Глава 1 Операция лейтенанта Хурма

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 1

Операция лейтенанта Хурма

23.06.41. «Зейдлитц»

Закончился самый длинный день лета — вряд ли когда-либо эти сотни людей, накануне превратившихся друг другу во врагов, ожидали темноты с большим нетерпением. Наконец-то она (хоть и весьма условная из-за продолжавших бушевать в разных частях крепости пожаров) наступила — но сразу же разбавлена взлетающими на валах осветительными ракетами: немцев встревожили попытки прорыва, предпринятые русскими до 23.30. Ночью нужно было ожидать продолжения.

Чудес выносливости от солдат штурмовых групп, мгновенно провалившихся в забытье на позициях, ожидать не приходилось, но они входили в обязанность офицеров и унтер-офицеров. Лео Лозерт: «Наступившей ночью я бодрствовал, хотя и мог бы поспать, контролировал охрану, обслуживание пулеметов. Большинство, главным образом молодые солдаты, спали»[881]. Но многочисленные охранения и пулеметные расчеты зорко всматривались в рваные тени, отбрасываемые осветительными ракетами. Иногда посылали очереди, если тень уж слишком напоминала человека. Но что там на самом деле — снайперы ли на деревьях, или клубы дыма принимают столь причудливые очертания, серебрится ли под луной уцелевшая листва, подобно маскхалату советского пограничника, или действительно русские вылезают из подземелий, чтобы неожиданно напасть на спящих? Ракета и контрольная очередь — и вновь расчеты лежат на холодной траве вала, ожидая смены…

Не спят и тыловые службы — им этой ночью неоднократно пришлось подвозить сражающимся полкам дополнительный боезапас (прежде всего, сигнальные боеприпасы, ручные гранаты и т. д.). Артиллерийский боеприпас на огневых позициях для предстоящего сражения за Цитадель пополнялся из запасов, выложенных в пунктах боепитания.

Не менее напряженной, в постоянном ожидании немецкой атаки была эта ночь и для защитников крепости. Измотанные люди падали на свое оружие и засыпали. Но многие не могли заснуть — страх перед «немецкими гранатометчиками» был тому причиной. Если батальонам Фрайтага и Герштмайера мерещились «снайперы на деревьях», то защитникам, напряженно вслушивавшимся в ночные шорохи, казалось, что отовсюду к казарме ползут «гранатометчики»[882], надеясь закидать всех здесь гранатами. Зорко всматриваясь в темноту, сменяя друг друга, бойцы следили, чтобы никакая тень не приблизилась к их участку. В секторе 33-го инженерного полка особое внимание было обращено на подходы со стороны разветвления Мухавца, разрыва в кольцевой казарме, напротив которого находился Белый дворец — его занимали бойцы 33-го инженерного и основного[883] состава 75 орб. Но помимо обороны главной задачей защитников стала добыча воды. Голод еще не чувствовался, но жажда уже взяла за горло. «Очень хотелось пить. Группы в 2–3 человека, ходившие к реке с ведрами или котелками, приносили мало, и все шло в подвал к раненым. Когда желающих утолить жажду набиралось человек 15–20, они обнаруживали себя, тотчас же в воздухе повисала осветительная ракета и начиналась ожесточенная перестрелка с северными (от нас) валами[884].

Спали ли мы тогда, я не знаю, кажется, не спали, но желание уснуть было мучительным и упорным. Я помню, как, охраняя 1-й вход в казармы, моя группа красноармейцев, стоявшая у входа по 2 человека, менялась через полчаса и сменившиеся тут же валились сонные на 8–10 минут. Сутки, проведенные в состоянии необычного нервного напряжения, в беспрерывном движении, в постоянной перемене событий, привели к непреодолимому желанию уснуть. Но спать было нельзя. Поэтому короткие 4—5-минутные провалы в памяти, заменяли сон в течение всей ночи»[885].

Заносили воду — выносили трупы. Недалеко — в воронки рядом со стенами казарм. Наскоро присыпав землей — долгое прощание, в ожидании выстрела из темноты и под зловещими отсветами осветительных ракет, пришлось отложить до скорой Победы…

Красноармейцам казалось, что то и дело взлетавшие над немецкими позициями ракеты, бледными отсветами делавшие резкими очертания зданий постепенно складываются в некий таинственный шифр: «Сначала взлеты ракет казались нам беспорядочными, потом мы поняли, что это сигналы, условный язык, на котором говорят враги. Вот с запада одновременно взлетели пять ракет — две зеленые и три лиловые. Они опускаются, догорают, а с востока густой дым и мрак ночи уже пронзают сразу семь ракет — три желтые, четыре красные. Мы стараемся запомнить сигнализацию. Может быть, удастся расшифровать, что она означает. Вспыхивает множество ракет вместе, и кто-то говорит: „А это просто — освещают…“ Похоже, что так. Какой же ракетой, каким сочетанием цветов и чисел обсуждают атаку, соединение, переход?… Впрочем, наблюдение за ракетами кончается теми же выводами что и другие — наши подходят! А вдруг среди ракет есть и наши? Подошли свежие силы нашей армии, и они уже дают знать нам ракетами: мы недалеко от вас, мы идем к вам на выручку»[886]. Сколько их было таких вот «выводов» — то отход немцев от Тереспольских породил слух — «Братцы, танковая дивизия от Химгородка[887] подошла!», то, увидев пролетавшие краснозвездные самолеты, бойцы скидывали каски, надеясь, что летчики поймут, что здесь, в крепости, все еще держатся, и вызовут подмогу…

Многие из бойцов поползли проверять трупы убитых немцев — к утру на сержанте 33-го инженерного полка Лермане уже висела немецкая полевая сумка, на руке — компас, на груди — бинокль, в руке — немецкий пистолет. Впрочем, как замечает Каландадзе, вместе с другими бойцами 333 сп искавший в ранцах погибших немцев еду: «Враг не часто предоставлял нам возможность поживиться, старался скорее убрать трупы. Если же им не удавалось унести убитого, они стаскивали с него все, что могли, и нам крайне редко доставалось по одному-два печенья. Их отдавали раненым. Странно, но иногда в вылазках за трупами своих фашисты жертвовали живыми»[888]. Крупно повезло лишь однажды — в одном из ранцев был обнаружен целый буфет: тонко нарезанный белый хлеб, колбаса, печенье, бутерброд, три плитки шоколада и зубная паста.

…В ту ночь сержант Лерман занимался не только поисками бинокля и компаса, для взятия столовой он решил задействовать и «артиллерию» — снять со стоявшего напротив 33-го инженерного (прямо вплотную к его стене), подбитого БА-10, пушку и снаряды. Взяв бойцов, он и сделал это, пока не рассвело. Снарядов оказалось немного — 10–12 штук, но попробовать можно[889], когда рассветет.

Мало кто спал в эту ночь — несколько часов темноты необходимо было использовать максимально эффективно: запастись водой и продуктами, установить связь с соседними участками обороны. Продукты — то сало, то горох, вобла или сухари, а то и конфеты из разбитых складов военторга.

К сожалению, о попытках ночью на 23 июня наладить связь между группами обороняющихся — почти неизвестно. Централизованное управление существовало не во всех очагах обороны, а где и было — в первую очередь пытались, ползя в темноте или ломая стены, связаться с теми, кто был в ближнем отсеке, а не в соседнем здании[890].

…Еще вечером, видя сложность ситуации, задумался о прорыве и майор Гаврилов. Обстановка неясна — да и чтобы выйти, надо бы побольше сил. Он решил отправить группы в трех направлениях — связаться с Цитаделью, Восточными валами и выяснить возможность выхода в сторону города.

К Цитадели был направлен лейтенант Я. И. Коломиец, командир минометной батареи 125 сп, сражавшийся в Восточном форту.

Коломийцу вместе с 10 бойцами удалось дойти только до домов комсостава. Оттуда, потеряв несколько бойцов, из-за ожесточенного обстрела Коломийцу пришлось вернуться обратно в Восточный форт. Выслушав Коломийца, Гаврилов решил готовить прорыв, не ожидая помощи[891].

Остальные группы не вернулись.

К западу от Гаврилова, в корпусе № 5 ДНС, группа Шабловского находилась на чердаке вплоть до вечера. Из чердачного окна им был виден Трехарочный, заваленный трупами и немцев, и пытавшихся прорваться красноармейцев. У самих же защитников корпуса № 5 боеприпасов практически не осталось — положение было безнадежным. Капитан Шабловский несколько раз собирался покончить с собой — его с трудом удавалось отговорить.

Ночью в дом пробралась группа бойцов с территории 125 сп — объединенными усилиями вновь пытались выйти, но, поняв, что валы по всему периметру заняты немцами, от прорыва отказались.

0.30. Тересполь. КП 45-й дивизии. Здесь тоже не спят — по-видимому, КП работает посменно. Кто-то отдыхает, другие ломают голову над картами, анализируют поступающие письменные донесения, то и дело звонки из штаба корпуса — Шрот Продолжает наступление, интересуясь обстановкой.

Среди бодрствующих — и генерал-майор Шлипер. Он решил отменить приказ Arko 27, отданный накануне в 21.00. Причина — получив сообщение о предпринятых русскими (до 23.30) попытках прорыва в разные стороны, Шлипер понимает, что новый штурм, пусть и с более продолжительной артподготовкой, приведет к большим жертвам, что противоречит указанию командующего армией.

Русские еще полны сил и энергии. Атаковать при этом — еще слишком рано. Новое решение — отвести подразделения в безопасные зоны в окрестностях укреплений Центральной цитадели до 5.00. С 5.00 вести по ним изматывающую стрельбу на разрушение, для чего Arko 27 будут приданы мортирные дивизионы, подчиненные обеим соседним дивизиям. I/98 назначается для заградительного огня, поддержке и окруженного на востоке цитадели III/135[892], заняв позиции в западной части Брест-Литовска.

Тотчас фон Кришером выпускается соответствующий приказ — стук пишущих машинок, несущийся в ночи из-под сводов старого порохового погреба, среди могил еврейского кладбища на окраине Тересполя, уже никого не удивляет: «1) К ночи против отдельных попыток к бегству на север окруженного на Центральном острове противника III/98 и I/99 подготовить следующее сосредоточение заградительного огня:

к северу от северного рукава Мухавца по обе стороны ключевой улицы, ведущей на север от Центрального острова:

I/99 по самой улице и на восток от нее

III/98 налево от улицы.

Открытие огня — по кодовой команде Arko „Schamhorst“.

2) Указанная в приказе Arko 27 № 2 Iа ор. от 22.6.41 артподготовка для нападения 23.6.41 отменяется. Тем не менее подготовка, проводимая для ведения беспокоящего огня с 05.00 ч. 23.6.41, остается действительной в случае отдания кодовой команды „Кройцнах“. Согласно „Кройцнах“, мортирные дивизионы (854-й и Галля) I/99 и 3/NbwAbt.6, а также Battr.833 ведут огонь по предусмотренным в „Блюхер“ районам. Nbw.Abt.8 не участвует.

Расход боеприпасов на час:

Мортирные батареи — 10 выстрелов

Батарея s.F.H. — 20 выстрелов

Батарея Nbw. — 60 выстрелов

Батарея 833 — 2 выстрела

Ведение огня: в течение часа шквалы беглого огня — и соответственно огневые налеты нерегулярно чередуются с отдельными выстрелами.

Получение сообщения о погоде от I/99 сохраняет силу. Его нужно повторить еще раз в 03.00 и получить в Arko.

3) 23.6.41 в западной части Брест-Литовска должен занять позиции I/98 для поддержания блокирующих цитадель с востока, вдоль железнодорожной линии Волынка — Брест частей I.R.133[893]. Он устанавливает связь с действующим там батальоном I.R.135. Район действия к северу от течения Буга — Мухавца и по Центральному острову»[894].

2.00. Тересполь КП 45-й дивизии.

Прибывающий примерно в это время приказ корпуса ставит дивизии задачу на 23.6 — урегулировать положение в цитадели Бреста при тщательном предотвращении собственных потерь[895].

Роте Лерцера опять не до сна — в 2 ч. ночи прибыл приказ о смене позиций, требующий занять их на западной окраине Западного острова. Разместившимся на новых позициях пулеметчикам сообщили, что рано утром (5 ч.) на цитадель должна быть наведена артиллерия особой мощности. От ее разрывов лучше держаться подальше. Отойдя, все, кто может, вновь проваливаются в сон.

…Все ближе рассвет. Теперь со всеми ночными делами надо торопиться, пока не рассвело окончательно. Но 84 сп, на ночь наметивший переход в казарму 33-го инженерного, оказался слишком тороплив — в итоге попав под огонь своих же соседей.

Иван Долотов: «Под утро получился казус. Со стороны 84 сп после усилившейся там стрельбы раздался шум бегущих в нашу сторону людей. Приближались они из промежутка между зданием Белого дворца и концом казарм 84 сп. Кто бежит? Наши? Немцы? Темно. Все решается мгновенно. Крик: „Немцы!“ — и вся стена наших казарм затрещала от выстрелов. Но о таком массовом отходе 84 сп должен был предупредить через связных. Жертвы были, конечно, напрасными»[896].

…Еще с вечера зенитная штурмовая группа лейтенанта Энгельхардта была назначена на фланговое прикрытие отодвинутой линии обороны полка поблизости от железнодорожного моста к северу от Бреста. «Ночью происходили отдельные стычки с русскими стрелками на дереве и партизанами», — докладывает Энгельхардт. Хотя, скорее всего — с причудливыми тенями деревьев и таинственными шорохами в прибрежном кустарнике.

К 3.00 раздались более серьезные «шорохи» — русские танки ожидаются с северо-востока![897] Штурмовая группа получила задачу по борьбе с ними. 2-см орудие продолжало охранять и прикрывать от низколетящих самолетов железнодорожный мост и 8,8-см орудие. Однако этим утром зенитчикам так и не пришлось вести каких-либо боевых действий.

3.00. Тересполь КП 45-й дивизии. Поступают первые утренние донесения от частей. I.R.130 (Хаусфедель, сам полковник Гипп, вероятно, спит) дает два радиосообщения[898]: КП 1-го батальона — выс. 144 (севернее Выселки). Его подразделения (а также 1-я рота PzJgAbt.45), как и ранее, закрепились на юге и востоке Бреста[899]. КП полка — в Бресте[900], как и 2-й и 3-й батальоны, 13-я и 14-я роты. Связь с 133-м пехотным полком и 45-м разведотрядом установлена. Вместе с подразделениями последнего, находящегося в подчинении I.R.130, полк обеспечивает в городе безопасность. На Цитадели[901] тут и там стреляют.

3.30. Случайную, изредка вспыхивающую винтовочную и пулеметную стрельбу на Цитадели подтверждает и донесение I.R.133. В остальном ночь не принесла полку каких-либо особенных событий. Согласно донесению, «полк твердо владеет почищенными от врага Южным и Западным островами. В ходе боя роты вышли непосредственно ко рву у Центрального острова[902], и согласно приказу до 4.45[903] отводятся назад на 300 м.

Враг защищался всюду упорно и держался до последнего патрона. Наибольшие потери наносили стрелки на деревьях. Центральное укрепление[904] еще сильно занято и, по-видимому, хорошо оснащено оружием и боеприпасами. У южного края Центрального острова обнаружены 6 броневиков. Вражеские потери еще неизвестны».

Поступает донесение[905] и с КП «панцирягеров» Цана (северо-западная окраина Бреста) — ночь проходит спокойно, никаких особых происшествий. 3-я (усиленная) рота обер-лейтенанта Ветцеля в 02.45 заняла позицию для окружения центра крепости против вылазки танков. Основной район обороны восточнее и севернее центра крепости[906].

3.45. Гауптман Вайденхольцер (I/99, передовой НП при I.R.135) сообщает[907], что остатки 3-го батальона 135-го полка находятся у западного края Западного острова (цель 80). В последний раз он передислоцировался вечером 21.6 и ждет дальнейших распоряжений, прося сообщить о местонахождении I.R.135.

4.10. Гейнц Гудериан, как и остальные командующие соединениями, рано начинающий свой рабочий день, выехал из штаба своей танковой группы. Первым делом он направляется на КП XII А.К., где генерал Шрот докладывает ему о ходе боев в Бресте и вокруг города.

* * *

Проверяя готовность войск 4-й армии к намеченному на 5 часов утра контрудару, генерал-майор Коробков выехал на КП 28 ск у Жабинки. Но там никого уже не было — странно, но перед наступлением на запад командир корпуса отодвинул свой КП на восток, к Кобрину. Судя по всему, это взбесило Коробкова — спустя три с половиной часа, донося о неудаче атаки, он докладывал командующему Западным фронтом: «Попов и Оборин[908] проявляют неустойчивость, преждевременно отводят части и особенно штабы»[909].

Не найдя Попова, Коробков посетил ряд подразделений 6 сд и 22 тд, остановившись в штабе 459 сп восточнее Федковичи.

И в штабах, и в частях он нашел почти всех людей спящими — сказались как нервные потрясения прошедшего дня, так и непривычное напряжение боя. Кроме того, ввиду понятной неразберихи за сутки ни разу не выдавалась пища. Обессиленные бойцы и командиры воспользовались единственным, что им оставалось — глубоким сном.

К этому времени большинство прошедших войну с Финляндией было демобилизовано, начало войны встретили в основном малообученные красноармейцы и молодые командиры, недавние выпускники училищ. Мирное время — строго регламентированный распорядок дня, отсутствие тренировок в многодневных непрерывных учениях с отрывом от постоянного расположения и кратковременным отдыхом — быстро дало о себе знать быстрой утомляемостью во время военное.

А впереди была атака — на Брест, где в цитадели не просто ждали прихода своих — в нем фактически не сомневались.

* * *

…Скоро рассвет. Ощутима утренняя прохлада. Холодный дым над тлеющими развалинами кажется особо терпким. Звезды начинают бледнеть.

В этот предутренний час несколько теней метнулось с Западного острова через Тереспольский мост — засевшие в полубашне едва не открыли стрельбу — но ведь накануне на Западный ушел Потапов, может, это остатки его отряда? Винтовки не успели выстрелить — это ж наши, пограничники!

Пограничники к Кижеватову — «на Западном немцы отошли к Бугу, на острове — наши еще есть. Заканчиваются патроны…» Энергичный Кижеватов быстро принимает решение — набираем боеприпасы и, пока предутренние сумерки еще держатся, переходим на Западный. Оттуда, с его северной окраины — постараемся все же подпортить немцам переправу. С ним идут и несколько пограничников, из тех, кто вел бой у Тереспольских, большинство остается в подвалах 333 сп, куда пограничники перешли из разбитого здания погранзаставы и погранкомендатуры. В развалинах, напротив Тереспольских, остался только пулеметный расчет.

Не теряя времени, группа Кижеватова пробирается на север Западного острова. Отсюда переправу видно как на ладони… Ленты заправлены. Утреннюю тишину, нарушаемую только гулом транспорта на переправах у Буга, разорвали первые очереди.

День начался.

5.00. Тересполь. КП 45-й дивизии.

Важнейшая новость — русский обстрел на некоторое время делает непроходимым 8-т мост на западной оконечности цитадели, у Jaz. Вопреки вражескому огню PiBtl.81 продолжает работы над мостом. Сразу же, как начался обстрел, другие подразделения саперного батальона проводят зачистку северной части Западного острова, быстро ликвидировав фланговый огонь по мосту.

Становится понятно, что во время отвода подразделений дивизии и далее, при начале разрушения артогнем, русским силам удается проникать снова с Цитадели в оставленные подразделениями дивизии части Западного и Южного островов. Кроме того, враг вылезает наружу и из их домов и убежищ… Неприятное положение вновь приводит «сорок пятую» к потерям.

Фактически это означает, что и Западный и Южный острова нужно прочесывать вновь.

Над Цитаделью и Северным островом вновь стоит грохот[910] — артиллерия начинает беспокоящий огонь. Первые результаты — русские начинают уходить с главного вала, пытаясь укрыться в казематах под ним. На вершине вала они практически беззащитны перед минометным огнем, не говоря уж о более серьезном оружии.

Наблюдатели на НП пехотных подразделений обмениваются мнениями — русские не успеют вновь занять позиции на гребне, при начале атаки. Похоже, несколько русских стрелков остались лишь в учебных траншеях у Восточных ворот…

Сейчас в артобстреле участвует и 2/833 — во второй половине дня 22 июня «Тор» удалось освободить от застрявшего в казенной части снаряда. «Один» по-прежнему небоеготов — хотя снаряд и удалось извлечь с помощью установленной на полугусеничном тягаче лебедки, орудие не могло вести огонь из-за вышедшего из строя устройства электрозапала.

Однако семь снарядов, выпущенных в этот день «Тором», сделали свое дело — «Тор» наносил удар по вероятному маршруту штурмовых групп, нацеленных на деблокаду окруженных в церкви — Тереспольским воротам. Страшный удар потряс весь запад Цитадели — снаряд «Тора» ударил в полубашню у Тереспольских, разнеся ее почти до основания — не уцелел никто — те, кто не испарился при взрыве, был задавлен обломками или расплющен страшной силы взрывной волной, ударившей по всему сектору кольцевой казармы, примыкающему к полубашне…

А молот «Тора» продолжал стучать по Цитадели — рушатся уцелевшие стены здания пограничников, подвал 333 сп от близких разрывов качается в разные стороны… Чьи-то губы шепчут еще недавно запретное: «Живый в помощи Вышняго, в крови Бога Небеснаго водворится…» Кто-то, не зная молитв, просто закрыл голову руками и закрыл глаза, вжавшись в угол отсека. И вот, наконец, качнулись стены подвала, и грохот его рушащихся перекрытий заглушил крики тех, кто оставался под ними… Прямое попадание в здание! Где-то в его западной части — на участке от кабинета дежурного по части до расположения второго батальона… Подвальные перекрытия рухнули в нескольких местах, похоронив под собой и часть лазарета. Он располагался там, под клубом полка — в самом большом отсеке, где, прямо на полу, раненые лежали плотно один к другому, а под потолком у узких подвальных окон на грудах из ящиков дежурили бойцы. Сейчас оттуда неслись лишь стоны… Грохот перекрытий и взрывная волна пронеслись по всему подвалу — вероятно, именно этот снаряд «Тора» вывел из строя уже заболевшего к этому времени ангиной одного из руководителей обороны на участке 333 сп, помначштаба 333 сп, лейтенанта A. C. Санина: «Тяжелая фугасная бомба глубоко вошла в землю у стены здания, взорвалась, и взрывной волной меня отбросило к противоположной стене. Я ударился, очевидно, головой о стенку и потерял сознание»[911]. Судя по воспоминаниям, взрывная волна швырнула об стены многих бойцов — иные не пришли в себя вплоть до вечера… Тем, кто сохранил сознание, было не легче. Страх все сильнее вползал в душу, и удары снарядов становились все невыносимее… В эти минуты в подвале находился и Михаил Гуревич, один из немногих, кому накануне посчастливилось вернуться из неудачной попытки прорыва: «…Казалось, вот-вот лопнут барабанные перепонки. Кто-то достал старую ватовку, мы вытащили из нее вату и заткнули уши»[912]. А. П. Каландадзе: «У многих бойцов шла кровь из ушей и носа… Нервы выдерживали не у всех. Один из бойцов бросается к выходу… Мы хватаем его. Он кричит: „Пустите! Сейчас все рухнет!“ Он вырывается, бьет нас. Приходится вязать его ремнями»[913].

Впрочем, среди большинства бойцов в содрогающемся от взрывов подвале паники нет: «Пусть кто-то и забился в дальний угол и припал, жалкий и испуганный, к земле. Он здесь был одиноким и чужим… Стонущий, он плакал от жалости к себе, истерично выкрикивая „Я не хочу умирать!“ хотя „он“ был, конечно, не одинок: „В темных, глухих углах подвала нам приходилось натыкаться на безоружных, вдруг заболевших людишек. Их было немного, но они были“»[914].

От ударов артиллерии незаметно расползались шаткие мостки перед подвальными окнами. Впрочем, зачем они сейчас?

Противника-то не видно — лишь оглушительный грохот, дрожащие стены, наползающие в окна подвала пороховые газы. И — ожидание в страхе нового грохота. И — начинающее ощущаться зловоние. От него не скрыться, не спрятаться — солнце делает свою работу…

Удары «Карлов» сотрясали и подвалы 455 сп. Вспоминает А. Махнач: «От взрывной волны шла кровь из ушей и носа. Рот нельзя было закрывать»[915].

От прямых попаданий, по-видимому снарядов 21-см мортир, обломки стен завалили несколько выходов из подвалов, находившихся посреди отсеков.

Наблюдающий за артналетом на сектор Тереспольских с другой стороны Буга, Лео Лозерт вспоминает: «Весь день продолжался артиллерийский обстрел. Видели несколько попаданий артиллерии особой мощности (вышеупомянутого калибра Х)»[916].

Пулеметчики Лерцера, получившие сообщение, что на острове вновь появились русские, формируют группы для прочесывания местности.

Хотя и не по своей воле, но Ганс Тойчлер, лежащий на Северном, этой ночью снова оказался практически в центре событий, под пулеметными очередями, хлеставшими над всем островом. «Ночью снова и снова взвывал страшный, казалось, желающий никогда не кончаться артиллерийский огонь, то и дело в непроницаемом мраке резко звучали выстрелы. Никогда еще я не ждал наступающего дня с более горящим нетерпением. Однако дорогое солнце поняло это по-своему, встав затем над нами так сильно, что жара увеличилась до невыносимости. Из рюкзака погибшего унтер-офицера я взял хлеб и сыр и начал занимать себя тем, чтобы получить маленькую закуску. Я поделил рационы точно так, чтобы выдержать от 4 до 5 дней, так как после всех бед я отнюдь не желал умереть еще и от голода»[917].

…Бессонная ночь, голод, неизвестность, отсутствие руководства отрицательно сказывались на боевом духе осажденных в подвале 333 сп. Так и не дождавшись необходимой медпомощи, медикаментов, начали умирать раненые. Это угнетающе действовало и на остальных. А. П. Каландадзе: «Трудно смотреть на наших товарищей — окровавленных, наспех перевязанных бинтами, которые уже почернели сверху, трудно заставить себя заговорить с ними»[918]. Уничтожение «Тором» полубашни и погранзаставы, а самое главное — то, что снаряд дошел даже до казавшегося неуязвимым подвала, — говорило о том, что, если ничего не изменится, следующий снаряд, которых наверняка много у немцев, превратит подвал 333-го в такую же братскую могилу, как и полубашню у Тереспольских.

…Как и Белый дворец, свидетелем гибели которого был старший сержант С. М. Кувалин, заведующий делопроизводством продовольственно-фуражной службы 84 сп. Кувалин был один из тех, кому накануне было поручено занять оборону в Белом дворце. Это здание имело ключевое значение — оно прикрывало разрыв в кольцевой казарме, а из-за того, что было достаточно высоким, позволяло вести огонь и по примыкающим к Мухавцу «восточным валам». Бойцы, засевшие в нем, накануне весь день вели перестрелку с немцами, занявшими «восточные валы». У них появились раненые — было лишь несколько индивидуальных пакетов, в основном перевязывались простынями и рубашками. «Чтобы как-то облегчить страдания раненых, мы их переправляли в подвал Белого дворца, где был заготовлен лед для скоропортящихся продуктов. Откапывая его, раненые утоляли нестерпимую жажду»[919]. Можно предположить, что в подвал под Белым дворцом сносили и раненых с участка обороны у Холмских ворот.

Зная расположение пищеблоков 84 сп, Кувалин с одним из бойцов пошел за продуктами — вернее, пополз: артобстрел и угроза огня из церкви не давали передвигаться днем в полный рост. Разыскав немного хлеба, бойцы поползли обратно. «Метров за 150 до своего объекта нас придавил к земле вой бомбы, летевшей с оглушающим свистом. Положив мешок с хлебом на голову, я укрылся в воронке и ждал, что будет; бомба взорвалась совсем близко. Товарища моего убило большой каменной глыбой. Выглянув из воронки, когда все стихло, я увидел, что Белый дворец весь окутан дымом. Переждав, пока он рассеется, я двинулся к зданию. Все, кто находился там, мне казалось, были убиты: бомба пробила все этажи дворца насквозь»[920].

Одновременно с возвестившими о втором дне войны разрывами на цитадели загрохотало и на востоке — в 5 утра части 4-й армии генерал-майора Коробкова перешли в наступление в направлении: 14 мк — Видомля и 28 ск — Брест.

Непосредственно на Брест от Жабинки наступает 22-я танковая дивизия — в ее составе все еще 100 танков.

6.17. 45 I.D. сообщает, что на это время убиты 18 офицеров. Город не занят противником. Захвачено примерно 1000 пленных.

7.45. После продолжавшегося уже почти 3 часа беспокоящего огня, вызывается огневой налет всей артиллерии по восточной и южной частям укрепления Центральной цитадели, однако без заметного результата. Единственным эффектом стало то, что некоторым из окруженных[921] в церкви Святого Николая удается сделать то, что так и не получалось в течение всего предыдущего дня — пробиться под защитой артогня дивизии на Западный или Южный острова[922].

Что касается Западного — тут более-менее понятно, как им удалось это сделать — разрушена погранзастава, полубашня у Тереспольских, немногие выжившие, очевидно, пережидают артобстрел в казармах. Из окон подвала 333 сп перебежки заметить трудно — скорее всего, немцы и не через ворота пробежали, а заскочили с одной стороны кольцевой, выскочив с другой, а там по мосту или дамбе — на Западный, убегая в глубь острова, надеясь не попасться под пулю пограничников. Фактически они бы все могли выскочить таким путем, но из-за дезорганизованности или боязни бросить раненых предпочли находиться в церкви.

Впрочем, и деблокада могла бы также быть проведена в этот день со стороны Тереспольских, но теперь, похоже, командование дивизии, «обжегшись на молоке, дуло на воду»: памятуя о том, сколь упорно бились русские накануне, оно решило не торопить события.

Но почему немцам удалось вырваться на Южный остров? Скорее всего, они сделали это через Холмские ворота, и главной причиной было то, что в ночь на 23 июня сектор кольцевой казармы у Холмских был оставлен.

Отчего руководитель обороны на этом участке, полковой комиссар Фомин, решил оставить Холмские и перейти в казарму 33-го инженерного полка? Называются разные причины. Например, то, что использование немцами орудий ПТО фактически не оставляло шансов на эффективную оборону. Однако, хотя их и не было на Северном, примыкающем к казарме 33-й инженерного, это не значило, что они там не появятся. Более того — если после отхода к «инженерному», немцы, пройдя через Холмские во двор Цитадели, начнут обстреливать его казарму (где тогда скопится гораздо больше людей) с обеих сторон — там начнется бойня, усугубляемая еще и жаждой и голодом (в любом случае за ночь на 23 июня, пока немцы отошли от берега Южного, надолго водой запастись нельзя).

Ответ таков — несмотря на то что именно 3-й батальон 84 сп и предназначался для обороны крепости, война началась с таких условий, что оборонять ее было немыслимо, самоубийственно. Поэтому еще во второй половине дня 22 июня, поняв, что началось, Фомин не колебался — нужно идти на прорыв, и как можно быстрее, сконцентрировав для этого силы в казарме 33-го инженерного[923]. Хотя время и так потеряли — немцы успели влезть на «восточные валы». Но шанс еще оставался. Поэтому, возможно, именно Фомин и приказал еще 22 июня сержанту Лерману выбить немцев из столовой 33-го инженерного — прорываться, имея у себя за спиной противника, стреляющего в упор, было бы опрометчиво. Неудача Лермана сорвала планы Фомина, но отказываться от прорыва он не собирался.

Возможно, переход начался еще днем: — «В полдень комиссар Фомин приказал нам оставить незаметно свои боевые места и перебраться в здание отдельного саперного батальона»[924].

Хотя основные силы вывели еще ночью, необходимо было какое-то время (вероятно, несколько часов) удерживать сектор у Холмских. «…Фомин приказал двумя-тремя пулеметами по возможности задержать продвижение немцев со стороны госпиталя, а все остальные защитники в это время должны были отойти в казармы саперного батальона. [Я] установил на окне пулемет „Максим“. Среди оставшихся бойцов пулеметчиков не оказалось, поэтому мне пришлось вести огонь самому. От беспрерывной стрельбы вода в кожухе кипела. К счастью, в одном из углов мы обнаружили ведро, из которого и был залит пулемет. Через некоторое время имевшиеся в запасе ленты были расстреляны. Казармы опустели…»[925].

Уходили не только в казарму «инженерного», но и в Белый дворец — «Из группы защитников, которая находилась у ворот, ведущих на дорогу к госпиталю, сообщили, что там бои прекратились и часть людей оттуда перешла в Белый дворец… Мы обосновались в Белом дворце и в казарме саперного батальона»[926].

В то же время, оставив кольцевую казарму, необходимо было задуматься и о раненых — перевязочный пункт (называемый также «полковой лазарет») 84 сп, находился в подвале Инженерного управления (как первоначально и КП Фомина), после оставления кольцевой казармы оказывавшегося на «линии фронта», а фактически — за ней. О том, чтобы взять тяжелораненых в прорыв, речи не шло. Большинство же легкораненых находилось среди сражающихся. Тем не менее, пока немцев нет, а к прорыву еще готово не все (не выбиты немцы из столовой 33-го инженерного) — лазарет продолжает работать.

О приходе Фомина в 33-й инженерный[927] вспоминает Иван Долотов: «Утром появился какой-то человек в форме рядового, но видно было, что это командир. Около него было человека 2–3 из бывших у нас вчера утром с распоряжениями красноармейцев. Один из них был нацмен из кавказцев[928]. В течение дня они распоряжались всем составом наших казарм и всеми дальнейшими действиями. Потом мы узнали, что командир — полковой комиссар из 84-го полка т. Фомин. Они принесли с собой несколько станковых пулеметов, и один из них был установлен на лестничной площадке у окна со стороны Мухавца. (Лестница на второй этаж в казарму 76 ОРБ.)» Возможно, это был пулеметный расчет А. В. Жигунова: «Полковой комиссар Фомин дал нам команду занять оборону на втором этаже и оттуда вести обстрел. Мы установили пулемет Дегтярева[929] на лестнице и держали под контролем Восточный мост через реку Мухавец»[930].

Иван Долотов: «С этого дня у нас образовался как бы штаб обороны кольцевых казарм, появился командный пункт. Фомин все время находился в начале левого крыла коридора 1-го этажа, если входить во 2-е двери (2-й вход) 33-го инженерного полка. Он сидел на полу и тут же принимал донесения и отдавал распоряжения. Шумевшего и жестикулирующего из кавказцев (фамилию не знаю) я видел еще несколько раз около Фомина в этот день, но потом он больше не появлялся. А может, он был ранен или убит». Также Долотов замечает: «В общем, 23-го в казармах 84-го полка наши бойцы еще были и оставили казармы совсем ночью на 24-е. Может быть, там и были, конечно, отдельные маленькие группы в подвалах или комнатах, но как линия оборонительного фронта они уже не были, так как с той стороны 24-го велся сильный огонь по внутреннему фасаду нашей казармы»[931].

Тем не менее, оставив казарму у Холмских, Фомин пошел на слишком большой риск — а если немцы займут ее и, вероятно, строения внутри нее, быстрее, чем Лерман выбьет их отряд из столовой? Тогда фактически вся Цитадель окажется в западне — разобщенные на несколько секторов красноармейцы лишатся всякой надежды на прорыв, да и фактически на ведение боя.

Впрочем, время было — до ночи[932].

Лерман, вновь набравший добровольцев, начинает атаку — на сей раз при поддержке «артиллерии». Установили пушку от БА-10 у круглой уборной — наиболее близком к столовой укрытии. Открыли огонь. Но все выпущенные снаряды так и не дали результата — из-за острого угла прицела к стене казармы все они попадали в боковую стенку оконного проема[933].

Однако, видимо, 45-мм снаряды оказали воздействие — из казармы, со стороны, выходящей на Мухавец[934], выскочили несколько немцев, но практически мгновенно были убиты. Оставшиеся, измотанные двумя бессонными ночами, видимо, пали духом — после смерти их товарищей стало ясно, что прорваться не удастся, выстоять или умереть — единственное, что оставалось.

8.00. Тем временем саперы пятой роты 1-го железнодорожного саперного полка продолжают попытки зачистить вокзальный подвал. Тактика несколько изменилась — сейчас группы саперов, понимая, что, не имея подрывных зарядов, вряд ли решат задачу, отошли назад, пытаясь начать переговоры. Но высланный тогда вперед переводчик был застрелен русскими.

Лейтенант Линни, ведущий осаду подвала, отмечает необычайную толщину его стен, кроме того, для обороны подвала внутри него русские воздвигли баррикады.

Однако после гибели переводчика была предпринята новая попытка выбить русских — используя гранаты и подрывные заряды. Но удалось добиться лишь того, что те снова вернулись из восточной части в западную.

Вместе с тем русскими было решено выпустить наверх гражданских, ставших обузой, — истерики женщин, крики детей и растерянность невооруженных мужчин не прибавляли мужества защитникам подвала. Встал вопрос и о воде и продовольствии — воды не было совсем (бойцы смогли добыть ее лишь позже, сломав колено водопроводной трубы), на складе буфета — печенье, конфеты и сахар, но на тысячи человек, конечно, эти запасы не рассчитаны. Кроме того, гранаты, залетавшие в подвал, без труда находили своих жертв.

Гражданские пошли наверх. Остались только коммунисты — по предъявлению партбилета им разрешали остаться и давали оружие. И осталась Надежда, женщина, по некоторым данным, следователь Брестской прокуратуры. Она взяла на себя уход за ранеными.

Подкрепление к саперам Линни прибыло еще накануне — караул и дозорная служба в западном вокзале принимаются самокатным эскадроном (1/А.А.45) обер-лейтенанта Квизда. Она организуется во взаимодействии с саперами и соседними воинскими частями.

Решено прекратить атаки — специально выделенными группами гражданских рабочих стеклянные окна на перроне покрываются железнодорожными шпалами, выходы из подвала, охраняемые саперами, забаррикадированы.

* * *

Контрудар 4-й армии Коробкова не удался. Согласно Л. М. Сандалову, основные причины его неудачи: неравенство сил — количественное превосходство противника на направлении главного удара и качественный его перевес в танковой технике; отсутствие необходимого артиллерийского и авиационного обеспечения войск, наносивших контрудар; слабое взаимодействие частей и соединений; отсутствие надежного управления войсками во всех звеньях и слабое материально-техническое обеспечение войск[935].

«Успеху противника особенно содействовала беспрерывная поддержка авиации, при полном отсутствии действия авиации с нашей стороны…»[936] — сообщал Коробков в штаб Запфронта (донесение № 06).

Сандалов утверждает, что удары 28 ск отбросили немцев на несколько километров вдоль железной дороги на Брест. Однако сами немцы (в журналах боевых действий (KTB) XII А.К., 31 и 34-й пехотной дивизии о каком-либо своем отходе не сообщают. Но не только — не заметили они и самого контрудара. Например, потери 31-й дивизии за 23 июня — 1 убитый (офицер), 5 раненых, 6 заболевших. И по-прежнему «сопротивление русских — самое незначительное».

Лишь передовой отряд корпуса (фон Штольцман) в 4.50 начал бой у Кобрина. В отряде фон Штольцмана и подразделения 45-й дивизии. Но кто и кого там атакует — неясно (похоже, обе стороны начали наступать друг на друга практически одновременно).

Журнал боевых действий 4-й армии Коробкова также не говорит о каком-либо прорыве от Жабинки: «Контрнаступление успеха не имело в результате встречного боя со стороны противника (до танковой дивизии на Пружаны и до трех тд на Кобрин). Наши танковые орудия, по заявлению командиров танковых частей, не пробивают броню танков противника»[937].

После утренних боев части 14-го механизированного и 28-го стрелкового корпусов еще больше перемешались и утратили свою боеспособность. 14 мк потерял до 75 % танков[938] (в 22 тд их осталось 67). Части 42-й и 6-й сд перепутались и управлялись B. C. Поповым и командирами дивизий весьма слабо.

Теперь впереди предстоял отход — в тех условиях дело гораздо более трудное, чем наступление.

* * *

8.45. 45 I.D. сообщает, что до сих пор взято около 2000 пленных.

…Неясно, почему Герхард Эткен посчитал, что утренний обстрел не принес результатов, судя по донесениям в штаб корпуса, с 6.17 количество пленных удвоилось. Скорее всего, эти 1000 человек — красноармейцы, спрятавшиеся накануне как в Бресте, так и за его пределами, в районе размещения частей дивизии. Утром 22 июня они, полуодетые, выбежали из крепости, лишенные и оружия и командиров просидели до утра в различных убежищах и теперь, группами и поодиночке, сдаются первому попавшемуся немецкому солдату.

Необходимо отметить, что для некоторых из них это предпочтительнее, чем попасться в руки многим из еще недавно считавшимися «советскими гражданами». В городе продолжается сведение счетов с представителями Советской власти — если утром 22 июня колонны уходящих из города совпартработников обстреливались с верхних этажей спонтанно, то теперь по городу группы мстителей рыщут вполне целенаправленно. Сейчас «недобиткам» уже можно не прятаться…

Однако главным итогом обстрела стало другое — воспользовавшись тем, что русские, скрываясь от него, отступили в убежища, прошел стремительный захват ударными группами главного вала почти на всем его протяжении, кроме небольшого участка у Восточных ворот. Кольцо вокруг защитников стало гораздо сильнее.

* * *

9.00. В Москву передается оперативная сводка штаба Западного фронта № 2: «4-я армия. К 15.00 22.6.41 г. главная группировка противника определялась в направлении Брест, Кобрин. В районе Черск (40 км южнее Бреста) сосредоточение танков противника. Армия точных данных о силе и группировке противника не имела. По решению командующего 4-й армией, армия имела задачу отходить не далее рубежа Каменец, Жабинка и с утра 23.6.41 г. атаковать противника в направлении Бреста… К 15.00 22 июня 1941… 6 сд вела бой на рубеже Черни, Ямно, 8 км восточнее Бреста. 42 сд — в р-не Ивахновичи, Саки, Рудка… Штаб армии — Запруды. В течение ночи связь с 4-й армией отсутствовала»[939].

Коробков, командарм-4, в это же время, отдает приказ № 03, на отвод войск после неудачного для них контрудара: «1. В результате встречного сражения части армии встретились с превосходящими силами противника (танковая дивизия, две-три пехотные дивизии) и вынуждены продолжать отход на рубеж р. Мухавец для обороны в последующем на пружанском и березовском направлениях.

…3. 28 ск занять и прочно оборонять рубеж р. Мухавец от Лущики до Мухоловки.

4. В случае наступления явно превосходящих сил противника отходить по рубежам: предельный рубеж отхода — р. Ясельда»[940].

Однако к этому времени, по меньшей мере час назад, части армии уже начали отход самостоятельно, многие — слишком стремительно: «Слабо управляемые части, напуганные атаками с низких бреющих полетов ВВС противника, отходят в беспорядке, без малейших причин, не представляя собой силы, могущей парализовать действия противника. Зачинщиками паники зачастую является начсостав. Организуются отряды заграждения для задержания беглецов и транспорта… Боеприпасов в частях осталось мало…»[941]

* * *

9.00. Тересполь. КП 45-й дивизии.

К этому времени приходит сообщение, что дивизии должен придаваться агитационный автомобиль роты пропаганды. Главное, что сейчас волнует и Шлипера, и всех на КП, — это то, что в течение дня вновь невозможно деблокировать окруженных внутри Цитадели солдат III/135 и PiBtl.81. Их страдания все усиливаются, и это ужасает! На вторую половину дня вновь намечен обстрел Цитадели, причем церковь[942] должна оставляться по возможности вне зоны обстрела. «Сорок пятая» рассчитывает, что при случае окруженные смогут за ночь ускользнуть.

11.30. В дивизию прибывает небольшая машина пропаганды (динамик).

Гауптман Герштмайер (III/133) на восточной окраине Северного острова добивается успеха более традиционными методами — после отправки парламентера капитулировали более 100 русских. Там же, на востоке Северного (непосредственно севернее Мухавца), батальон Герштмайера приданным противотанковым орудием уничтожил 2 закопанных броневика[943].

12.00. Кюлвайн, ведущий зачистку Южного, сообщает на КП дивизии, что на острове положение критическое; без бронетехники не приблизиться к русским отдельным стрелкам. Дивизия пытается получить бронеавтомобиль[944], что тем не менее не удается. Со штабом корпуса нет никакой связи, так как его оперативный отдел переезжает.

Начинается склонение русских к капитуляции, используя динамик. Сначала, по крайней мере, на Западном острове и на участке 333 сп оно не дало ощутимых результатов. Лео Лозерт: «В полдень динамиком роты пропаганды делалось предложение о сдаче в плен. Сначала без успеха. Вышли из цитадели и дошли до острова по отдельности и в группах только 7 русских. Iс пошел вперед и, дойдя вплоть до моста, принял их. Внезапно за живой изгородью появился русский, вооруженный пулеметом. Я не выстрелил, он сдался и объяснил мне, что оставшиеся в крепости не сдадутся, а продолжат борьбу»[945].

Призыв динамика агитмашины был хорошо слышен в корпусе № 5 ДНС — они находились почти рядом. Все безнадежно — плен был неизбежен. Срок выхода к немецким позициям, объявленный динамиком, — через полчаса.

Полчаса… Теперь не было приказов — каждый принимал свое решение. Двое командиров застрелились.

«Мы выходим…» — капитан Шабловский был очень взволнован. Спустились с чердака вниз к женщинам. Владимир Васильевич взял на руки маленькую Светланку, поцеловал и вернул жене.

Солдаты и офицеры «сто тридцать пятого» увидели, как из дома № 5 потянулась цепочка людей — сначала военные, потом женщины с детьми. Бледный и мрачный, опустив голову, капитан Шабловский шел впереди. Он уже принял решение.

М. Н. Гаврилкин: «Окружили, показали, куда идти. По всей крепости затишье. Вывели на вал. Нас посадили, а женщин с детьми спустили вниз, к берегу канавы. Подходили автоматчики, срывали знаки различия. Потом семьи оставили, а нас спустили с вала и повели цепочкой, Шабловский шел впереди. Подошли к мостику, глубина прим. 1,5 м, здесь канава впадает в пруд. Мостик дощатый, без перил. Шабловский крикнул „за мной!“ и бросился в воду. Было движение броситься за ним, но автоматчики отсекли. В него стреляли. Место неглубокое, на полметра воды, видна была его гимнастерка, кровь»[946].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.