4

4

С самого начала Валленштейн ощущал, может быть, чересчур болезненно, враждебность Австрийского дома, а после отставки в 1630 году жажда мести превратилась в навязчивую идею[963]. Только средства ее реализации оставались неопределенными. Похоже, он вынашивал замыслы объединить свои силы с саксонцами, заключить сепаратный мир с Иоганном Георгом, поднять восстание в Богемии. В его письмах можно найти немало туманных благородных намеков, но ни один из них так и не выкристаллизовался. В последний год своей жизни он выглядел больным, нерешительным и мстительным человеком, подверженным суевериям и окруженным докторами и астрологами[964].

Подагра выводила его из себя, былое крепкое здоровье разрушилось, а вместе с ним деградировал и разум. Показательный сигнал: четкая уверенная роспись 1623 года превратилась в скрюченные каракули к концу 1633-го[965]. Он уже не был столь же эгоистичен и тщеславен, как прежде, потерял вкус к организационным делам, отвечал на уколы Вены и Мадрида вяло, неуклюже или вообще не отвечал. Все действия Валленштейна после Лютцена и до убийства напоминали поведение старого и больного человека, поглощенного призрачными иллюзиями и полагавшегося не на собственные мозги, а на откровения астрологов. В его раздвоившемся сознании жесткий и сильный повелитель мира уступил место слабовольной, суеверно-идеалистичной личности. От грандиозных устремлений, которыми он поражал всех, кто с ним прежде соприкасался, остались лишь низменные желания получать воздаяния[966].

Тяжелым ударом для Валленштейна стала утрата Паппенгейма. Безжалостный, надменный и своевольный Паппенгейм был в то же время для солдат героем, не знавшим устали, полным задора, боевого духа, шедшим первым в атаке и последним при отступлении[967]. О нем рассказывали захватывающие истории у костров, он превратился в легенду, сотни шрамов на его теле наливались кровью, когда Паппенгейм приходил в ярость[968]. Его верность Валленштейну, его обожание и восхищение им солдат[969] воздействовали на моральное состояние войск гораздо больше, чем думал Валленштейн. Генерал многим был обязан этому человеку, и его потеря была невосполнима.

Обольщаясь своей силой, Валленштейн ни разу не задумался об ее истоках и в результате лишился и преданности, и уважения в войсках. Особенно это проявилось в 1633 году. В гневе за поражение при Лютцене он арестовал и осудил на казнь за трусость и измену тринадцать офицеров и пятеро солдат[970]. Тщетно пытались уговорить его отменить свое решение. Несмотря на то что приговоры посеяли мятежные настроения в армии, он остался непреклонен, и 14 февраля 1633 года его жертв казнили при стечении народа в Праге[971].

Ожесточение Валленштейна подтверждалось и слухами о его озлоблении в повседневной жизни. Он не позволял офицерам входить в комнату со звенящими шпорами, распорядился выстлать соседнюю улицу соломой, чтобы заглушить грохот колес по булыжнику, повелевал убивать всех собак, кошек и петухов там, где останавливался на постой, повесил слугу за то, что тот посмел разбудить его ночью, наказывал посетителей за чересчур громкую речь[972].

В начале 1633 года он вообще уединился и не пускал к себе никого, кроме слуг, зятя Трчки[973] и генерала Холька. Трчка был полным ничтожеством, а генерал Хольк по всем статьям никак не мог заменить Паппенгейма. Пьянице и хаму Хольку не было равных только в бузотерстве. «Холь Кух»[974] звали его крестьяне за пристрастие к грабежам. Одно время он был лютеранином и вроде бы им оставался, но в народе о нем сочиняли издевательские стишки[975]:

Совесть моя то туда, то сюда,

Но слава земная нужна мне всегда.

Не вера, а золото в сердце моем,

А Бог пусть печется о мире другом[976].

Эти слова как нельзя лучше отражали циничную натуру Холька, не изменившуюся до самой смерти.

Авторитет Валленштейна в армии подрывало и бездумное рекрутирование. В предыдущем году его личные земли подверглись оккупации, впервые ресурсы генерала перестали соответствовать потребностям, и ему пришлось прибегнуть к старой злостной практике торговли чинами и не обращать внимания на то, какого сорта люди их покупают[977].

Максимилиан тоже испытывал массу треволнений. В то время, когда Валленштейн двинулся к Лютцену, он увел свое войско и Альдрингера в Баварию, где они провели зиму и начало весны в томительной неизвестности. Большой контингент шведской армии под началом маршала Горна осенью 1632 года поднялся по Рейну и оккупировал значительную часть Эльзаса. Затем Горн повернул на восток и в марте воссоединился с войсками Бернхарда Саксен-Веймарского у Оберндорфа в Шварцвальде. Они вместе собирались разгромить Баварию[978]. Начиная с января Максимилиан безуспешно просил Валленштейна прислать подкрепление[979]. Ничего не получив, Альдрингер ушел в Мюнхен, в то время как многие его измотанные маршами и вообще уставшие подразделения сдались шведам[980]. К счастью для Максимилиана, раздоры между Бернхардом и Горном, нужда и мятежные настроения в армии не позволили им предпринять нападение[981]. В мае курфюрст, не дождавшись помощи от Валленштейна, обратился напрямую к Хольку. Соблюдая субординацию, Хольк передал письмо по назначению[982]. Валленштейн, демонстрируя свою лояльность, отправил Холька в Эгер, откуда тот мог наблюдать за развитием событий в Баварии. Какое бы благоприятное впечатление он ни произвел этим актом, Валленштейн тут же его разрушил, заключив перемирие с Арнимом, не посвящая влетали Вену[983]. Возможно, они считал себя агентом императора на переговорах, но скорее всего хотел потянуть время, чтобы извлечь из этого какую-то выгоду. Его доверенный человек, богемский изгнанник Кинский, в контакте с Фекьером и шведами с мая разрабатывал в Дрездене планы национального восстания в Богемии[984]. Участвовал ли в этом Валленштейн, неизвестно, однако факт остается фактом: его главным доверенным лицом тогда был зять Трчка, обжегшийся на восстании 1618 года.

Какими бы мотивами ни руководствовался Валленштейн, его переговоры с Арнимом не учитывали отсутствие стремления к миру в Вене. Партия молодого венгерского короля и его друга графа Траутмансдорфа становилась все более влиятельной в совете, тесня постаревшего императора и Эггенберга, а летом младший Фердинанд заручился и поддержкой испанского посла.

Шведская армия маршала Горна уже несколько месяцев стояла у Брайзаха[985], крепости, охранявшей Верхний Рейн, — отсюда можно было держать под контролем все движение по реке. Если бы император и, соответственно, испанский король лишились этого бастиона, то кардиналу-инфанту пришлось бы отказаться от своих планов переправить армию в Германию, надеть снова мантию и биретту и посвятить себя теологии. В мае 1633 года испанский посол информировал императора: король готов взять на себя все расходы на войну[986]. Кардинал-инфант уже собрал армию в Италии для перехода через Альпы[987]. Но в начале июля Горн сомкнул блокаду вокруг Брайзаха.

Тем временем чума, гулявшая по границе Саксонии, постепенно выкашивала армии и Арнима и Валленштейна. Имперские войска, истосковавшиеся по грабежам, роптали на вынужденное бездействие[988]. Желая успокоить их[989], Валленштейн наконец отдал приказ о выступлении армии Холька, но не на помощь Максимилиану, а против Саксонии, намереваясь демонстрацией силы побудить Арнима, Иоганна Георга и Бернхарда Саксен-Веймарского к тому, чтобы уважительно отнестись к его мирным предложениям. Однако чума, эта страшная спутница войны, порушила его планы. Хольк дошел до Лейпцига, теряя людей из-за эпидемии, узнал, что Бернхард не отвечает даже на письма[990], и развернулся обратно, уходя по землям, уже разоренным и разграбленным собственными войсками. В августе лили дожди, его солдаты, истощенные от голода и болезней, гибли в грязи под колесами повозок и ногами проходящих войск, умирали, не получая никакой помощи, в канавах и сараях[991]. Тиф и бубонная чума нанесли тяжелейший урон армии Холька, и сам он умер, заразившись бубонной чумой.

С подкреплениями к нему спешил полковник Хацфельд. Он нашел старого грубияна в Адорфе, съежившегося в злой и перепуганный комок в карете[992]. Полковник распорядился отыскать лютеранского священника, обещая дать ему пятьсот талеров за отпущение грехов. В обезлюдевшей стране, конечно же, никого не нашли. Хольк отверг Бога и, отверженный Богом, умер[993].

В сентябре Валленштейн снова призвал к перемирию, и снова переговоры не дали никакого результата. Протестанты не верили в то, что генерала поддерживают в Вене[994]. Они были правы: к сентябрю назрел разрыв между ним и имперским правительством. Герцог Фериа с передовым отрядом испанской армии уже ждал в Инсбруке команду отправиться в направлении Брайзаха и надеялся на помощь Альдрингера. Весь август генерал колебался — посылать Альдрингеpa или нет. Когда испанский посол лично попросил его об этом, Валленштейн набросился на него с руганью[995]. 29 сентября он еще раз написал императору о своем нежелании отправлять Альдрингера в помощь испанцам[996]. Однако ничтожный самодельный полководец из Люксембурга уже обставил его. Семь лет назад Валленштейн обозвал его «чернильным пакостником». Встретившись с герцогом Фериа в Шонгау, «чернильный пакостник» согласился присоединиться к испанцам вне зависимости от желаний Валленштейна[997].

В армии начался разброд, а Валленштейн не видел этого. Пренебрегая своими офицерами, он не понимал, что его сила целиком зависит от их доброй воли.

29 сентября войска герцога Фериа и Альдрингера соединились в Равенсбурге, 3 октября они заняли Констанц, 20-го — Брайзах. Тем временем на востоке Валленштейн пытался восстановить свои позиции, делая очередную глупость. Он внезапно обрушился на Силезию, застав врасплох шведские войска Турна и его беспардонного помощника, большого любителя бренди[998] Дюваля, в Штайнау, и за считанные дни овладел всей провинцией. Но радости было мало. Напротив, в Вене прогневались, узнав, что Валленштейн освободил заклятого бунтовщика Турна. Валленштейн объяснил, что Турн купил свободу, сдав все крепости в Силезии[999]. Хотя его аргумент и был оправдан в военном отношении, освобождение Турна ввиду слухов о симпатиях Валленштейна к богемским мятежникам казалось подозрительным.

Когда Альдрингер уходил к Брайзаху, Бернхард Саксен-Веймарский напал на беззащитную Баварию. Фердинанд и Максимилиан призвали на помощь Валленштейна, но получили циничный ответ: баварцам поможет Альдрингер. Сам же Валленштейн не мог снять ни одного человека с богемских границ[1000]. 14 ноября 1633 года Бернхард вошел в Регенсбург.

Название города сеймов, связующего звена между Баварией и Богемией, было последним словом, произнесенным умиравшим Тилли, и он был теперь потерян благодаря усилиям одного человека — Валленштейна. Он мог снять с себя хотя бы часть ответственности, придя вовремя на помощь. Однако болезненное самомнение не позволило ему сделать это, и Валленштейн узнал о падении города, когда шел его спасать. Генерал просчитался: не спас ни город, ни собственную репутацию. Нежелание оказать своевременную помощь Регенсбургу лишь подтвердило прежние сомнения в его лояльности.

Условия жизни в Баварии стремительно ухудшались. Два года подряд страну опустошали то войска Тилли, то армии Густава Адольфа и Бернхарда, доведя крестьян до отчаяния. На притеснения они отвечали бунтами. И хороший урожай 1632 года, и плохой, побитый градом урожай 1633 года были загублены проходившими армиями или изъяты чиновниками курфюрста для снабжения собственного войска. Когда Альдрингер расположился здесь на зимний постой, восстание приобрело всеобщий характер. Испуганный Максимилиан пытался запретить расквартирование войск в самых бедных районах, но солдаты, побуждаемые нуждой, игнорировали указания и стреляли в тех, кто оказывал неповиновение. К концу декабря взялись за оружие около двадцати — тридцати тысяч крестьян, перекрыв дороги для голодных войск Альдрингера[1001]. Но они восстали против солдатского постоя, а не против правительства, и помощь, предложенную Бернхардом Саксен-Веймарским, не приняли[1002].

Максимилиан утихомирил крестьян тем, что попросил Альдрингера размещать войска в более спокойных районах[1003]. Из двух зол он выбрал меньшее.

Страдала не только Бавария. Несмотря на просьбы Фердинанда[1004] и местных властей[1005], Валленштейн снова расквартировал свои войска на имперских землях в Богемии. Как и прежде, делать это его заставляли военные нужды, но он не мог таким аргументом умиротворить недовольство Вены[1006]. Генерал потерял Регенсбург, позволил опустошать Баварию и сам теперь поедал Богемию. Его уже можно было считать чуть ли не изменником: за короткое время он успел нанести столько вреда делу, которому был призван служить.

Сам Валленштейн расположился в Пильзене, понурая, хромая и раздражительная развалина. В Вене открыто поносили его, Максимилиан написал агенту, наставляя воспользоваться даже услугами испанцев для того, чтобы от него избавиться[1007]. В армии зрело недовольство, высшее офицерство заподозрило измену. Трчка написал Кинскому, главному богемскому изгнаннику в Дрездене, о том, что генерал готов договориться с Бранденбургом, Саксонией, Швецией и Францией и настало время «сбросить маски»[1008]. Действительно, настало время для «сбрасывания масок», но прежде всего с самого Валленштейна, и показать его истинное лицо — лицо человека, опьяненного иллюзией власти, которой у него уже не было.

Еще в мае 1633 года Валленштейн начал вести скрытные переговоры на предмет богемской короны через Кинского в Дрездене[1009]; в июле Фекьер через Кинского же сообщил, что Франция признает его королем в обмен на измену императору. В декабре, похоже, он перестал колебаться и принял предложение[1010].

В последний день 1633 года император и его совет все-таки решили избавиться от Валленштейна[1011]. Надо было выяснить отношение к нему в армии, и в этом Вене охотно помогли его некоторые подчиненные. Альдрингер уже выразил свое мнение, повиновавшись не генералу, а императору. Опасения мести добавили ему нелюбви к главнокомандующему. Хольк, в чьей верности можно было не сомневаться, почил в бозе. Октавио Пикколомини, итальянский наемник, заменивший Паппенгейма, уже продался венскому правительству. Маттиас Галлас, добродушный, беспечный и не очень компетентный артиллерийский генерал, раздумывал над предложением стать главнокомандующим у короля Венгрии. К тем, кто еще сохранял верность Валленштейну, относились, пожалуй, только Адам Трчка, распоряжавшийся восемью полками, Христиан Илов, квартирмейстер, Франц Альбрехт Саксен-Лауэнбургский да еще несколько человек. Тем не менее Валленштейн должен был продемонстрировать открытую измену, прежде чем его можно было бы убрать. По этой причине надо было все делать так, чтобы он ничего не заподозрил.

Звезды Валленштейна помогали больше императору и венгерскому королю, а не ему. Сам же он доверял больше гороскопам своих офицеров, а не их талантам. Гороскопы Пикколомини и особенно Галласа вселяли в него уверенность.

В декабре император попросил его рассказать о контрибуциях, которые он взимает с имперских земель. Валленштейн наотрез отказался[1012]. Фердинанд, постаревший и не такой жизнерадостный, как в молодости, предался молитвам, прося Господа указать ему способы избавления от Валленштейна[1013]. Генерал действительно зашел слишком далеко и уже встал на путь открытого предательства. Он задумал перейти к врагам со всей армией и 12 января созвал своих главных полковников в Пильзене, заставив их дать клятву верности лично ему, ссылаясь на заговоры против него в Вене. Клятву подписали сорок девять полковников[1014], и Валленштейн почувствовал себя в безопасности. Ему и в голову не приходило, что для наемника подпись ничего не значит. Сам человек не слишком совестливый, Валленштейн почему-то положился на честность других людей.

Вести из Пильзена больше встревожили Прагу, а не Вену. В богемской столице опасались национального восстания; как ни странно, именно боялись, а не надеялись на то, что оно произойдет. При императорском дворе попытались скрыть информацию или по крайней мере минимизировать ее значение[1015]. Тем не менее она заставила императора поторопиться с принятием окончательного тайного решения. 24 января 1634 года он поставил подпись на декрете об увольнении Валленштейна[1016] и сразу же попросил графа Галласа посоветоваться с Пикколомини насчет того, как лучше брать генерала — живым или мертвым[1017].

В то же самое время Валленштейн при посредничестве Франца Альбрехта Саксен-Лауэнбургского прорабатывал возможности сближения с Арнимом и Бернхардом Саксен-Веймарским. Он хотел воспользоваться клятвой верности, данной в Пильзене, пока она еще не остыла, но не решался присоединиться к ним, надеясь, что они тоже пойдут ему навстречу и проделают хотя бы полпути. Его колебания дали Пикколомини и Галласу время на то, чтобы отшлифовать свои планы.

Валленштейна в Пильзене окружали истинные его оруженосцы и преданные солдаты, и брать его там было крайне рискованно. Кроме того, и для императора, и для молодого венгерского короля было исключительно важно не допустить раскола в армии, который мог бы привести к гражданской войне в Богемии. Армию следовало полностью отрезать от Валленштейна, в противном случае все рухнет.

В начале февраля среди офицеров пошли слухи: Валленштейн собирается стать королем Богемии, сделать Людовика XIII римским королем, отдать курфюршества Саксонию, Баварию, Майнц и Трир Францу Альбрехту, Бернхарду Саксен-Веймарскому, Арниму и маршалу Горну, объявить Галласа герцогом Мекленбурга, Пикколомини — герцогом Милана, Трчку — герцогом Моравии и отрубить голову Альдрингеру[1018]. Искусная ложь замутила головы офицеров, посеяла сомнения в здравом уме Валленштейна; ее скорее всего запустил внешне благопристойный, внушающий доверие и дипломатичный Октавио Пикколомини[1019].

И в начале же февраля Валленштейн решил действовать. «Нельзя терять ни минуты, — писал Франц Альбрехт Арниму. — Все готово». Он, наверно, имел основания так думать. Валленштейн и его команда все еще ничего не заподозрили, а Галлас даже поддержал идею договориться с Арнимом[1020]. Протестанты тем не менее продолжали колебаться, в то время как слухи в Пильзене уже раскалили обстановку. Слуга Трчки отказал в приеме францисканским монахам, презрительно буркнув, что его хозяин — примерный лютеранин. 15 февраля ночью Пикколомини тайно исчез из города, и никто не знал, куда он делся. Сам Валленштейн опять засомневался в своей неуязвимости. Он снова послал гонцов, приглашая к себе главных офицеров. Альдрингер сказался больным, и к нему отправили Галласа[1021]; на встречу не явились оба. Не пришел и Пикколомини. 18 февраля Франц Альбрехт признался в возможности раскола в армии. «Им придется уступить, или их сломают, — писал он Арниму. — Им придется заплатить за то, что они с Альдрингером… Большинство офицеров здесь, и они согласны»[1022]. Это была неправда. Чуть более тридцати офицеров явились на вторую встречу к Валленштейну, и почти все они жутко нервничали и задавали вопросы. Франц Альбрехт написал свое послание 18 февраля и в тот же день обратился к Бернхарду Саксен-Веймарскому с просьбой немедленно идти в Пильзен. Он опоздал: 18 февраля декретом императора, дошедшим до самых отдаленных аванпостов армии Валленштейна, всем офицерам приказывалось подчиняться только Галласу.

20 февраля в Пильзене состоялась вторая встреча. Валленштейн принял полковников в спальне, а потом попросил их удалиться с Трчкой и Иловым. Его дипломатичные и красноречивые соратники добились от офицеров лишь обещания оставаться с генералом только в том случае, если он не предпримет ничего во вред императору, но даже и с такой оговоркой некоторые из них отказались подписывать какие-либо письменные гарантии[1023].

Тогда наконец Валленштейн и его самые верные конспираторы Адам Трчка и Христиан Илов поняли свою ошибку. Они полностью зависели от армии, а армия их бросила. Оказавшись в безвыходном положении, они совершили еще один нелепый поступок. Трчка отправился в Прагу, чтобы настроить столицу на поддержку Валленштейна, генерал должен был через некоторое время последовать за ним. Спустя два часа Трчка вернулся. Уже в дороге он узнал, что декрет об отставке Валленштейна в Праге огласил офицер, командовавший гарнизоном[1024]. Валленштейн, все еще на что-то надеясь, послал за полковником Беком, верховным командующим в Праге, который находился в Пильзене, и приказал ему немедленно ехать в столицу и осудить действия подчиненного. К своему удивлению, он натолкнулся на такую твердолобую имперскую верность, какая редко обнаруживалась в армии наемников. Пусть другие поступают так, как хотят, но он лично не пойдет против императора, заявил Бек. Вряд ли имело смысл воспользоваться той властью, которой еще обладал Валленштейн, и расстрелять Бека. Поэтому Валленштейн, делая последний в жизни загадочно-драматический жест, протянул руку командующему и сказал, отпуская его, на прощание: «От меня зависит — быть миру или не быть. Бог милостив».

Трчка тем временем спешно готовился к отъезду из Пильзена, складывая все добытые сокровища, попадавшиеся на глаза, в вещевые обозы. Он не забыл обчистить и покинутое жилище Галласа, и 22 февраля 1634 года Валленштейн, Трчка и Илов выехали из Пильзена, имея около тысячи воинов и сто тысяч гульденов[1025].

Их бегство застало Пикколомини врасплох. Он планировал окружить город войсками, верными императору, и заставить заговорщиков капитулировать. Итальянский наемник уже перекрыл дорогу в Вену, но не успел перехватить беглецов, ушедших на соединение с саксонцами[1026]. Пикколомини вошел в Пильзен только для того, чтобы убедиться в лояльности войск, оставшихся в городе. Здесь к нему 25 февраля заявился возбужденный ирландский священник отец Тааффе. Он представился духовником полковника Батлера и рассказал случившуюся с ним историю. Батлер вел полк драгун в Прагу к имперцам и повстречался лицом к лицу с Валленштейном и его эскортом. Генерал приказал ему следовать с ним, полковник не решился ослушаться, но успел отослать из полка незамеченным отца Тааффе, вручив ему письменное подтверждение своей верности императору, составленное на английском языке, и устно дав задание выяснить, что он должен делать дальше. Валленштейн шел в крепость Эгер, на соединение с Арнимом и Бернхардом Сак-сен-Веймарским. Пикколомини долго не раздумывал: отец Тааффе ускакал с заданием для Батлера доставить Валленштейна живым или мертвым[1027].

Но еще до того как отец Тааффе добрался до Батлера, и даже до того как священник встретился с Пикколомини, полковник уже самочинно выполнил его задание. Валленштейн и его спутники прибыли в Эгер 24 февраля около пяти часов вечера. Джон Гордон, один из полковников Трчки, принял их с видимой охотой. Но он открыл им ворота, боясь в равной мере и Валленштейна, и войск Батлера. Вечером ему стало известно о том, что Батлер занимает сторону императора, и его помощнику Лесли ничего не стоило склонить коменданта (к этому подключился и Батлер) на предательство Валленштейна[1028]. Трудно разобраться в помыслах этих людей. Батлер по крайней мере считал своим долгом избавить империю от изменника[1029]. Так или иначе, все трое были наемниками, и награда оказалась, вероятно, слишком соблазнительна, чтобы от нее отвернуться. Жди, когда еще так повезет.

На следующий день Илов безуспешно пытался добиться от офицеров города заверений в лояльности[1030]. Но он не терял оптимизма, тем более что Гордон пригласил его, Трчку и богемского мятежника Кинского отужинать вечером с офицерами в замке[1031].

Дальше все было просто. Пока соратники Валленштейна трапезничали в замке, ворвались драгуны Батлера и учинили кровавую расправу. Один Трчка, обладавший неимоверной силой, пробился во двор. Но здесь его встретили мушкетеры, потребовавшие назвать пароль. «Святой Иаков!» — крикнул им граф. Этот пароль дал ему Валленштейн. «Австрийский дом!» — заорали мушкетеры и набросились на него, избивая ружейными прикладами, а один из них ударил его кинжалом. В это время в спальню Валленштейна вломился англичанин Деверу с несколькими наемниками. Валленштейн, стоя у окна, повернувшись лицом к убийцам, попытался двинуть ногой, что-то простонал, возможно, просил пощады, и упал, пронзенный алебардой. Огромный итальянец сгреб обмякшее тело и хотел выкинуть в окно, но Деверу, сохранивший хоть какую-то совестливость, остановил его и торопливо завернул мертвого Валленштейна в ковер, обагренный его же кровью[1032].

Все это время Франц Альбрехт Саксен-Лауэнбургский уговаривал Бернхарда идти в Эгер. Но Бернхард, подозревавший, что Валленштейн дурачил его, согласился выйти в поход только 26 февраля. Арним был еще более нерешителен и оставил свой лагерь лишь 27 февраля[1033]. Уже в пути они узнали, что Валленштейн мертв, а город в руках его убийц. Несчастный Франц Альбрехт, помчавшийся вперед сообщить о том, что они на марше, попал в плен к людям Батле-ра, и его отправили в заточение в Вену. Спорадические мятежи были подавлены, офицеров, вызывавших подозрение, поместили под арест, и вся армия, за редким исключением, заявила о верности императору[1034]. Убийц пригласили в Вену, поблагодарили, поздравили и вознаградили повышением в чинах, деньгами и землями.

Не было никакой необходимости в том, чтобы наказывать семью изменника: его супруга и юная дочь были совершенно невиновны и к тому же безвредны. Главным его наследником был кузен Макс, чьей дружбой уже заручился король Венгрии[1035]. Гениальный организатор и управленец, досыта кормивший армию, погиб, но это вовсе не означало, что прекратится снабжение войск: с уходом из жизни Валленштейна исчезли и привилегии, которыми пользовались его земли. Более того, кардинал-инфант вот-вот должен был перейти через Альпы с войсками и деньгами для поддержки Габсбургов.

Пугало измены Валленштейна оказалось всего лишь пугалом. Но от одного мимолетного движения рук убийц сгинула величайшая грозная сила, ослеплявшая Европу и ужасавшая Вену. Паутина интриг, протянувшаяся от Парижа до Вены, была сметена тремя эмигрантами-головорезами, замышлявшими убийство за вечерней трапезой[1036]. До самой последней минуты Валленштейн наводил страх: он пронизывал письма Альдрингера, Галласа и Пикколомини, сбивал с толку офицеров, собиравшихся в Пильзене[1037], заставлял императора Фердинанда денно и нощно молиться[1038]. Отец Тааффе в своих душещипательных беседах склонил полковника Батлера к тому, чтобы отмежеваться от Валленштейна. Гордон был не прочь пожертвовать и Эгером, и войском, и своей репутацией, лишь бы только не идти против воли генерала[1039].

Под конец некого было бояться, кроме как инвалида, уже готового к тому, чтобы просить снисхождения. А когда все свершилось, остался лишь бездыханный труп, которым пришлось заняться Вальтеру Деверу. Хроника свидетельствует: «Они волокли его за ноги, голова его билась о каждую ступень, все было в крови, закинули в карету и увезли в замок, где уже лежали остальные, обнаженные, друг подле друга… И здесь ему отвели привилегированное место, положив в ряду справа, и это все, что можно было сделать для великого генерала»[1040].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.