Скатертью, скатертью…

Тем временем Центральная Рада агонизировала. Легко взяв власть на местах, харьковчане целились на Киев. В основном обходились сами, хотя были и «подкрепления» из РСФСР (около 8 тысяч красногвардейцев, хотя битый ими генерал Удовиченко утверждал, что в «армии москалей, двинувшихся завоевывать Украину», до 40 тысяч штыков). Как тут же выяснилось, никаких «4 миллионов украинского войска», о которых год вещала ЦР, нет и в помине; фактически удалось мобилизовать тысячи три, все прочие либо разбежались, либо объявили «нейтралитет».

Уже 27 января «красные» были под станцией Круты, в 100 км от Киева, где смяли и отбросили небольшой отряд мальчишек-идеалистов, брошенных на произвол судьбы «национально сознательными» командирами, сперва пившими горилку в вагоне, а потом смотавшимися в столицу. Позже эти самые «командиры» — Тимченко и Богаевский — будут по требованию родителей отданы под суд, но суд так никогда и не состоится, а «герои Крут», умножившись в числе до 300 (ради сравнения с легендарными спартанцами) и, вопреки истине, объявленные «погибшими поголовно», станут темой «национально сознательного» мифа.

А все остальные части пришлось спешно отзывать с фронта в Киев на подавление мятежа большевиков — при полном безразличии к происходящему десятков тысяч солдат официального «Украинского Войска», горожан и даже наступающую Красную Гвардию: драка на улицах города большевиков уже не интересовала, они и так стояли в пригородах, «червонные казаки» Примакова без боя захватили батареи, и 5 февраля при первых же выстрелах большая часть министров, как вспоминает П. Христюк, тоже министр, «исчезли неизвестно куда, не подавая о себе никакой вести», после чего оставшиеся «лидеры» в ночь с 8 на 9 февраля спешно покинули город в направлении Житомира, уводя с собой «для личной охраны» все верные части, общим количеством около 2000 штыков. Уходили так шустро, что большинство членов ЦР и даже секретари министров, проснувшись утром, с ужасом узнали, что власть сгинула, а город уже в руках большевиков, которые немедленно начали устранять «неблагонадежных». В первую очередь гибли русские офицеры, легко опознаваемые по выправке (около 5000 человек), а также глупая молодежь, носившая модные оселедцы. Осторожные «национально сознательные» почти не пострадали; «большинство украинских деятелей, — отмечает Д. Дорошенко, — которые остались в Киеве, смогли перепрятаться, перейдя на русскую речь в общении».

Впрочем, и после того как Харьковский СНК, немедленно переехавший на брега Днепра, обуздал репрессии и наладил жизнь (все бывшие клерки Центральной Рады с восторгом остались на службе), в городе было тревожно. Ползли слухи об интервенции немцев, а власти, знавшие больше, чувствовали себя не очень уверенно. Хотя и увереннее, чем Центральная Рада, в это время находившаяся на «заячьем» положении: в Житомир ее просто не пустили «во избежание неприятностей для города», оставалось ехать на Сарны, поскольку все прочее уже было под большевиками. По пути три десятка «полков» в объеме от 5 до 23 штыков были слиты в «Отдельный Запорожский Корпус», куда вошло все, кроме «гайдамаков» Петлюры, который, как великий полководец, подчиняться не хотел никому. Всего набралось до 3000 штыков, включая штабных и нестроевых, чего вполне хватало на то, чтобы с боями пробиваться через полустанки навстречу немцам, которых боялись меньше, чем «братьев-харьковчан». Вот тут-то, где-то около Сарн, погорельцы наконец узнали, что мир заключен, а спасение уже совсем близко. И, говорят, дружно заплакали.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.