Глава 10 Министр русской культуры

Глава 10

Министр русской культуры

Друг просвещения! Изящности любитель!

России верный сын! Вельможи образец!

Ф. Ф. Кокошкин.

Подпись под гравированным портретом Н. Б. Юсупова

Северная Пальмира, Северная Венеция — так называли Петербург еще в XVIII столетии восхищенные поклонники величественной красоты новой столицы России. Эстетическая цельность выдающегося творения зодчих разных эпох и стилей, художественное разнообразие и вместе с тем единство градостроительного ансамбля накладывали свой отпечаток и на самих жителей города тех давних лет. Особенно это касалось представителей высшего сословия, высшего Петербургского света, которые родились и получили воспитание на берегах Невы.

Князь Николай Борисович Юсупов, вернувшись в Россию, стал заметной фигурой последнего десятилетия пышного царствования императрицы Екатерины Великой. В эти годы он фактически возглавил русскую художественную жизнь, являясь не только официальным, но, что не менее важно, и неофициальным законодателем русской художественной моды. По возвращении в Петербург Юсупов предстал перед соотечественниками человеком, которому полагалось подражать, у которого полагалось учиться.

Под руководство князя постепенно передавались все основные художественные заведения России. Если бы он получил еще пост Президента Императорской Академии Художеств, а она в конце XVIII столетия пребывала в полном упадке, то Николая Борисовича смело можно было признать первым официальным министром русской культуры. Увы, министром культуры Юсупов оставался неофициальным — при русском Дворе такового министерства никогда не существовало, равно как и министерств вообще вплоть до начала XIX столетия. Для его появления пришлось ждать комиссаров, октября 1917 и преобразования наркоматов. Впервые мысль о неофициальной должности Юсупова — министра культуры высказал историк искусства А. В. Прахов, занимавшийся изучением и описанием Юсуповского собрания в конце XIX века. «Будь в его ведении еще Академия художеств, — писал Прахов, — и князь Николай Борисович стал бы министром искусств и художественной промышленности в России»[131].

Императрица Екатерина, обладавшая хорошим эстетическим вкусом, по большинству проблем развития художественной жизни России советовалась именно с Юсуповым, а проблемы эти волновали просвещенную императрицу ничуть не менее, чем восстание «дорого родственника» Емельки Пугачева или политические сплетни дворов Европы. Полагалось соответствовать культурному облику эпохи Просвещения, а равно и славе просвещенной правительницы. Этого императрица достигала не только собственным трудом, преимущественно эпистолярным, но и с помощью советников — их она, как правило, подбирать умела.

В 1788 году Екатерина отозвала Николая Борисовича из Европы. Он понадобился ей в Петербурге. Впрочем, заметная должность для него нашлась не сразу — царица приглядывалась к экс-посланнику, с которым в последние годы больше дружила по переписке, нежели лично. Она продолжала питать к Юсупову чувство искренней привязанности, своего рода женской дружбы, а Екатерина дружить умела, хотя настоящих друзей, а не просто знакомых, у нее имелось совсем немного. По возвращении из Европы князь постоянно бывал при Дворе, входил в интимный кружок царицы, который собирался в Зимнем дворце без особых церемоний. Ему, среди немногих царедворцев, разрешалось являться к Екатерине обедать без предварительного приглашения, запросто — Николай Борисович всегда оставался очень приятным, галантным в повседневном общении человеком.

Приходится еще раз повторить, что в огромном Юсуповском архиве документов XVIII столетия, которые касаются личной жизни князя, а не вотчин и крестьянских недоимок, сохранилось совсем немного. Поэтому хронику жизни Николая Борисовича этого времени приходится в большей степени реконструировать по немногим достоверным сведениям и, увы, сплетням, что с наслаждением донесли до наших дней княжеские современники-недоброжелатели в своих немногочисленных воспоминаниях. Недоброжелателей и завистников у мудрого и обаятельного князя всегда имелось немало, особенно в среде не слишком образованного дворянства средней руки.

Среди всех рассказов-сплетен о Николае Борисовиче выделяется милый исторический анекдот о простоте нравов, царивших в ближайшем круге императрицы Екатерины Великой. Как-то раз Юсупов сидел с царицей за обеденным столом. Подали гуся. Екатерина спросила князя, памятуя его европейские привычки:

— Знаете ли вы, как разрезать такую важную птицу?

— Мне ли не знать, — отвечал Юсупов немного надменно. — Эта птица давно нам знакома и дорого обошлась нашему роду, предок мой поплатился за нее половиной своего имения!

— Как так? — удивилась царица.

— Да пригласил как-то прадедушка Дмитрий Сеюшевич патриарха Иоакима в гости. А дело было в пятницу на Страстной неделе. На стол подали жареного гуся; день же был постный. Патриарху казалось неловко отказаться от угощения, чтобы не обидеть радушного хозяина, вот он и оскоромился, а потом пожаловался царю. Это угощение от мусульманина сочли за оскорбление религии. Царь Федор Алексеевич и приказал отобрать у прадедушки половину имущества. Проступок свой Дмитрий Сеюшевич загладил принятием Православия, и царь возвратил ему отнятое.

Выслушав сей исторический анекдот о Патриархе, гусе и князе Дмитрии Сеюшевиче, Екатерина долго смеялась, после чего с улыбкой заметила:

— Ничего, князь, у тебя и без того много осталось. В случае чего и меня с семейством прокормишь[132].

На самом деле денег в конце царствования Екатерины II у Юсупова оставалось не так уж много; финансовые дела князя оказались порядком запущены и частью запутаны. Ему приходилось больше заниматься распутыванием дел государственных, нежели своих собственных.

Николай Борисович вернулся в Россию после долгой дипломатической службы в Европе, вероятно, только к концу 1788 года. Он уже не застал в живых тяжело болевшую мать княгиню Ирину Михайловну, которая умерла в марте на руках у дочери Александры Борисовны, по мужу Измайловой, — единственной из четырех сестер Юсупова, которая тогда была жива. Александра Борисовна после разъезда с мужем жила у матери. Ее супруг — Действительный Тайный Советник, Сенатор и Кавалер Иван Михайлович Измайлов исхитрился проиграть в карты почти все состояние — 80 тысяч рублей. Александра Борисовна продала свой петербургский дом, покрыла часть мужниных долгов и вместе с дочерью Ириной переехала в Москву к больной матери.

За два месяца до смерти, 20 января 1788 года, Ирина Михайловна отправила Николаю Борисовичу последнее письмо, наполненное чувством материнской любви и гордости за единственного сына, которого, как и предполагала, увидеть ей больше не довелось. Понятно, что приехать из Италии в Россию на погребение матери Юсупов не мог — в те времена дорога занимала почти месяц, если не более по весенней распутице. Даже дипломатическая почта доставлялась не без трудностей.

Ирина Михайловна завещала похоронить себя в подмосковном имении Спасское-Котово, где прожила большую часть времени после смерти мужа. В специальном приделе усадебной церкви позднее нашли последнее упокоение и сам Николай Борисович, и его сын Борис Николаевич, и некоторые другие представители рода.

Ф. Титов. «Портрет княгини Ирины Михайловны Юсуповой за вышиванием». 1765. ГМУА.

Юсупов, слывший среди современников «западником, вольтерьянцем и татарским князем», как именовали его за спиной недоброжелатели, приказал ежегодно в день памяти святой мученицы Ирины в приходском московском храме Трех Святителей у Красных ворот отмечать «День памяти Ея Сиятельства покойной княгини Ирины Михайловны» положенной заупокойной службой. В московском Богоявленском монастыре, который находится неподалеку от Кремля между Никольской и Ильинкой, где тогда тоже имелись родовые захоронения князей Юсуповых, по указанию Николая Борисовича ежегодно в середине мая или в начале июня управитель Московской домовой канцелярии И. М. Щедрин заказывал «…поминовение родителей Его Сиятельства и служение ранних обеден». Когда же Юсупов переехал в Москву, то сам непременно присутствовал на ежегодных панихидах по родным. Как говорит народная мудрость — «живы родители — почитай, умерли — поминай». Вот такое «западничество и вольтерьянство» Юсупова, о котором так много и охотно судачили современники да и потомки Николая Борисовича, достаточно плохо представлявшие себе и его религиозные воззрения, и домашнюю жизнь.

В Петербурге Юсупову пришлось задуматься об устройстве собственного дома. Первоначально он поселился в старом отцовском особняке на Английской набережной. Это небольшое строение могло удовлетворить запросы «именитых людей» только в эпоху Петра Великого, когда дворянство не успело еще привыкнуть к европейской роскоши. К тому же в петровскую эпоху дворяне не испытывали такой безудержной страсти к коллекционированию, как во времена императрицы Екатерины Великой, а известно, что приличную коллекцию ни один дом не вместит.

Со времен Петра Петербург сильно разросся; то, что в первые десятилетия жизни новой столицы казалось загородной усадьбой, полвека спустя почиталось, можно сказать, центром города. В 1724 году князь Борис Григорьевич, отец Николая Борисовича, устроил себе на Фонтанке деревянный загородный дом, своеобразную «ближнюю дачу», называвшуюся по обычаю того времени мызой. Тут имелся и обширный парк, и всякие иные садово-огородные угодья, столь необходимые в деревне. В середине XVIII столетия деревянный дом заменили на каменный, сооруженный в стиле позднего — очень яркого и помпезного барокко. Главный фасад нового дома ориентировался на реку.

Именно здесь Юсупов и решил обустроиться на постоянное жительство, ведь тогда он и в мыслях не предполагал становиться москвичом. В 1790 году Николай Борисович заключил договор со знаменитым зодчим Джакомо Кваренги на перестройку главного усадебного дома и работы по пейзажному парку. Кваренги не случайно называли волшебником. Работал он, правда, очень медленно, но выполненные им проекты способны были преобразить любой уголок природы, любое архитектурное сооружение. Кваренги многие годы являлся главным проектировщиком в Павловске, загородной резиденции наследника престола Павла и его супруги — Марии Федоровны, близких друзей Николая Борисовича, так что выбор архитектора являлся вполне оправданным и говорил о хорошем вкусе князя.

Кваренги создал для Юсупова величественный и очень вместительный дворцовый комплекс в стиле зрелого классицизма, частично использовав для него стены старого усадебного дома. Регулярный парк сменил пейзажный. Территория владения в те времена была так велика, что в современном Петербурге она не могла сохраниться целиком. Достаточно сказать, что даже обширная Сенная площадь когда-то являлась составной частью Юсуповского сада…

Дворец князя Н. Б. Юсупова в Петербурге на Садовой улице. Современная фотография.

К середине XIX века, когда Юсуповский, или Юсупов сад окончательно перешел из частного владения в общественную собственность, он стал известен как место расположения одного из первых и лучших в Петербурге публичных катков. Юсуповский сад также превратился в место не совсем приличного или традиционного флирта, если выразиться точнее — стал петербургским подобием московской Театральной площади, но Юсуповы, разумеется, не имели к этому уже ни малейшего отношения.

Впрочем, Юсупов сад являлся весьма своеобразной достопримечательностью старого Петербурга не только благодаря посетителям его темных аллей. Многим ли сегодня известно, что именно здесь находится родина отечественного фигурного катания? Публичный каток на пруду Юсупова сада открылся в 1865 году. В 1883 году на его льду проводились первые международные соревнования, а в 1887 году каток перешел в ведение «С.-Петербургского общества любителей бега на коньках», сделавшего его центром учебной и спортивной работы по фигурному катанию и бегу на коньках. В 1890 и 1901 годах каток стал местом проведения международных соревнований фигуристов, а в 1896 и 1903 годах — официального первенства Европы по фигурному катанию. При катке действовала школа фигурного катания, воспитанниками которой были выдающиеся русские мастера — Александр Паншин и Николай Панин (Коломенкин).

Неизв. художник. «На коньках». Акварель из альбома. 1830-е гг. Пушкинский Дом.

С 1954 года эта часть бывшего Юсупова сада используется как детский парк Октябрьского района Ленинграда, одним из украшений которого служит статуя В. И. Ленина, изготовленная по модели выдающегося скульптора Д. П. Шварца, — подлинный шедевр садово-паркового искусства той поры. В бывшем Юсуповском дворце теперь располагается музей, где собраны уникальные материалы по истории отечественных железных дорог.

Обо всем этом можно было бы и не рассказывать, если не знать, что возрожденный Московский Английский клуб имеет самое непосредственное отношение к современной истории фигурного катания. Знаменитый советский тренер Елена Анатольевна Чайковская состоит в клубе со дня его основания, является непременным посетителем всех клубных мероприятий; члены Английского клуба ежегодно встречаются на льду с лучшими ее учениками, сами катаются под руководством отечественного тренера № 1. А в Петербургский Английский клуб вступила Тамара Николаевна Москвина — глава ленинградской школы фигурного катания. Такое вот своеобразное продолжение традиций или, если угодно, перекличка времен. Ну а до революции в Английских клубах столиц состояли практически все владельцы крупных частных и высшие чиновники государственных железных дорог.

Е. Корнеев. «Катание на коньках на Неве». Раскрашенная гравюра. 1-я четверть XIX в. Фрагмент.

Юсуповская усадьба в последние годы XVIII столетия превратилась в один из культурных центров Петербурга. Здесь князь Николай Борисович давал пышные балы, принимал иностранных гостей и знаменитых соотечественников. Перечисление их имен могло бы занять большую книгу. Достаточно назвать одного только поэта Г. Р. Державина, бывшего весьма разборчивым в знакомствах, — постоянного посетителя Юсуповского дома.

Во дворце хранилась уникальная библиотека хозяина, по стенам висели картины и гобелены княжеской галереи, в специальных шкафах располагались остальные обширные коллекции князя. После свадьбы здесь жила и Татьяна Васильевна Энгельгардт, по первому мужу Потемкина, супруга Николая Борисовича.

В 1810 году, окончательно решив переехать в Москву, Юсупов продал усадьбу в казну. Новым ее владельцем стало Главное управление путей сообщения. В обширных помещениях главного усадебного дома разместился Институт корпуса инженеров путей сообщения, который основал за два года до этого находившийся на русской службе крупный инженер — Август Бетанкур, прославившийся еще раз в наши дни как проектировщик деревянных ферм сгоревшего Большого московского Манежа. С начала XIX столетия железнодорожное ведомство при всех властях не покидало бывшее княжеское владение. Современный адрес усадьбы — Садовая улица, дом № 51[133].

Вернувшегося в Петербург князя Юсупова Екатерина возвела в Тайные Советники, то есть пожаловала один из высших чинов, согласно петровской «Табели о рангах», а также присвоила ему звание сенатора. Действительным Тайным Советником Николай Борисович стал уже в царствование императора Павла Петровича. Князю полагалось присутствовать в одном из департаментов Сената, где решались различные вопросы государственной жизни, зачастую весьма мелочные. В Сенате Николай Борисович пробыл вплоть до 1792 года; звание же сенатора сохранял пожизненно.

4 мая 1789 года царица назначила князя на первую «художественную» должность — директора Императорской Шпалерной мануфактуры. С этого дня отсчитывается хроника деятельности Юсупова на неофициальном посту «министра культуры» России. Вкратце она выглядела следующим образом. 12 февраля 1791 года Юсупов становится Главным Директором Императорских театров. В 1792 году в ведение князя передается Императорский Стекольный завод, которым до октября 1791 года не особенно радиво, а скорее номинально, управлял светлейший князь Г. А. Потемкин-Таврический.

17 октября 1792 года Юсупов возглавил Императорский Фарфоровый завод, который вскоре стал гордостью императорской фамилии, а равно и русского искусства. Николай Борисович смог так хорошо поставить здесь фарфоровое производство, что на протяжении 1-й половины XIX столетия у завода не нашлось сколько-нибудь серьезных конкурентов среди многочисленных частных предприятий внутри России. Не мог конкурировать с Императорским заводом и собственный, Николая Борисовича, появившийся уже в следующем столетии[134].

Князь Николай Борисович зарекомендовал себя блестящим «организатором производства». Он умел находить и расставлять на самые ответственные посты знающих и проверенных людей. Конечно, случались и ошибки, но сравнительно редко. Николай Борисович с годами хорошо изучил человеческую природу, без труда определял сильные и слабые стороны того или иного человека, старался быть снисходительным к недостаткам ближнего. Лично он всегда контролировал только результат работы; сам «процесс производства» его мало интересовал. Своими «выдвиженцами», как говорили в советское время, князь очень дорожил, всячески старался им помогать, выпрашивал для них чины, звания, пенсии, казенные квартиры, дрова и даже свечи. В те времена такие отношения между начальником и подчиненными казались странными. Еще больше они удивляли младших современников Николая Борисовича в XIX столетии, когда он жил в Москве и командовал чиновниками кремлевскими.

Оценку самому Юсупову-чиновнику, Юсупову-организатору и исполнителю дала лично императрица Екатерина. Без лишних рассуждений она призывала князя к исполнению одного должностного поручения за другим, по мере выполнения предшествующего, точнее — по мере приведения им в надлежащий порядок той или иной отрасли петербургской художественной жизни. После того как Николай Борисович разрешил основные проблемы шпалерного производства и театрального дела, а они доставляли царице немало хлопот, курьер из Зимнего дворца доставил Юсупову еще один Высочайший Рескрипт.

«Князю Николаю Борисовичу Юсупову.

Купленный Нами у наследников покойного Князя Потемкина Таврического стеклянный завод поручаем Мы в управление Ваше и желаем, чтоб вы употребили всемерное старание о приведении онаго в цветущее состояние… Екатерина, 27 августа 1792 г»[135].

«Придворная молочница сказала: „Разумеется!“» — говорится в известном английском стихотворении почти по этому поводу. Прошло совсем немного времени и Императорский Стекольный завод (так чаще стали называть его в документах) вышел на ведущие позиции в производстве отечественного стекла, хотя конкурентов среди частных предпринимателей у него оставалось достаточно.

Любопытно, что для «поднятия» этого малорентабельного производства Николай Борисович воспользовался способами, весьма напоминавшими плановую социалистическую экономику. Он провел аттестацию каждого мастера, присвоив всем определенный государственный чин и класс, что давало не только текущее жалованье, но и гарантировало пенсион в старости. Ко всякому аттестованному мастеру, а это были преимущественно иностранцы, князь прикрепил группу русских учеников, дабы всегда имелись собственные опытные кадры для замены. Все работники фабрики получили прибавку к жалованью. Эти несложные меры по улучшению материальной заинтересованности постепенно привели к тому, что положение дел на Императорском Стекольном заводе пришло в самое блестящее состояние.

Императрица, разумеется, не успокоилась на этом назначении и послала новый Рескрипт.

«Князь Юсупов!

Состоящий близ Санктпетербурга казенный фарфоровый завод препоручаем в ведомство ваше… 17 сентября 1792 года»[136].

Как бы странно это не звучало, но фарфоровое производство сиятельному князю Юсупову оказалось досконально знакомо. Не случайно в более поздние годы он завел в своем подмосковном Архангельском собственный фарфоровый завод, чья продукция отличалась выдающимися художественными достоинствами. Не удалось только наладить производство собственного «белья».

Архангельское. Храм Екатерине II. 1819. Архитектор Е. Д. Тюрин. Фотогр. 1900-х гг.

Однако самым первым из «художественных производств» в ведение Николая Борисовича оказалась передана Императорская Шпалерная мастерская или мануфактура (еще в 1789 году). Русские шпалеры впервые появились в царствование императора Петра Великого, который и открыл в Петербурге Императорскую Шпалерную мануфактуру. Специалисты считают, что когда-то у Юсупова хранилась крупнейшая в России частная коллекция шпалер — более полные сведения, равно как и сама коллекция, теперь просто не существуют. У Николая Борисовича шпалер насчитывалось порядка 15, а всего князья Юсуповы собрали более 20 экземпляров этих уникальных художественных изделий. Существует семейная легенда о том, что четыре шпалеры XVII века из серии «История Мелеагра» работы брюссельских мастерских Яна Лейнерса были подарены Николаю Борисовичу во Франции. По одним сведениям, этот щедрый подарок сделал король Людовик XVI, по другим — император Наполеон I по окончании тайной дипломатической миссии Юсупова в 1810 году[137].

М. И. Козловский. «Амур со стрелой». 1797. Экземпляр из «Музеума П. П. Свиньина». ГТГ. Вариант статуи хранился в собрании кн. Н. Б. Юсупова в Архангельском. В настоящее время местонахождение незвестно.

Николай Борисович считался редкостным знатоком всего прекрасного. Не случайно именно он постоянно консультировал царскую фамилию, исполняя «комиссии» по закупке произведений искусства для дворцов, прежде всего Эрмитажа и Павловска. Он же доставлял ко Двору и музыкальные новинки, являясь не столько просвещенным любителем, сколько вполне профессиональным знатоком музыки. Так, в мае 1784 года к Юсупову обращался наследник престола: «Я получил музыку Пуньяни, за которую моя жена очень обязана Вам, и маленькое „лунное сиянье“ Гакерта, которое прелестно. Павел»[138]. Такого рода переписка велась Юсуповым постоянно, причем не только с Малым, наследника Павла Петровича, Двором, но и с большим — Императорским.

Многое, что связано с художественными интересами Николая Борисовича, просто поражает воображение. Не стало исключением и его нотное собрание, насчитывавшее свыше двух тысяч названий печатных изданий. Из этого факта можно сделать вывод о том, что «директорство» Юсупова над придворной музыкой и театрами имело под собой весьма твердую профессиональную основу. Вообще профессионализм, умение найти любые сведения, необходимые для дела, — еще одна сильная сторона Юсупова — высшего государственного чиновника[139].

«Ганимед с орлом». Древний Рим. II в. ГЭ. Из собрания в Архангельском.

Занимаясь комплектованием царских художественных собраний, Николай Борисович, разумеется, никогда не забывал и себя. Известность и авторитет его в художественных кругах Европы были так велики, что для заказа или покупки картин князь просто писал письмо, — ему верили на слово, которое непременно хорошо оплачивалось, хотя отрицать и скупости Николая Борисовича не приходится. В известной степени он являлся сторонником формулы эпохи развитого социализма — «экономика должна быть экономной» даже в художественных сферах.

Как я уже писал, в Италии князь близко познакомился со знаменитым скульптором Антонио Кановой. Повторюсь, мне кажутся сомнительными утверждения некоторых исследователей о том, что их связывала большая личная дружба, — слишком велика оставалась разница общественного положения и привычек. Канова едва ли не с детских лет целые дни проводил в работе в мастерской, тогда как Юсупов предпочитал иного рода труды и удовольствия. Так или иначе, но отношения между ними складывались теплые.

Антонио Канова. «Амур и Психея». 1794–1796 гг. ГЭ. Из собрания кн. Н. Б. Юсупова.

В 1790-е годы, находясь в Петербурге, князь состоял с Кановой в переписке. Для Юсупова скульптор сделал в мраморе вариант лучшей своей работы «Амур и Психея». Причем Николай Борисович настоял на некоторых, весьма существенных изменениях в композиции, от чего работа значительно выиграла. Юсуповский экземпляр ныне хранится в Эрмитаже. В Лувре находится ее первый вариант, виденный Николаем Борисовичем еще в мастерской скульптора. Он послужил основой для творения, еще более совершенного.

В 1794–1796 годах Канова сделал для Юсупова вариант — повторение «Амура и Психеи». Скульптура обошлась князю в 2 тысячи золотых цехинов, но она, безусловно, стоила таких громадных денег. Скульптор внимательно прислушивался к пожеланиям просвещенного заказчика, и, как следствие, Юсуповская группа, хотя внешне и повторяла формы луврской, в целом оказалась значительно лучше, значительнее с художественной точки зрения.

Антонио Канова. «Бюст Париса». ГМУА.

За другую работу, статую «Амур», исполненную для Николая Борисовича в 1793–1797 годах, как говорили, князь заплатил золотом столько, сколько она весила, а по другим сведениям, 8 тысяч золотых цехинов. Вроде бы это еще одна Юсуповская легенда, но «Амур» прибыл на невские берега только в 1802 году, когда Николай Борисович несколько привел в порядок свои денежные дела и смог расплатиться с Кановой — тот подождал уплаты долга, а не продал скульптуру другому заказчику, каковых у мастера имелось предостаточно.

Сейчас в Архангельском хранятся только два произведения великого скульптора. Это работы камерного характера — бюст Париса и портретный бюст хозяйки знаменитого светского салона мадам Рекамье — жалкие, хотя и прекрасные остатки того художественного ансамбля, что некогда сформировал Юсупов вокруг очень любимых им «Амура и Психеи».

Еще Николаю Борисовичу принадлежал бюст «Гений смерти» работы Кановы, составлявший часть неудавшейся когда-то из-за технического брака камня статуи в рост. Сейчас эти замечательные произведения итальянского мастера хранятся в Эрмитаже, и даже в специальной литературе иные искусствоведы «забывают» упомянуть, что крупнейший музей страны обязан именно Николаю Борисовичу появлением этих шедевров.

Джованни Доменико Тьеполо. «Мария со спящим младенцем». 1770-е гг. ГМИИ. Из собрания князя Н. Б. Юсупова.

В 1800 году, в Петербурге, князь сделал одну из лучших своих покупок. Комиссионер Пьетро Конколо привез из Италии партию картин для продажи Императорскому Двору. По какой-то причине Павел отверг эти работы и 12 произведений купил Юсупов. Он разместил их в специальной «протяженной» галере своего дома на Фонтанке.

Среди той партии антиквариата оказались два громадных полотна знаменитого Джованни Батиста Тьеполо «Встреча Антония и Клеопатры» и «Пир Клеопатры». Они составляли часть ансамбля для убранства зала, состоявшего из 6 картин и плафона. Четыре вертикальные картины теперь утрачены — сгорели, а плафон в советское время «отъехал» в Екатерининский дворец Царского Села. После переезда Юсупова в Москву два громадных полотна Тьеполо стали подлинным украшением Архангельского. В нашей стране это единственный художественный ансамбль произведений итальянского искусства такого уровня. В той же группе работ оказался «Женский портрет» Корреджо, ставший ныне украшением Эрмитажа. Николай Борисович не случайно купил эту большую партию картин. Скорее всего, он видел в Венеции росписи Тьеполо на сюжет «Антоний и Клеопатра», а они не могут оставить равнодушным подлинного ценителя прекрасного.

Джованни Батиста Тьеполо. «Встреча Антония и Клеопатры». 1747. ГМУА.

Юсупов был очень счастливым коллекционером. Он чувствовал вещи, и они сами к нему «шли». Так в Москве, уже совсем стариком, князь, что называется «по случаю», купил превосходный мраморный бюст своего знакомца Вольтера и заплатил за него, по своему обыкновению, самую малость от настоящей цены. Завистники обсуждали эту новость долго. Особенно не нравилась им низкая цена скульптуры. Не всякому ведь дано понять, что покупаешь, что идет тебе в руки за бесценок. Николай Борисович до конца дней не утратил инстинкта великого охотника-коллекционера…

Джованни Батиста Тьеполо. «Встреча Антония и Клеопатры». Около 1749 г. Венеция. Палаццо Лабия.

Джованни Батиста Тьеполо. «Пир Клеопатры». Около 1749 г. Венеция. Палаццо Лабия.

Культура — культурой, но и к политическим делам своего «министра культуры» Екатерина регулярно привлекала. В 1795 году ему поручалось возглавить Комитет «По рассмотрению следствия по делу о восстании в Польше». Этим деянием Николай Борисович положил продолжение семейной «традиции» расследования всевозможных злоупотреблений, мздоимств и нарушений законов. Поляки имели к этому какую-то удивительную склонность на протяжении многих столетий, равно как и многие русские.

Императрица Екатерина умела не только «загрузить работой», но, в отличие от большинства современных «работодателей», умела и любила щедро награждать за ее удачное исполнение. В 1794 году получил очередную царскую награду и Николай Борисович. Правда, награда эта оказалась весьма своеобразной, вполне в духе Екатерины Великой…

Однако прежде чем говорить о царской щедрости, стоит отправиться за кулисы петербургских Императорских театров, где некогда царили не только Музы, но и всесильный Директор — князь Юсупов, назначенный на это «царствование» очередным Императорским Указом.

Иоганн Батист Лампи-старший. «Портрет князя Н. Б. Юсупова». После 1794 г. ГЭ. Портрет написан для Императорской Академии Художеств.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.