Глава восьмая ОТ ЛЮТЦЕНА ДО НЁРДЛИНГЕНА И ДАЛЬШЕ 1632-1635

Глава восьмая

ОТ ЛЮТЦЕНА ДО НЁРДЛИНГЕНА И ДАЛЬШЕ

1632-1635

У Австрийского дома есть корни, и он воспрянет.

Томас Уэнтворт

1

После гибели Густава Адольфа в Германии появились проблески надежды на мир, но они помелькали и погасли. Война уже длилась более четырнадцати лет, и практически любой мир был бы желателен почти для всех в империи. Однако те, кто был во власти заключить его, имели на этот счет разные мнения. Если бы все зависело только от Фердинанда, то он был бы не прочь воспользоваться появившейся возможностью, как и Иоганн Георг Саксонский с Арнимом, как и Георг Вильгельм Бранденбургский, хотя желание курфюрста и тормозилось боязнью, что шведы потребуют Померанию в обмен на уступчивость.

Самым большим влиянием в сравнении с перечисленными лицами обладал Валленштейн, стоявший на страже империи. Он располагал огромной военной силой, и его желание мира имело решающее значение. Было ли у него такое желание? Вопрос стержневой при анализе позиции герцога-генерала и вызывающий утвердительный ответу историков, видящих лишь то, как последние два года своей жизни благородный и конструктивный государственный муж пытается склонить к миру императорский двор, подкупленный испанцами. Эту теорию в равной мере невозможно ни доказать. ни опровергнуть. Ясно одно: если Валленштейн действительно проявлял стремление к миру, то делал он это чрезвычайно бестолково, а его современники не верили в честность и способность генерала служить общественным интересам. Валленштейн хотел прекратить войну, но скорее по причине старения и болезней, а не из-за каких-то высоких моральных побуждений. Центральное место в его переговорах того времени занимало требование личных вознаграждений. Как истинный наемник, он желал не только компенсировать, но и получить доход от своих вложений в войну. Удовлетворению амбиций, а не достижению мира в Германии он посвятил и свою карьеру, и свою жизнь.

За пределами империи три правителя были заинтересованы в мирном урегулировании: эрцгерцогиня Изабелла, принц Оранский и папа. Урбан VIII уже подпортил свою репутацию среди правоверных католиков, безуспешно пытаясь предотвратить конфликт между Габсбургами и Бурбонами. У него были и свои расчеты, но он искренне хотел уменьшить опасность возникновения общеевропейской войны[928]. Результатом его благонамеренной, но неуклюжей политики стал лишь скандал, разгоревшийся в консистории. Испанский кардинал Борджа обвинил папу в пренебрежении интересами церкви, поднялся неимоверный гвалт, и один прелат, в ярости потерявший дар речи, разорвал в клочья свою биретту. В собрание вмешались и закрыли его швейцарские гвардейцы, но Борджа напечатал речь и распространил ее по всему Риму[929]. Спасая свое лицо, папа с неохотой согласился оказать некоторое содействие Габсбургам в Германии[930].

Кардинал Карафа предупреждал: пока сохраняется вражда между Францией и Испанией, мира в Германии не будет. Продолжения войны хотели Ришелье, Оксеншерна и Оливарес. Ришелье она была нужна для того, чтобы держать под своим контролем Рейн. Оксеншерна, чья страна вложила столько средств и усилий в войну, не мог возвратиться в Швецию без удовлетворительных компенсаций; Померания без борьбы ему не достанется, поскольку курфюрсту Бранденбурга надо взамен пожаловать равноценную территорию, которую необходимо отвоевать где-нибудь в другом месте. Оливареса подталкивала к войне смерть шведского короля, оживившая его надежды на прорыв Габсбургов в Германии и победу над Соединенными провинциями.

Оба, и Оксеншерна и Ришелье, с легкостью могли подорвать процесс мирного урегулирования в протестантской Германии и Европе; Оливарес держал в финансовой узде Изабеллу в Брюсселе и Фердинанда в Вене. Немцы стали заложниками политических страстей этих трех деятелей.