдены объяснения только в его болезненном душевном состоянии… В период ослабления бредовых идей параноик покоен, тих, исполнителен, более или менее общителен и легко подчиняется требованиям общественной жизни; в период ожесточения бредовых идей параноик выходит из своей тихой жизни и пытается проявить в жизни тяготеющее над ним влияние своих бредовых идей».

К такому же выводу пришел психиатр Д. Глаголев, нашедший у Ивана Грозного паранойю, в которой отсутствие систематизированного бреда сочеталось с «образованием ложных идей».

На это можно возразить, что в таком случае очень многих тоталитарных правителей следует диагностировать как законченных параноиков. Характерная для этой аномалии «моноидея» у таких людей принимает один и тот же вид мании преследования, мучительной недоверчивости и подозрительности – и нельзя сказать, чтобы эти навязчивые идеи не имели под собой оснований. Самодержавным властителям всегда есть чего опасаться, просто наиболее мнительные из них иногда утрачивают адекватность. Парайноя – профессиональное заболевание диктаторов, как коронованных, так и некоронованных.

Иван IV несомненно был от природы натурой нервической и легко возбудимой; специфические условия, в которых он находился с раннего детства, должны были привести его к ментальной изоляции от всех остальных людей, что, конечно, не способствует психологической нормальности. Чуть позже я попытаюсь обосновать отвратительную (и безусловно, патологическую) жестокость царя именно психологическими, а не психиатрическими причинами.

Во всяком случае царь не был сумасшедшим – как его современник шведский король Эрик XIV, страдавший клинической шизофренией с раздвоением личности, что в конце концов привело к потере престола. Иван IV за власть держался крепко, обладал железной волей и в самих его зверствах, по-видимому, всегда присутствовал какой-то пусть низменный или ошибочный, но рациональный мотив.

Иное дело, что нервная возбудимость и акцентуированность психики подрывали физическое здоровье царя, который на шестом десятке, в особенности после несчастного происшествия с наследником, начал быстро сдавать. В пятидесятитрехлетнем возрасте у Ивана обнаружилась какая-то тяжелая болезнь, которую невнятно называют «внутренним гниением». Он выглядел дряхлым стариком. В последние дни царь не мог ходить, его носили в кресле. В кресле его и хватил удар – во время игры в шахматы. Это случилось 18 марта 1584 года. Государя постригли в монахи то ли потерявшим сознание, то ли уже мертвым.

Страшное царствование закончилось. Горсей пишет, что, проходя мимо Архангельского собора, где погребли грозного царя, либо даже просто помянув его имя в разговоре, русские люди крестились и молились, чтобы он вновь не воскрес.

Митрополит перед кончиной Иоана Грозного посвящает его в схиму. П. Геллер

Данный текст является ознакомительным фрагментом.