VII

VII

«Зееадлер» продолжал идти на юг под всеми парусами. Стояла прекрасная тропическая ночь. В кают-компании Люкнер в обществе «веселых пиратов» пил шампанское. На небе сверкали мириады звезд, серебряная лунная дорожка бежала по океану, волны мягко разбивались о форштевень. На средней палубе играл оркестр — виолончель, скрипка, фисгармония и рояль, исполняя популярную песенку: «Дуй, прекрасный южный ветер!»

Никто не знал, что ждет парусник завтра с его ничтожным вооружением. Но пока все наслаждались прелестью тропической ночи. Подобное расслабленное состояние было внезапно нарушено криком сигнальщика:

— Огонь с правого борта!

Оставив недопитые бокалы, Люкнер и лейтенант Клинг выскочили на мостик, и в свете луны увидели на горизонте трехмачтовый парусник. Поскольку «Зееадлер» находился в темной части горизонта, и его трудно было опознать с неизвестного парусника, Люкнер решил выдать себя за «большой германский крейсер», о чем просигналил на парусник, приказывая остановиться.

Парусник остановился, но на сигналы не отвечал. Оказалось, что он послал к «Зееадлеру» шлюпку, которая внезапно вынырнула из темноты у самого борта рейдера, и с нее крикнули:

— Капитан! Я думал, что это крейсер гуннов, а вижу, что вы мой собрат — такой же парусник, что и я. Зачем вы меня так напугали? Вы, наверное, хотели рассказать мне какие-нибудь новости о войне?

Неизвестный капитан влез по шторм-трапу на палубу «Зееадлера» и приветствовал всех словами:

— Бонжур! Я — француз.

— Великолепно! — воскликнул Люкнер. — Как дела во Франции?

— Превосходно, — ответил француз. — Рад нашей встрече!

Предложение Люкнера спуститься вниз и распить бутылку шампанского капитан-француз принял с восторгом. Спускаясь по трапу, он хлопнул Люкнера по плечу и сказал:

— Однако, вы жестокий шутник. Так меня разыграть! Честно — я перепугался до смерти. Сейчас у меня будто тяжелый камень упал с сердца!

«Да, — подумал Люкнер. — Сейчас тебя этот камень прихлопнет вообще!»

Француз вошел в кают-компанию и в ужасе отпрянул при виде портретов кайзера Вильгельма и фельдмаршала Гинденбурга, висевших на переборке на тех самых местах, где некогда размещались король и королева Норвегии со своим тестем Эдуардом VII. . Капитан-француз тяжело опустился на стул и в ужасе простонал:

— Немцы!

Он даже стал меньше ростом и в объеме, как будто из него выпустили весь воздух.

— Возьмите себя в руки, — посоветовал Люкнер.

— Не раскисайте, как лягушка в банке. Ваше судно не единственное, которому суждено погибнуть в этой войне. Я сам не знаю, доживу ли до завтра.

Но капитан-француз долго не мог успокоиться.

— Я сам во всем виноват! — исповедовался он Люкнеру. — Я стоял в Вальпарайзо с двумя своими земляками, капитанами французских парусников. Они предупреждали меня не выходить в море, пока не придет ответ на их телеграфный запрос, каким курсом нужно идти, чтобы избежать встречи с германскими вспомогательными крейсерами и подводными лодками. А мне захотелось использовать хорошую погоду для скорейшего возвращения на родину. В результате я, как последний дурак, попал к вам в плен, а мои коллеги, вернувшись домой, расскажут судовладельцу, что я их не послушался, и мне уже больше никогда не доверят командование судном.

— Как назывались те парусники, с которыми вы стояли в Вальпарайзо? — осведомился Люкнер.

— «Антуан», — ответил француз.

— «Антуан»? — переспросил Люкнер. — Им командовал капитан Лекок?

— Да, — с испугом глядя на Люкнера, признался пленный капитан.

— А как называлось второе судно? — продолжал расспрашивать Люкнер, разливая шампанское по бокалам.

— «Ларошфуко», — прошептал несчастный француз.

— Вестовой! — приказал Люкнер. — Приведите сюда капитанов из кают № 7 и № 9.

Приказ был быстро выполнен, и в кают-компании появились еще два пленных капитана.

— Позвольте вам представить, — обратился Люкнер к своему новому пленнику, — капитанов «Антуана» и «Ларошфуко». Один пользуется нашим гостеприимством уже десять дней, а второй — три дня.

Несчастный француз сразу ожил, вскочил на ноги, схватил бокал с шампанским и с ликующим видом чокнулся со своими вновь обретенными друзьями. Выпив, три французских капитана, как три мушкетера, стали жать друг другу руки, обниматься и буйно радоваться по случаю встречи. Что их так обрадовало — сама встреча или то обстоятельство, что все трое угодили в плен, — Люкнер так и не понял. Парусник, название которого было «Дюплекс», с помощью подрывных снарядов был отправлен на дно.

Семнадцатого марта 1917 года из «вороньего гнезда» на грот-мачте «Зееадлера» сигнальщики заметили большой английский четырехмачтовый барк. Барк пробовал спастись бегством, но «Зееадлер», запустив дизель, быстро его нагнал. На запрос с рейдера парусник сообщил свое название — «Пинмор».

И тут Люкнер его узнал. Это был именно тот парусник, на котором он под фамилией Людике совершил некогда кругосветное плавание, еще будучи простым матросом. Сентиментальность, столь свойственная всем немцам, захлестнула Феликса Люкнера. На какое-то мгновение он даже лишился дара речи и ничего не мог сказать вахтенному, ожидавшему его приказаний. А затем ошарашил вахтенного, объявив, что лично намерен возглавить призовую команду.

На палубе Люкнера встретил капитан «Пинмора» Мюллен. Он также был удивлен, узнав, что Люкнер желает прогуляться по судну.

Люкнер побывал в кубрике, в котором когда-то жил, осмотрел капитанский салон, а, поднявшись на мостик и увидев вырезанные им когда-то на штурвале буквы «Ф.ф.Л.» (Феликс фон Люкнер), командир «Зееадлера» расчувствовался настолько, что слезы потекли у него по щекам. Корсар признался капитану Мюллену, что плавал в молодости на «Пинморе», и как тяжело ему сейчас отдать приказ потопить этот парусник.

— Топить парусники для меня, что нож в собственное сердце вонзить, — сказал Люкнер. — Я хорошо знаю, что новый парусник, чтобы заменить потопленный, сегодня никто уже не построит.

Но война — это война, и ничего с этим не поделаешь.

Перевезя на «Зееадлер» наиболее ценный груз и команду, Люкнер дал приказ затопить корабль своей юности.

— Вот так я и отблагодарил тебя, старина, — сокрушался Люкнер, глядя, как «Пинмор» погружается в пучину. (После войны Люкнер почему-то стал всех уверять, что не топил «Пинмор», а лично привел парусник в Рио, где, погрузив продовольствие и собрав сведения об английских патрульных крейсерах, снова вышел в море, встретившись с «Зееадлером» в условленном месте рандеву. После чего «Пинмор» был якобы продан в Южную Америку под другим названием. Но эта версия очень сомнительна).

Вскоре после этого прямо по курсу показался еще один парусник. «Зееадлер» быстро сблизился с ним. Все пленные, находившиеся на борту, высыпали на верхнюю палубу, наблюдая процесс захвата еще одного судна.

Капитан парусника стоял на мостике рядом с какой-то молодой женщиной (как позже выяснилось, со своей молодой женой) и при сближении с «Зееадлером» спросил в рупор:

— Есть ли у вас какие-нибудь новости с театра военных действий?

— О, да, — ответил Люкнер. — Много новостей.

— Я охотно бы прибыл к вам на чашку кофе! — крикнул капитан.

— Приглашаем вас на бутылку виски, — предложил щедрый Люкнер. — Так, что нового о войне? — снова спросил капитан.

— Минутку! — попросил Люкнер. — Сейчас узнаете из сигнала.

И приказал поднять сигнал «Т. Д.» («Остановитесь или буду стрелять»). Капитан стал копаться в книге сигналов, а когда снова поднял голову, то увидел, что на мачте «Зееадлера» уже развевается немецкий флаг. От неожиданности он выронил бинокль из рук. Новость о войне получилась ошеломляющей!

Особенно когда все на его паруснике ясно увидели ствол направленного на них орудия. Рулевого и жену капитана будто ветром сдуло с мостика, но сам капитан остался на своем посту, приказав привести судно по ветру.

Пленные были в восторге, громкими криками приветствуя все действия Люкнера. Капитан парусника с удивлением смотрел на этот пестрый разноплеменной сброд, орущий на палубе «Зееадлера», буйно выражающий свою радость. Особенно радовалась жена капитана-канадца, попавшая в плен во время свадебного путешествия. Она поняла, что больше не будет единственной женщиной на борту «Зееадлера».

Парусник, чье название было «Бритиш Юмея», шел из Америки с грузом продовольствия. Что смогли — перегрузили, а остальное отправили акулам. Двадцать первого марта Люкнер захватил французский парусник «Камброн», шедший из Чили во Францию с грузом нитратов.

С двадцать первого января по двадцать первое марта 1917 года Люкнер захватил девять призов общим водоизмещением сорок тысяч тонн. На борту «Зееадлера» уже находилось двести шестьдесят три пленных. Вообще-то пленные не очень стесняли бы Люкнера, если бы их не нужно было кормить. Кормили их так же, как и экипаж рейдера, что и привело в итоге Люкнера к мысли, что от пленных надо избавляться. Особенно беспокоил командира «Зееадлера» расход воды, от запасов которой зависели все дальнейшие действия рейдера.

Поэтому Люкнер решил пересадить всех пленных на захваченный барк «Камброн» и отправить их в Рио-де-Жанейро.

Люкнер понимал, что сильно рискует. Со слов пленных противник мог узнать о нем очень много. А поскольку Люкнер планировал перейти в Тихий океан и там продолжить крейсерскую войну, то необходимо было выиграть время и не допустить, чтобы «Камброн» пришел слишком быстро в Рио. С барка срубили все стеньги, чтобы он мог идти только под нижними парусами, что не давало ему возможности добраться до Рио раньше, чем за четырнадцать дней. Для этой цели на «Камброне» был срублен и бушприт.

У капитана «Камброна», когда он узнал, что его парусник не будет потоплен, а отправится с пленными в Рио-де-Жанейро, от радости даже перехватило дыхание. Он был не в силах произнести ни слова.

Для захваченных капитанов Люкнер устроил отвальную в кают-компании, и они расстались наилучшими друзьями. Капитаном «Камброна» Люкнер назначил Мюллена с «Пинмора» как наиболее опытного. На барке был поднят английский флаг, что немного обидело французов.

Когда «Зееадлер» стал уходить на юг, бывшие пленные, сгрудившись у фальшборта «Пинмора», кричали «Ура!» и махали Люкнеру руками.

Таковы парадоксы человеческой психологии и поведения. Все это, однако, как и предполагал Люкнер, не помешало пленным по прибытии в Рио-де-Жанейро подробно сообщить англичанам о действиях и предположительных планах командира «Зееадлера».

Тридцатого марта «Камброн» прибыл в Рио, а уже на следующий день в Лондон пришла телеграмма из британского посольства в Бразилии с подробными показаниями отпущенных Люкнером пленных. Из этих показаний стало известно, что Люкнер постоянно держал в штурманской рубке карты района мыса Горн, и это обстоятельство в известной степени раскрывало его дальнейшие планы. В это время у западного побережья Южной Америки находились семь английских крейсеров. Из них «Ланкастер» и «Отранто» стояли в Перу, в порту Сан-Николас; «Орбита» в Меджилоне, а «Эвока» — в северной части Британской Колумбии. Первого апреля «Ланкастер», «Орбита» и «Отранто» получили приказ выйти в море и спуститься на юг, чтобы перехватить «Зееадлер».

В этот момент Люкнер находился в центре Атлантики, на примерной широте Буэнос-Айреса. Таким образом, Люкнеру предстояло пройти под парусами почти столько же, сколько британским крейсерам под парами. Но перед немецким корсаром стояла еще одна чрезвычайно сложная задача — обогнуть мыс Горн в самое неблагоприятное время года.

Пятого апреля английское Адмиралтейство направило дополнительные указания крейсерам.

«Орбите» и «Отранто» предписывалось совместно с угольщиком «Файнистер» держаться в дозоре севернее и южнее линии на широте мыса Горн, а «Ланкастеру» — полным ходом следовать на юг.

Между тем, «Зееадлер» уже миновал Фолклендские острова и подходил к мысу Горн. Благодаря попутному ветру, парусник шел гораздо быстрее, чем предполагали англичане. Радисты «Зееадлера» перехватили английскую телеграмму, посланную неведомо кому: «Предостерегаю вас. Держитесь дальше от Фернандо Норнха. Там находится „Меве“».

Люкнер поблагодарил англичан за предостережение, но бороться пришлось не с ними, а с разъяренной стихией. Чтобы обогнуть мыс Горн, где зарождаются грозные бури и постоянно свирепствуют штормы, «Зееадлеру» пришлось три недели сражаться с ужасающим ураганом. Гигантские волны, которые можно наблюдать только у мыса Горн, перекатывались через судно, пробивая палубу. Ветер рвал паруса в клочья. Это было жестокое единоборство разрушительных сил природы и энергии не желающих гибнуть людей. Ночи проходили без сна и отдыха. Часть матросов постоянно находилась на средней палубе, чиня паруса. Каждое утро разорванные паруса заменялись новыми, сшитыми за ночь. Это была очень изнурительная работа — сшивать паруса на такой болтанке, когда толстые иглы вместо парусины вонзались в руки моряков.

Во время шторма команда парусника не могла укрыться в надстройках и под палубой. Напротив, ее место было на мачтах. Даже при хорошей погоде, чтобы изменить курс на двадцать градусов, вся вахта должна была лезть на реи, чтобы управиться со всеми двадцатью четырьмя парусами. Но, в конце концов, мыс Горн удалось обогнуть. Но не успел «Зееадлер» выйти из зоны шторма, как его поджидала новая опасность. С «вороньего гнезда» на мачте заметили один из британских крейсеров, посланных на перехват «Зееадлера». Потекли минуты тревожного ожидания дальнейших событий.

Заметили ли с крейсера «Зееадлер»? Люкнер скомандовал «лево на борт» и совершил крутой поворот через фордевинд. В помощь всем парусам запустили двигатель. Такелаж парусника готов был лопнуть. Тревожно бились сердца. Десятки глаз следили в бинокль за крейсером противника. Если он их заметил, то самое лучшее, что ожидало экипаж «Зееадлера», был плен. К счастью, глаза сигнальщиков «Зееадлера» оказались зорче, чем у англичан. Ночью, снова повернув на север, «Зееадлер» вышел в Тихий океан.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.