Равновесие

Равновесие

Южная армия дала втянуть себя в схватку… на взаимное истребление — вариант, являющийся при численном перевесе противника заведомо проигрышным. Тем не менее мордорцы продолжали биться умело и отчаянно: мартовский день уже клонился к вечеру, а Коалиция так и не сумела реализовать свое почти двукратное преимущество.

Кирилл Еськов. Последний кольцепосец

Карательный беспредел продолжался два месяца — при Аплоке и сменившем его Благонадеждине, — пока назначенный 25 октября командующим войсками Тамбовской губернии (как к тому времени называлось все, что разъезжало по уездам под красными знаменами) начальник Тамбовских пехотных курсов Редзько не повел более разумную политику. По крайней мере, этот бывший царский полковник, фронтовик и георгиевский кавалер в какой-то мере приструнил изрядно к тому времени разложившиеся красноармейские отряды и запретил расстреливать пленных, более того, желающие из них могли вступить в красные части. Антонов был бы полным дураком, если бы не воспользовался этим, чтобы внедрить к красным своих агентов, однако у рядовых бандитов появилась хоть какая-то альтернатива.

Выполнялись ли приказы товарища Редзько о запрете мародерства, насилия над местным населением и расправ с пленными — вопрос смешной. Конечно, выполнялись… кое-где и отчасти. Впрочем, туманность все равно запоздала. Доверие населения не так легко потерять, но вернуть потерянное обратно — в сто раз труднее. Крестьянин — он ведь совсем не дурак и отлично понимает разницу между беспредельничаю-щими продотрядовцами и карателями, которые жгут села по приказу вышестоящего начальства. На место большевиков, которым можно было бы пожаловаться на коммунистов, пришли такие же коммунисты — и крестьяне отшатнулись к Антонову.

…Участвовали в процессе формирования повстанческих сил прорвавшиеся белые отряды или же просто материализовались скрывавшиеся до сих пор офицеры — но осенью 1920 года восстание перешло в регулярную стадию. Повстанцы сперва оформились в две армии, а 14 ноября состоялась еще одна реорганизация, в результате которой появились объединенная партизанская армия Тамбовского края и так называемый «Главный оперативный штаб», состоящий из пяти человек: начальник штаба (он же руководитель восстания), его заместитель, командующий армией, замкомандующего и начальник разведки. ГубЧК к тому времени успела арестовать губернские комитеты эсеров и СТК, но сыграла только на руку повстанцам. Если бы эти губернские деятели остались на свободе, они внесли бы в повстанческое руководство непередаваемую атмосферу политической дискуссии, а так штаб создал губкомы заново — такие, какие ему были нужны, переключив тем самым на себя весь низовой аппарат. Начальником штаба и, соответственно, руководителем всего восстания стал Антонов, армию же возглавил местный уроженец поручик Токмаков.

Нельзя сказать, чтобы в хозяйственном смысле «народная» власть так уж сильно отличалась от советской. У нее были точно такие же учет и контроль населения, разверстка, запрет свободной торговли хлебом, реквизиции и конфискации у населения продовольствия и вещей, а также мелких предприятий вроде мельниц и крупорушек. Проводились и мобилизации, по очень простому принципу: «не пойдешь — расстреляем».

В начале 1921 года регулярности ещё прибавилось. Повстанцы снова разделились на две армии (первая состояла из десяти, вторая — из четырёх полков). Были введены знаки различия, знамёна — красные (!), только надпись не большевистская, а эсеровская, знаменитый лозунг: «В борьбе обретёшь ты право своё». Так что теперь два отряда, чтобы разобраться, кто есть кто, должны были сблизиться на такое расстояние, чтобы видны были буквы на знамени. К февралю силы обеих армий насчитывали около 10 тысяч человек (это не считая отрядов самообороны СТК и мелких самостоятельных банд). Причём воевали они хорошо и до марта успешно били красные войска, выигрывая как в боевой, так и в политической работе.

В отличие от властей, Антонов к населению относился гуманно[173], карательные меры применял с большим разбором и строго индивидуально, так что на сторону повстанцев переходили даже многие сельсоветчики и деревенские коммунисты. Зато он жестоко карал за такие вещи, как шпионаж, пропаганду коммунизма и укрывательство коммунистов, а также за выдачу властям бойцов партизанского движения (на чем позднее сыграет Тухачевский).

Впрочем, всё равно поддержка восстания не была всенародной и к Антонову присоединялись далеко не все деревни — в иных его бойцов и на околицу не пускали. Для полной радости некоторые села устанавливали уже совершенно свою власть, призывая «чуму на оба дома» и не желая знать над собой никого. Власти обрушивались на них так же, как и на «бандитские гнезда», — а потом приходили веселые и приветливые антоновцы и через несколько визитов приобретали для себя ещё один населённый пункт…

Если карательные отряды истреблялись поголовно, то к пленным, захваченным в ходе боевых действий, подход также был индивидуальным. Их, как пишет Самошкин:

«…повстанцы разделяли на три категории: комиссары-коммунисты, командиры и рядовые бойцы. С пленными, относящимися к первой категории, разговору повстанцев был коротким, а смерть этих людей — мучительной и долгой. С командирами Красной армии все происходило наоборот: разговор (допрос) — долгий, смерть — быстрая».

Рядовые красноармейцы — те, которых доводили до штаба, — в плену обычно находились два-три дня.

«Сначала пленные бойцы попадали на допрос, а затем — на цикл лекций „о внутреннем положении“, где опытные антоновские агитаторы-политработники рассказывали им о целях и причинах „всенародного восстания против насильников-коммунистов“. После окончания лекций красноармейцам предлагалось добровольно вступать в ряды антоновских армий. Те лее из пленных, кто не захотел стать антоновцем, направлялись в штаб повстанческого полка, где им выдавался так называемый „отпуск“ — маленькая справка, в которой указывалось, что красноармеец такой-то, взятый в плен тогда-то, отпущен из плена такого-то числа, во столько-то часов… С „отпуском“ на руках красноармеец беспрепятственно возвращался в свою часть, где сдавал справку в штаб полка и после небольшого допроса, как правило, вновь получал оружие и становился в строй»,

после чего, даже сам того не желая, делался невольным агитатором. В итоге красные, если бой складывался неудачно, начали сдаваться отрядами.

Эту идиллическую картину портила разве что участь тех, кого до штаба не доводили, потому что вывести пленных на зады и порубать было, в общем-то, обычным делом, да и что-нибудь покруче придумать — тоже не редкость. Ну и конечно, если говорить об отношении к врагам, тут антоновцы не выдерживали сравнения с красными — у последних мучительство было не в чести: побьют разве что со злости да к стенке.

Из воспоминаний об антоновском восстании[174].

«Заняв село Алешки, банда численностью около 1500 человек под командой Кузнецова и Шубы переловила 22 сотрудника милиции и ревкома и зверски расправилась с ними. Их избивали до полусмерти, в жестокий мороз раздевали донага, по одному выводили из сарая со связанными назад руками и зверски рубили на снегу за двором штаба.

Единственный, кому случайно удалось спастись, был наш разведчик Петр Юрьев, отличавшийся большой физической силой. Его повели на казнь последним. Палач со всего размаха ударил его шашкой по голове, но она соскользнула и, не пробив череп, отрубила правое ухо. Юрьев изо всей силы рванул связанные сзади руки, верёвка лопнула. Он как был разутый, в одном белье, пустился бежать в сады, сшиб дверь в доме, принадлежащем матери одного из бандитов. Старуха, увидев окровавленного человека, перепугалась и упала в обморок. Юрьев спрятался во дворе и, одев шубу и валенки, бежал в другое место».

«В Кирсановской уездной партийной организации насчитывалось тогда 400 с чем-то человек, а после разгрома Антонова осталось половина этого. Почты 50 % парторганизации погибли от рук бандитов. Страшные жуткие картины встают в памяти, когда товарищей, с которыми работала, хорошо знала их, привозили изрубленными на куски, с вырезанными на груди и спине звездами, с оторванными ушами с выколотыми глазами, с отрубленными конечностями.

В памяти остался и такой случай: мы, человек 12 членов партии, охраняли мост через реку Ворона, недалеко от Кирсанова. И вот я вижу, ведут пленного бандита, совсем еще молоденького мальчишку со связанными позади руками. Один наш коммунист, пожилой уже человек, выходит и начинает прикладом револьвера бить этого пленного. Я, тогда молодая девушка, страшно была возмущена такой расправой с пленным и только было хотела выбежать и остановить этого товарища, как слышу душераздирающий крик: „Вот тебе за мать, вот тебе за жену, вот тебе за сына!“ Оказалось, что у этого коммуниста, пока он находился в Кирсанове, всю его семью, жившую в уезде, вырезали бандиты».

«У Антонова были 2 маленьких брата в детских домах… и вот бандиты все детские дома, находившиеся в уезде, грабили, начисто выгребали всё продовольствие, мануфактуру и прочее, а детдом, где был его брат, не трогали. Антонов спрашивал брата: „Тебе тут хорошо?“ — Тот отвечал: „Да“. — „Ну и живи здесь“, — говорил Антонов».

Тут требуется небольшой комментарий. Зима 1920–1921 гг. была на Тамбовщине голодной. Детские дома снабжались из последних крох. «Справных» хозяев «народная армия» старалась не грабить, тем более что у многих из таковых родные были в бандах. Продовольствие реквизировали у семей советских работников, коммунистов — подчистую, брали и у средних крестьян. Как видим, и детскими домами не брезговали.

«В середине февраля 1921 г. в населенный пункт (название не помню) выехал в служебную командировку секретарь Мучкапского ревкома коммунист Капишников. Узнав о пребывании Капишникова в селе, бандиты схватили его и тут же, на глазах у крестьян, растерзали. Избив до полусмерти, они привязали Капишникова к скамейке, вырезали на лбу звезду и раскаленным железом выкололи глаза».

«10 сентября 1920 года на хутор приехал отряд банды. Переночевали. Утром рано заметили, что из села Чубаровка на Чакино полем быстро бежит человек. Бандиты поахали два всадника верховых наперерез, перехватили того человека, поймали, да недалеко была куча соломы. Бандиты зажгли солому, и бросили пленника в пламя».

«Щепылов Иван Федорович был комсомолец, проживал дома. Приезжают к нему четыре бандита… и говорят: „Собираешься. Далёко собираешься? Хотишь, с налги поедешь воевать, а не хотишь, пойдем за двор. Любое выбирай, три минуты на размышление“».

«Коммунист Дроков Макар Савельич и его сыновья, Роман и Василий, жили в Инжавино, а жена Макара Савельича осталась дома, в Большой Ржаксе проживала. Соскучилась по детям и муже, пошла повидаться в Инжавино. Её встретили бандиты в селе Перевоз, узнали — жена коммуниста Дрокова Макара Савельича. Да и как не узнать! Они жe были бандиты — свои соседи. „Стой, куда идёшь?!“ — „Да вот, к сестре, проведать. Она болеет и наказывала прийти. Я к ней и иду“. — „Нет, ты идёшь в Инжавино к мужу передавать сведения про пас. Пошла с нами!“ Привели её в дом купца Архаилова, здесь жили две девушки, здесь и ютились бандиты как надзирательный пункт. Дом стоял на отшибе у леса, один-одинок за рекой Вороной. Вот здесь и издевались над женщиной ни в чем невинной. Допросили Дрокову и решили к смертной казни: сначала отрезали нос, отрезали груди, выкололи глаза и потом расстреляли».

«20 декабря 1920 г. Евдоким с сыном Иваном поехали в лес за дровами… На дороге встретились бандиты в санках, пять человек, изрядно пьяные. „Стой! Где были?“ — „Дровец хотим набрать“. — „А где сын Пётр, комсорг ваш?“ — „Да я не знаю, где он“. — Все закричали: „Расстрелять! Лазутчик! Он пакет возил в Уварово краснопузым“. Поволокли отца с дровней. Я кинулся к отцу — удар прикладом, и перебили правую руку. Отца расстреляли. Пуля прошла в живот. Всё взорвали воздухом[175], но был ещё живой. Сгоряча заполз на дровни, погнали домой. Дорогой говорит: „Заехай к фельдшеру“. Заехали к Акиму Аверьяновичу вызвали его. Он вышел и сказал: „Везите домой быстрее, он скоро кончится. Я сейчас приеду и перевяжу мальчику руку“. Звери, изверги, бандиты, которые расстреляли Евдокима, были все пятеро своего села…

Похоронили родителя на зимнего Николу. Брат Пётр не показывается, живёт в Инэюавино. Пршилось брать хозяйство на себя меньшему брату, да еще с перебитой рукой. Вышел я на двор — овцы кричат. Заплакал: „Не плачьте, скотинка! Хозяина вашего нету, он скончался, его похоронили, теперь я ваш хозяин. Буду вас кормить, поить и никогда не обижу“. Говорил сквозь град слёз и пошёл в дом. Захожу в дом — здесь воют мать и две дочки в три голоса. Я, конечно, тоже белого света не вижу сквозь слезы. Все же начал разговор: „Мама, послушай, я был на дворе, сказал овечкам и коровке — буду ваш хозяин“. А мне самому 15 лет, ещё самого кормить надо».

«Банда антоновцев поймала за рекой Косякина Алексея Павловича и его старшего сына Михаила (17лет). Сына зарубили, а отца привязали к хвосту лошади и подвели к дому. Посадили его сына (3–5 лет) на эту лошадь верхом и приказали ехать. Ударенная бандитом лошадь помчалась в Иноковку. Алексей Павлович разбился насмерть. Антонов забрал Косякина, поехал к Ковылке. Дорогой их зарубили и бросили».

«Однажды утром, день не помню, часов 10 было. Мы с ребятами играли в чехарду и войну Вдруг слышим в деревне какой-то шум, крики, выстрелы. Ну, мы сразу галопом домой. Не успел я дверь закрыть, мать ее на щеколду закрыла, а меня на печь посадила, там еще брат мой старший и сестрички. Слышим, на двор конные люди заехали, кур штук 8 было, всех перехватали, начали в дверь ломиться. Ворвались в избу, что хорошее — захватили себе, а нас плетками выгнали из деревни.

Народу уже много собралось там. Плач, крик, ругань, ну погнали нас всех. Сейчас где школа — сарай стоял. Там уже народу много было. И стоны из сарая доносятся. Стали мы, дрожим, гляжу, ведут Федянина А. А., я очень хорошо его знал, его еще взрослые почему-то Кузнецом звали. Завели его в сарай, дверь открыли, а нам говорят: „Глядите, что мы с сынами собачьими, коммуняками, сделаем“. Подвесили его за руки к потолку и начали над ним издеваться, штыками 18 раз всего истыкали. Потом бросили его в сарай, а сами ушли куда-то. А я в щель гляжу, в сарае сена кучка была, и он стал туда закапываться. Но тут, откуда не возьмись, эти бандюги явились, зашли в сарай и добили его. Потом много людей еще туда приводили, и никто живой оттуда не вышел. Под вечер бандиты трупы людям раздали, приказали, чтобы похоронили у себя па дворе. А сами собрались, шайка большая, и со свистом уехали. А мы все бросились по своим домам».

* * *

…Вплоть до самого 1921 года тамбовские власти занимались очковтирательством, бессчетно докладывая наверх, что Антонов разгромлен, — и тут же выяснялось, что ничего подобного. Вскоре их поведение начало напоминать истерику. Командующие войсками менялись каждый месяц — раньше, чем хоть что-то успевали сделать. Войска разлагались с поистине страшной скоростью, хлебозаготовки, из-за которых и заварилась вся каша, были практически парализованы.

Лишь в конце декабря 1921 года до Кремля дошла информация о том, что на самом деле происходит в губернии. 31 декабря в Москве состоялось совещание под руководством Дзержинского, где было принято решение резко усилить войска за счет регулярных частей Красной армии. Кроме того, поняв, наконец, что Тамбов можно считать еще одним фронтом, туда назначили нового командующего — фронтовика уже Гражданской войны, бывшего командарма-10 А. В. Павлова.

Остаток зимы в губернии шли настоящие бои. Сперва антоновцы громили красных, пытаясь помешать им сосредоточиться. Затем собравшиеся наконец воедино красные гонялись за повстанцами. Прибывшие с фронта войска в обстановке «народной войны» разлагались буквально на глазах, а частей, подобно казачьим, специально выдрессированных для усмирений, красные не имели. 11 февраля Павлов сообщает главкому РККА С. С. Каменеву: «В Тамбовской губернии не бандитизм, а крестьянское восстание, захватившее широкие слои крестьянства». В Москве об этом уже знали — правда, особой радости данное знание не приносило.

«Большая» Гражданская война к тому времени практически закончилась, однако «вторая» война полыхала вовсю: Западная Сибирь, Махно, Антонов, множество более мелких восстаний и банд по губерниям. И то и другое подталкивало правителей в одну и ту же сторону, так что уже 8 февраля Ленин поставил задачу замены продразверстки натуральным налогом, а 15 марта разверстка была отменена. На полтора месяца раньше, 5 февраля, ее отменили в Тамбовской губернии, пытаясь таким образом выбить экономическую почву из-под ног антоновцев.

Одновременно, не доверяя больше местным властям (почему бы это, а?) правительство создало полномочную комиссию ВЦИК во главе с прежним, до Шлихтера, председателем Тамбовского губисполкома В. А. Антоновым-Овсеенко. В комиссию вошли пять человек: он сам, очередной секретарь губкома Б. А. Васильев (вполне характерный товарищ с настоящей фамилией Голдберг), очередной предгубисполкома А. С. Лавров, очередной командующий войсками губернии А. В. Павлов и начальник политотдела войск А. И. Жабин. Новым предгубЧК стал М. Д. Антонов (Герман), который начал с того, что заявил: ЧК недееспособна, ненадежна — и попросил не что-нибудь, а прислать из Москвы на замену новый чекистский аппарат в полном составе. Прислали, однако…

К тому времени антоновцы уже действовали еще в трех уездах Тамбовской, а также в сопредельных Саратовской и Воронежской губерниях. В работах нынешних историков сведения об их численности скромно колеблются в пределах от 15 до 70 тысяч человек. По данным штаба войск Тамбовской губернии, общая численность повстанцев составляла 35–39 тысяч человек. Каким образом подсчитывалась эта самая «общая численность» — одна из загадок статистики, ибо учесть мелкие отряды вохры, т. е. просто вооруженных крестьян, или тех бандитов, которые жили дома, невозможно в принципе. Конечно, в деревне всем всё известно, но делятся информацией крестьяне крайне неохотно, приплетая сюда еще и счеты из-за коровы или кулачной драки в праздник.

В собственно повстанческой армии, по сведениям военной разведки, насчитывалось 17 600 человек при 25 пулеметах и 5 пушках. Им противостояла красная группировка из 32,5 тысяч штыков, 8 тысяч сабель при 463 пулеметах и 63 орудиях.

Когда речь идёт о партизанах, это не Бог весть какое преимущество (немцы в Великую Отечественную против партизан и танки с авиацией использовали — а толку?), так что война шла с весьма неопределённым успехом. Например, 22 марта удалось окружить самого Антонова с 5000 бойцов. Те разбились на три группы и стали прорываться. Первые две вышли благополучно, последняя, численностью в 1000 человек, тоже вырвалась, но оставила на иоле боя половину личного состава, пулеметы и пушки. Естественно, победу в этой схватке записали на свой счет обе стороны.

20 марта в Тамбове начался так называемый «двухнедельник» — акция, во время которой сдавшиеся рядовые повстанцы получали полное прощение, а командному составу гарантировалась жизнь. За три недели из лесов вышли около 7 тысяч человек, в основном мобилизованные крестьяне без оружия. Красные отрапортовали об успехе двух-, а точнее, трёхнедельника, повстанцы же, избавившись от балласта, с новыми силами перешли к активным действиям.

Понять, к каким результатам привели весенние бои, — задача не для среднего ума. Это какая-то параллельная арифметика, право слово. Имея в феврале 18 тысяч бойцов, потеряв некоторое количество людей в жестоких боях и 7 тысяч в ходе пресловутого двухнедельника, повстанцы к началу мая насчитывали 21 тысячу человек. Правда, из них около трети — члены мелких банд, но все равно, даже 14 плюс 7 — это больше чем 18, а ведь были еще и убитые, причем немало. Красные слали победные рапорты, а повстанцы, словно в насмешку, 20 мая провозгласили «Временную демократическую республику Тамбовского партизанского края».

Из доклада Тухачевского Ленину. 16 июля 1921 г.

«1. Положение бандитизма к началу мая.

В пяти уездах Тамбовской губернии: Кирсановском, Тамбовском, Моршанском (южнее Сызр. — Вяз. ж. д.), Козловском (восточнее Ростовской ж. д.) и Борисоглебском (за исключением самой южной части его) Советской власти не существовало (не считая городов).

В этом районе, объятом крестьянским восстанием, власть принадлежала СТК (Союз трудового крестьянства), через который проводила свою политику партия эсеров».

Продолжать борьбу с восстанием прежними методами можно было до бесконечности со стабильно нулевым результатом. Основной проблемой являлось не разбить повстанцев военной силой, а разорвать их смычку с населением. После Великой Отечественной войны в несравненно более благоприятных условиях во много раз более сильная власть выкуривала «лесных братьев» из нор десять лет. В 1921 году красные не могли позволить себе такой роскоши. Губернию надо было привести в порядок к началу сбора продналога.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.