3

3

Много странных железнодорожных составов ходит по нашей стране. Внешне они напоминают привычные пассажирские поезда. Но отличаются от них тем, что никогда не останавливаются на станциях, предпочитают глухие полустанки, а оживленные вокзалы городов, если уж их заносит туда судьба (или приказ!) стараются проскакивать на рассвете, когда совсем уж мало людей.

Двенадцать таких поездов, которые можно увидеть лишь случайно – они ведь призраки! – несут свою боевую вахту на Севере и Дальнем Востоке, среди тайги и в горах… И за ними внимательно следят за океаном, посылая специальные спутники, чтобы обнаружить их, и ежечасно, ежеминутно пытаясь определить, где они находятся. А сделать это, невзирая на все совершенство современной техники, не всегда удается – ракетные поезда «прячутся» под обычные, и попробуй определи, где идет этот ракетный комплекс или скорый «Пермь-Москва»…

А созданы эти боевые ракетные поезда в Днепропетровске, на знаменитом «Южмаше». И Главные конструкторы их академики Янгель и Уткин.

На первый взгляд простая идея, предложенная проектантами – «поднять шахту из земли и положить на колеса» – включала в себя огромное количество организационно-технических проблем, в решении которых было задействовано более тридцати смежных организаций. Сметанин и Галасий, Грачев и Кукушкин, Хорольский и Перминов и многие другие стояли у истоков создания «ракетных поездов».

– Шесть человек мною были представлены к званию Герой Социалистического Труда, – говорит Уткин, – это было после завершения работ по ракетным поездам. Однако вскоре Советский Союз рухнул, и награждать уже было некому… А жаль, потому что эта работа первоклассная…

Одной из особенностей этого комплекса было то, что в отличие от всех ранее существующих, что армия получала готовый комплекс принятый на вооружение прямо с завода. И для этого на Павлоградском механическом заводе Днепропетровской области была создана специальная сборочно-комплектовочная база…

– Итак, что такое ракетный поезд и, извините за бестактность, но зачем его нужно было делать? Это ведь огромные средства, неужели у нас не хватало других боевых ракетных комплексов?

– Казалось бы, страна у нас такая большая и в ней столько «укромных» уголков, то и ракетные комплексы легко спрятать. Но это не так. Дело в том, что у наших потенциальных противников ракеты становились все точнее и точнее, и уже они сравнительно легко могли «накрывать» шахты. Поэтому надо было принимать меры для обеспечения надежности ответного удара… Следует учитывать, что «Першинги» были первоклассными ракетами. При дальности в три тысячи километров, точность у нее измерялась метрами…

– Я видел фильм испытаний «Першингов», и честно говоря, не очень поверил тем кадрам, что там показывали… В частности, после старта «Першинг» пролетает три тысячи километров и точно попадает в палатку – цель? Неужто это не фальсификация?

– Нет. «Першинги» точно попадали по шахте, а потому нельзя было подставить себя под их «расстрел». Поэтому мы и вернулись к ракетным поездам…

– Вернулись?

– Да, еще раньше мы думали о подобных стартах, это было еще в те времена, когда Главным был М.К. Янгель. Однако реализовать эти планы в то время не было возможности. Но вот наступили новые времена, и жизнь уже заставила делать их. Кстати, это была единственная ракета, которая «укладывалась» в рамки договора с американцами. Мы ее делали в двух вариантах – шахтном и базировании на железной дороге. Чем же хорош второй вариант? Нужно много «Першингов», чтобы уничтожить ракетный поезд. Это схватка не один на один, как при шахтном варианте, а соотношение совсем иное… А потому это, конечно же, уникальный боевой комплекс. Американцы тоже хотели сделать нечто подобное, но их остановили во-первых, частные железные дороги, и во-вторых, отсутствие разветвленной железнодорожной сети. Вспомним, они пережили трудные времена с транспортом, и лидерство захватили авиация и автотранспорт. Ну и наша страна настолько огромная, что затеряться на наших железных дорогах с нашими поездами легко, а следовательно, для потенциального противника задача поиска таких ракетных комплексов усложняется, что и требуется… Это очень важно. Но все-таки главное – это повышение возможности сдерживания. Вся идея развития боевых ракетных комплексов – это сдерживание, не дать возможность, чтобы кто-то даже представил, что он может безнаказанно нажать кнопку! История свидетельствует, что не мы были инициаторами гонки вооружений, мы все время вынуждены были догонять, и делать это так, чтобы не было ни у кого иллюзий, что появилось преимущество. Эффект сдерживания постоянно определял состояние дел в нашей отрасли, и пока мы сможем оставаться на должном уровне, никакой ядерной войны не будет. Так было, так есть и так будет. И иной философии не существует!

– А как вы узнали о существовании «Першингов» и их возможностях?

– Думаю, что в основном это данные разведки… А потом мы увидели, как их развертывают на боевых позициях в ФРГ. Сейчас такое время, когда трудно скрыть что-то: американцы внимательно следят за нашими шахтами и боевыми позициями, «пересчитывают» их, а мы за ними – это и есть противостояние.

– А какая разница откуда стрелять – из шахты или с платформы?!

– Из шахты проще, так как известен и азимут, и высота, точка старта, наконец, вы знаете свое местоположение, а потому стрелять (еще некоторые острословы говорят «пулять», и это немного обидно!) попроще, чем с поезда. Представим: вы едите по железной дороге ночью, неужели вы смотрите в окно и говорите, что можете стрельнуть? А куда? Ничегошеньки у вас не выйдет… Вы должны четко и точно знать, где находитесь. Вы должны знать, на какой высоте сейчас над уровнем моря. Вам нужен азимут цели, по которой вы должны нанести удар… А это одна из сложнейших проблем: определение своего месторасположения. Во-вторых: у нас есть рельсы, а на них есть нагрузка. И обязательно нужно знать, какая она. А грунты разные, а одинаковых условий вообще не существует… Вы можете так «пульнуть», что все вагоны лягут рядом с железной дорогой… Поэтому мы предусмотрели «минометный старт», то есть «изделие» выбрасывается на высоту и там уже стартует. Теперь вам нужно прицелиться, а для этого вам нужно постоять, запустить гироскопы, определить север и юг, и куда же стрелять… И не забывайте, что нужно принять приказ и команды «сверху» – я должен пустить в назначенное время и только по приказу, а следовательно, мне нужно получить эти команды при любой, самой неприятной сложившейся боевой обстановке. Так что ракетный поезд – это сложнейший комплекс. И когда американцы эту идею прорабатывали, тот они натолкнулись на ряд технических сложностей, а потому отказались от такого проекта. Та же нагрузка на ось. Она не должна быть более 25 тонн. А у нас ракета с пусковым контейнером 126 тонн, да плюс сам вагон, вот и получается более 200 тонн. Придумали – разгрузили стартовый комплекс за счет двух других вагонов. А как вы можете пускать, когда вагон трясется при движении?! Поезд остановился, но рессоры надо выключить – не ждать же, пока они успокоятся… В поезде офицеры и солдаты, им нужны спальни, туалеты, столовая, комнаты отдыха… И запасы продовольствия, горючего, воды тоже необходимы! Так что комплекс, повторяю, сложнейший…

– Сколько времени потребовалось для реализации этой идеи?

– Как обычно – семь-восемь лет… Обычно это бывало так: мы разрабатывали «легкие» технические обоснования необходимости того или иного проекта, идет тщательный анализ предложения. Затем вместе с заказчиком, когда жизнь уже вынуждает начать работу, выходим на «верх», где и принимается окончательное решение. Это все происходит по каким-то до конца не понятым законам развития науки и техники. Есть такие «площадки», на которых некоторое время топчешься, потом раз – и новый рывок! На этих «островках», «площадочках» происходит накопление знаний, опыта, технологических возможностей, и потом уже количество переходит на новый качественный уровень. В середине шестидесятых годов появилась идея о ракетных поездах, но дальше она заглохла – поддержки не получила, да и другие ракетные комплексы обеспечивали паритет. Да и материалов у нас не было, из чего делать комплекс. Это потом появился углерод… Ну и рельсы стали другими, потому что начали использоваться многотонные цистерны.

– То есть все эти годы вы следили за прогрессом на железных дорогах?

– Конечно. Но пришлось кое-что реконструировать специально для наших поездов. В частности, те же мосты. А польза общая, ведь по тем же участкам пошли и тяжелые цистерны, и уголь начали возить.

– Это межконтинентальные ракеты?

– Да. Первый серийный поезд ушел в 87-м году. Прямо с территории завода уходил на боевое дежурство. Мы сделали специальную площадку, где этот поезд стоял, а американцы наблюдали его из космоса – это было сделано специально, чтобы американцы смогли учесть его. Таковы условия договора, который заключен между нами. Ну а потом он «исчез»…

– А как вы испытывали этот поезд?

– В Плесецке поставили поезд. У него три модуля боевых, двенадцать вагонов, есть «жилая зона», свой командный пункт, – всего 17 вагонов. Задача ставилась таким образом: внешне поезд не должен отличаться от тех, что ходят по железным дорогам. Однажды произошел любопытный случай – это было под Владимиром. Осмотрщик вагонов на станции простукивал колеса и страшно удивился: по звуку он определил, что в вагоне более ста тонн… Только и сказал: «Ого!», но расспрашивать ничего не стал…

– Много таких поездов ходило по стране! Ведь и у ядерщиков «пассажирские» вагоны – с белоснежными занавесками и даже с вагоном-рестораном… А внутри – страшное оружие… Кстати, Владимир Федорович, вы были на испытаниях ракетного поезда в Плесецке?

– Конечно.

– А разве Генеральному конструктору обязательно на них бывать?

– Как-то я упоминал, что у меня шло сразу четыре комплекса. По закону о надежности одна машина «заваливается», создается комиссия, разбирается в причинах аварии – я в этой комиссии должен быть. Разбираемся, выясняем причины аварии, устраняем неполадки и идем на новый пуск. И председатель госкомиссии просит обязательно быть на этом пуске, потому что всегда в таких случаях возникает много вопросов, которые по силам решать лишь Генеральному конструктору. Он должен убеждать заказчика, доказывать, что нужные испытания проведены… Нужно сдвинуть «вагон» с места, а дальше он уже сам пойдет… А в это время в Плесецке первый пуск с ракетного поезда, естественно, туда едешь на первый пуск. Там уже где идет второй-третий пуск, туда может поехать заместитель по испытаниям, но как правило, он там сидит почти постоянно… У Королева был знаменитый заместитель по испытаниям Вознесенский. А у нас был Грачев. О нем к юбилею коллеги сделали небольшой фильм, в котором в шутливой форме рассказали о таком эпизоде. Прилетает он однажды с полигона, где по обыкновению бывал месяцами, заходит в квартиру, видит ребятишек и говорит жене, мол, смотри как быстро наши дети растут… А она в ответ: ты с ума сошел, это не дочки твои, а внучки!..

– Считалось, что если Вознесенский не будет пускать ту или иную машину, то обязательно случится авария… У вас также говорили о Грачеве?

– Виктор Васильевич Грачев – очень обаятельный человек, очень мягкий, и от Бога испытатель. А ведь у них, испытателей, складывался свой мир – особые отношения, собственные оценки людей и событий. Они долгие месяцы жили и работали в узком кругу, и очень часто недосмотр одного мог привести к аварии или даже трагедии, а потому испытатели всегда были на особом положении в нашей отрасли… Как и любой Генеральный, я приезжал на полигон за несколько дней до пуска, а тот же Грачев уезжал с завода вместе с машиной… А она не одна, идет сразу несколько, вот Грачев и сидит на Байконуре месяцами. Это труд ответственейший и необычайно тяжелый. И естественно, на самые трудные пуски берешь Грачева, потому что ему вера не только как специалисту, но и иная, если хотите, какая-то Божественная… Когда едет на испытания главная сборная, то всегда в ней ведущие игроки – нашем случае, ракетные…

– Ну а самые трудные случаи, аварии? Те, что случились на ваших глазах?

– Тяжелая ракета. Вышла из шахты…

– Задела стабилизаторами и оторвала один из них?

– Нет, это случилось при первом пуске из шахты. Действительно, один из стабилизаторов задел ствол шахты и оторвался, но ракета ушла благополучно… А то была другая авария. Ракета легла рядом, и произошло это из-за нелепой ошибки – перепутали контакты при подготовке к пуску. Взрыв. Гигантский шар огненный, а потом котлован образовался… 2 мая говорю Грачеву, чтобы вылетал со своей командой на место аварии. Он улетел, а Сергеев в Харькове имитирует ситуацию на стенде. Звонит мне, говорит: Владимир Федорович, рулевая машинка грешит… Прошел я всю цепочку изготовления ее на заводе… Потом приезжаем в Харьков, смотрим на стенде. Затем докладываю на аварийной комиссии, мол, так и так – рулевая машинка не виновата… Кузнецов Виктор Иванович, гироскопист, один из шести членов Совета Главных, не соглашается с моими доводами: не может быть такого! Вдруг звонок с полигона, Грачев сообщает, что нашли все четыре машинки. А когда я Грачева посылал, то сразу сказал, что если будут найдены машинки, хотя бы одна, то премия обеспечена… Вот он радостно и сообщает, что нашли все! Сам по себе факт удивительный… Исследования на заводе подтверждают, что контакты перепутаны… Случай, поистине, удивительный – после такого пожарища найти рулевые машинки… А чаще всего приходилось выискивать причины с невероятными трудностями – наверное, так же, как нынче заказного убийцу.

– Значит, ракетных киллеров было немало?

– Хватало. За незнание платили дорогую цену… Дорога для первопроходцев всегда терниста. Самое главное за чем надо следить, это чтобы вся наземная отработка шла как можно ближе к реальным условиям. Это трудно, но успех именно в этом. И второе: нужно тщательно следить за «стыками» – там, где конструктор присматривает за своими делами, аварий обычно не бывает. Но если один надеется на другого и наоборот, именно тут, на стыке интересов, и жди неприятностей. Это как на охоте – обложат волка или лису, где они уйти могут? Только между двух охотников, один надеется на другого, и упускает зверя…Потом любая погрешность становится очевидной, и потом удивляешься, как такую простую вещь пропустить можно!? Ну а принцип, что «победа имеет много отцов, а поражение всегда сирота» в нашей области всегда действовал.

– Существует мнение, что наземной отработке «изделий» на «Днепре» уделялось больше внимания, чем на других фирмах, так ли это?

– Нет, понимание важности ее было везде, не всегда это удавалось осуществлять, и потому приходилось вести испытания уже в реальном полете… Мы отличались в то время от других КБ тем, что коллектив был очень молодой. И это имело огромное значение. Второе – это связь с заводом, она заключалась в том, что директора – и Смирнов, и Макаров – прекрасно понимали не только задачи завода, но и интересы КБ. И поэтому когда начинался проект, то в нем сразу же принимали участие и заводчане. Каждый комплекс рождался общими усилиями. Конструктора шли в проектный отдел и там вместе готовили чертежи. Группа из трех-пяти человек помогала выпускать эскизный проект, а потом они не теряя времени сразу приступали к работе и выпускали чертежи. К конструкторам приходили технологи, и садились с ними рядом. Таким же образом взаимодействовали с цехами завода. Пожалуй, именно только на «Южмаше» существовала такая четкая система.

– Скажите, а вам известен был маршрут каждого поезда? Или сдали его военным и забыли?

– Конечно же, не так. Контакты существовали с самого начала, ну а затем поезда вышли на боевое дежурство. Причем оно «вписано» в реальную ситуацию. К примеру, в Костроме на базе ракетной части. В ее распоряжении есть и такие боевые комплексы… Все продумано и тщательно изучено. Впрочем, глубочайшая ошибка, когда говорят, мол, «оборонка» никогда не считалась со средствами – сколько просили, столько и давали. Нет, это совсем не так! Да, с деньгами для обороны было легче, чем сейчас, но считались они намного тщательнее! Составлялась смета, подавалась она на ревизию в институт «Агат», где она изучалась и анализировалась каждая цифра, затем директор института докладывал министру Сергею Александровичу Афанасьеву… Кстати, хотя мы были с ним в разных «лагерях» во время известной технической «битвы» между КБ, но более удачного министра общего машиностроения у нас, конечно, не было. При нем шло становление министерства, завоевание «места под солнцем» между атомщиками, радиотехникой, машиностроением вообще, и оборонными ведомствами, в частности… Это удалось во многом благодаря Афанасьеву. Это крупнейший специалист, технолог, умница… Готовился к коллегии так, что ты на ней неподготовленный не появишься – стыдоба будет большая. Он настолько грамотно вел коллегии, решал проблемы, что являлся примером для нас, Генеральных, Главных и директоров… Так что любые вопросы в прошлом решались тщательно, со знанием дела и деньги умели считать и пересчитывать. Ну а на коллегию к Афанасьеву едешь, то, к примеру, не только знаешь все об аварии, о которой докладываешь, но и большую «зону» вокруг изучаешь. А если о материале новом говоришь, то должен знать о нем до конца, вплоть до того, где и как он добывается. Требовательный очень был министр, но справедлив…

– Как же это возможно, если он с вами воевал?!

– У него свои убеждения! К понятию «справедливость» это не имеет отношения… Одно дело иметь свою точку зрения и отстаивать ее, не быть флюгером – такая позиция только уважение вызывает.

– После того, как его отправили на пенсию, вы с ним встречаетесь?

– Очень часто. И мы с ним большие друзья… И в прошлом у нас не было антагонизма, хотя он поддерживал не нас. И тогда я его понимал, более того – если удавалось доказать свою правоту, то Афанасьев поддерживал. Так, к примеру, было, когда мы вместе пошли к Устинову, министру обороны, по поводу твердотопливных машин. Мы уже вместе доказывали их необходимость. Но повторяю, если бы Афанасьев не убедился в правоте оппонента, он никогда бы не стал его поддерживать – никакой коньюктуры он не признавал! Тут иногда в разных воспоминаниях о том времени те или иные факты «передергиваются», Афанасьева пытаются представить неким «космическим монстром», своенравным человеком, чуть ли не самодуром, грубо выражаясь… Поверьте, это не так! Афанасьев для становления ракетной и космической техники сыграл огромнейшую положительную роль, и собственные ошибки не следует перекладывать на начальство.

– Я понимаю, что и сейчас еще идет тайная «ракетная война»?

– Все уже в прошлом. Теперь она лишь в воспоминаниях…

– Я замечаю, что вы с большим уважением говорите о прошлых руководителях?

– А разве я могу иначе, если они заслуживали этого?! К примеру, тот же министр радиопромышленности Валерий Дмитриевич Калмыков. К нему приходишь с чертежами, и он их читает не хуже, чем главные конструктора, чем тот же Пилюгин или Иосифян. Это был крупнейший специалист, а технолога вообще равного не было! Ну и готовился он к встрече со специалистами тщательно, времени на это не жалел. А это важно и заслуживает всяческого уважения!

– И он умел держать слово…

– Конечно! В то время будь иначе, тот же час простился бы с креслом министра! Понятия «слово и дело» были своеобразным знаменем тех лет, и на них проходило становление и стремительный взлет ракетной техники… В министерстве, где проходила коллегия, висел лозунг: «Кто хочет сделать дело – тот ищет способ. Кто не хочет – ищет причину». Во время заседания посмотришь на него, и сразу пропадает желание оправдываться.

– А что вы получили за поезд? Вот вы сдали его военным, и…

– В разное время по-разному. Часть создателей получили строгие выговоры…

– За что?

– За клапана управления. Они не хотели работать на первой ступени. Мне было предложено снять с работы Кукушкина, Главного по двигателям, и директора Павлоградского завода… Тут уж я «встал на упоры», отстоял обоих. А когда ракетные поезда были сданы на вооружение, то обоих представил к званию Герой Социалистического Труда… Но Советский Союз развалился, и они звезды не успели получить… Так что, когда речь идет о «получении чего-то», то нужно начинать с ран на сердце у многих, а уж потом о наградах… Тут очень важна искренность, стремление не прятаться за спину других – и это очень поощрялось. Ну иначе как найдешь?! Упал ключ в контейнер сегодня, а завтра машину надо пускать. Если человек признавался, то его поощряли. И уже тогда решаешь: то ли откладывать работу и доставать ракету, то ли идти на пуск.

– И таки случаи были?

– Лучше спрашивать – а чего не бывало?! Мы шли не по широкой столбовой дороге, а большой кропотливый труд большого количества людей… Бывало, пустишь машину и авария. Стоишь и думаешь, ведь какой огромный труд больших коллективов – конструкторов, технологов, инженеров, смежников, специалистов по «наземке», по двигателям – трудно и невозможно всех перечислить, и вот в считанные доли минуты все на глазах рушится. И надо очень много сил, чтобы все это видеть… А потом докладываешь «наверх». Одно дело, когда говоришь, мол, все нормально, и иное о неудаче. Так вот, тот же Афанасьев постарается успокоить, поддержать. Знаешь, что потом на коллегии с тебя «семь шкур спустят», но в первый момент он обязательно поддержит. А это очень важно… И теперь уже следи, чтобы во время выговор снять, освободить место для следующего. Обычно кадровики выговора снимали в канун очередного праздника, то ли майского, то ли ноябрьского, и у тебя «ячейка» освободилась, но пустовала она обыкновенно недолго… При кажущейся внешне суровости Афанасьев все-таки был очень чутким министром, что бывает нечасто. Вот такие дела… Что-то мы сегодня ударились в воспоминания – наверное, потому, что прошлое обязательно окрашивается в розовые тона, смотришь на него с ностальгией, а ведь было тяжело. Тот же поезд соткан из нервов…

– А он долго будет ходить по нашим дорогам?

– Первый поезд ушел с завода в 87-м году. Последний – двенадцатый – в 91-м. Гарантийный срок – десять лет. Но обычно затем он продляется, и все зависит от тех идей, что заложены в комплексе. Буду надеяться, что они выдержат испытанием временем.

Еще одно возвращение к прошлому.

Так случилось, но мне пришлось столкнуться с той битвой, что шла между Главными ракетными конструкторами, совсем в иной обстановке. В Снежинске, где находится Уральский ядерный центр, мы беседовали с Главным конструктором Борисом Васильевичем Литвиновым. И он рассказывал о событиях начала 60-х годов, когда и началась «гражданская война» между Королевым, Челомеем и Янгелем. Мне кажется, что воспоминания и оценки Литвинова любопытны… Итак, ему слово об испытаниях ядерного оружия, которые для Челябинска-70 в то время были весьма неудачны:

«Светлым пятном на этом невеселом фоне было удачное испытание термоядерного заряда неоригинального по своей физической схеме, но который удачно компоновался в боеголовку новой баллистической ракеты УР-200, созданной в конструкторском бюро академика Владимира Николаевича Челомея. До проектирования баллистических ракет его конструкторское бюро проектировало крылатые ракеты, размещаемые на подводных кораблях и предназначенные для поражения надводных кораблей противника. Проектирование баллистических ракет для этого конструкторского бюро было делом новым, но В.П.Челомей был честолюбив, был в фаворе у Н.С. Хрущева и ему очень хотелось потеснить признанных ракетных конструкторов С.П. Королева и М.Я. Янгеля. Наш союз с ним был взаимовыгоден: Челомей получил возможность напрямую работать с новым ядерным институтом, сотрудники которого не страдали амбициозностью, а мы получили возможность без конкурентов сотрудничать с ракетным конструкторским бюро, целью которого было выбиться на передовые позиции в ракетостроении. К тому же наш единственно удачно испытанный термоядерный заряд позволял Челомею осуществить на ракете УР-200 его идею создания многозарядной головной части, которая позволяла тремя ядерным зарядами поразить гораздо большую площадь, чем одним зарядом с тем же суммарным энерговыделением. По сути дела, в СССР академик В.П.Челомей был первым, кто выдвинул и пытался реализовать идею разделяющихся боеголовок, ставшей главной в развитии ракетного ядерного оружия позже к концу 60-х годов. Разработка ракеты УР-200 не была доведена до конца, потому что наступала эра более легких ракет, но работа с Челомеем нас поддержала, придала больше уверенности».

Это всего лишь мимолетный эпизод из истории становления ракетно-ядерного оружия, но, на мой взгляд, он весьма точно воссоздает ту атмосферу, в которой рождалось это оружие. И каждый успех в ракетостроении зависел не только от Королева, Янгеля или Челомея…

– Разве не так? – спросил я у академика Уткина при очередной нашей встрече.

– Судьба ракеты-носителя, конечно же, зависела от наших коллег-ядерщиков! Мы делали «носитель» – и этим уже все сказано. Параметры головной части задавали нам физики, и удовлетворение их требований было главным в нашей работе. Ну а с Борисом Васильевичем Литвиновым нас связывает давняя дружба и, конечно же, большая и плодотворная совместная работа.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.