Глава 8 Объект «Б-Зет»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 8

Объект «Б-Зет»

Грохот стоял неимоверный. Повсюду рвались снаряды, слышался леденящий душу вой «сталинских орг?нов»[191], не прекращающийся ни на минуту гул артиллерийской канонады, треск пулеметных и автоматных очередей. В середине большого окна, заложенного совсем недавно красным кирпичом, зияла узкая щель амбразуры. Оттуда при каждом близком разрыве в комнату влетал поток горячего воздуха и кирпичной пыли. При этом чувствовалось, как содрогаются стены, готовые вот-вот рухнуть и завалить всех тех, кто находился в данный момент в помещении. При этом с потолка то и дело осыпалась штукатурка, а иногда падали целые куски потолочного покрытия, засыпая пол мелкими обломками.

Оберфюрер Бёме, одетый в камуфляжную куртку грязнокоричневого цвета и грубые серые штаны, заправленные в высокие горные ботинки, в каске с застегнутым под подбородком ремешком, опустил руки с биноклем, в который он в течение нескольких минут рассматривал полыхающий город.

— Все. Надо уходить. Русские уже на Кайзер-Вильгельм-платц. Если мы…

Он не успел договорить. Страшный грохот поглотил все вокруг. Как будто гигантская кувалда с размаху ударила по потолку, стены заходили ходуном, откуда-то сверху посыпались обломки кирпича. В примыкавшем к комнате коридоре послышался чей-то истошный крик.

В помещении Королевского замка, в котором был оборудован наблюдательный пункт, вместе с оберфюрером Бёме, командиром сводного полка, сформированного из подразделений полиции, СД и СС, дислоцированных в Кёнигсберге, и получившего название «полка Бёме», находились несколько офицеров его штаба, а также генерал-майор ОРПО[192] Шуберт и майор охранной полиции Фойгт, командовавший остатками 31-го полицейского полка.

Во второй половине дня девятого апреля стало очевидным, что падение Кёнигсберга — дело нескольких часов. Части Красной Армии, четвертый день штурмующие город, практически уже заняли столицу Восточной Пруссии. В руках обороняющихся оставалось всего несколько опорных пунктов в центре города — бастион «Штернварте», казармы «Троммельплатц» и «Кронпринц», башни «Дер Врангель» и «Дер Дона», район площади Парадеплатц[193], где располагался штаб коменданта крепости генерала Ляша, здание правительства на Миттельтрагхайм[194] и, естественно, сам Королевский замок. Силы были неравными. Атакующие были воодушевлены близкой победой, а воля к сопротивлению уже и так деморализованных частей вермахта и фольксштурма была окончательно сломлена.

— Уходим! Теперь уж точно пора!

Эти слова Бёме, несмотря на грохот, услышали все, находившиеся в комнате. Он резко повернулся, что-то сказал своему адъютанту и пошел к двери. Потом еще раз окинул погруженное в полумрак помещение, офицеров и солдат, находившихся в нем, и, обращаясь к верзиле в серо-зеленой форме панцергренадера с перевязанной рукой, сказал:

— Майор Фойгт! Вы остаетесь в замке! Стойте до последнего! Королевский замок — это слава тевтонского духа! Его стены помогут вам выстоять, как помогли выстоять нашим доблестным предкам семьсот лет назад! Да поможет вам Бог! Хайль Гитлер!

— Хайль! — Майор полиции Фойгт неожиданно резко выбросил вверх руку и замер в нацистском приветствии.

«Да, этот будет сражаться до последнего. Умрет, но не уйдет из развалин замка», — отметил про себя Бёме. Понимая, что оставляет этого фанатичного майора, а с ним еще около двухсот солдат и офицеров полицейских и эсэсовских частей, прорвавшихся утром в замок, на верную гибель, Бёме вместе с тем не испытывал к ним никакой жалости. Более того, он в каком-то смысле даже презирал их, считая примитивными и глупыми существами, наивно верящими в идеалы национал-социализма и гениальность фюрера. Сам он уже давным-давно разочаровался в нацистском движении, а Гитлера считал бездарным политиком, который не смог воспользоваться ни захваченной им властью, ни завоеванными победами, ни громадными территориями порабощенных государств. Правда, это нисколько не мешало Бёме служить в СД, беспощадно расправляться с «врагами рейха» и постоянно демонстрировать свою преданность «великому вождю германского народа Адольфу Гитлеру».

Из книги Отто Ляша «Так пал Кёнигсберг. Борьба и гибель восточпопрусской столицы». Мюнхен, 1958 год

«…Прямой атаки замка со стороны русских вообще не было, а недостаток связи с внешним миром привел к тому, что факт капитуляции не сразу стал известен в замке. Только уяснив безнадежность положения, командир фольксштурма предложил своим людям пробиваться по отдельности…

Замок находился под сильным обстрелом, главным образом из артиллерийских орудий навесного действия. В замке уже было много убитых и раненых. Положение было безнадежным…»

Оберфюрер, его адъютант, трое офицеров вновь сформированного штаба «полка Бёме», оберштурмбаннфюрер Готцель, оберштурмфюрер Вурц и генерал-майор полиции Шуберт, до этого возглавлявший боевую группу, сформированную из остатков полицейских и эсэсовских частей, спустились в подвальные комнаты южного крыла Королевского замка.

То, что они увидели внизу, повергло всех в шок. Еще вчера боеспособные подразделения превратились в деморализованное скопище потерявших человеческий облик бродяг в рваной униформе, без оружия и знаков различия. Анфилады подвальных комнат были битком забиты стонущими, плачущими, воющими от боли ранеными, пьяными солдатами и офицерами, среди которых было немало фольксштурмистов. Медсестры и санитары пытались хоть как-то облегчить страдания лежащих вповалку раненых, но сделать это было невозможно — не было лекарств, некуда было класть вновь поступающих и выносить умерших.

Бёме и сопровождавшим его офицерам приходилось перешагивать через распростертые на каменном полу тела, то и дело натыкаясь на трупы, лежащие в самых неестественных позах, на брошенное оружие и амуницию, униформу и каски, пустые бутылки и вскрытые консервные банки. Навстречу им то и дело попадались одетые в штатскую одежду, небритые и грязные люди, многие из которых едва держались на ногах от выпитого вина и водки. Бессвязное бормотание, стоны и ругань перемежались с хриплыми голосами телефонистов, которые безуспешно пытались восстановить связь с другими частями и соединениями. Запах от чадящих коптилок, тошнотворный дух множества потных и грязных тел, дурманящий смрад разложения смешивались с затхлым воздухом подземелья.

Когда оберфюрер Бёме попытался протиснуться в очередной дверной проем, ведущий в соседний подвал, перед ним возникла фигура унтер-офицера в наброшенном поверх униформы теплом дамском платке. Из-под расстегнутого кителя виднелась рваная майка с эмблемой, изображающей орла со свастикой. В руке он держал початую винную бутылку. На его давно небритом, в ссадинах лице блуждала безумная улыбка.

— А-а-а? Куда-а-а? Бежать?

Адъютант оберфюрера, уже прошедший немного вперед, вернулся и, взяв пьяного за плечи, прорычал ему прямо в лицо:

— Прочь с дороги! Пошел вон!

Пьяный как-то сразу обмяк и вжался в стену, пропуская старших чинов. Но, как только последний офицер вышел из комнаты в смежное помещение, он громко крикнул:

— Сволочи! Крысы! Нам тут подыхать, а вы!..

Бёме повернулся к шедшему следом эсэсовскому офицеру и сквозь зубы проговорил:

— Угомоните этого придурка!

Эсэсовец немного отстал от группы, вернулся в комнату, из которой все еще доносились крики пьяного унтер-офицера. Послышались какой-то глухой удар, сдавленный хрип и звук падающего тела.

Пройдя по длинному, абсолютно темному, коридору, группа офицеров наконец вышла к лестнице, ведущей наверх. Здесь гром канонады и грохот разрывов слышались еще больше. Чувствовался резкий запах гари и пороха. Ступени были усеяны обломками камней, повсюду валялись усыпанные кирпичной пылью трупы в униформе и гражданской одежде.

Для того чтобы попасть в примыкавшее к этой части Королевского замка зданию Унфрида, надо было пройти несколько десятков метров по замковому двору, на котором то и дело рвались снаряды и мины. Это было смертельно опасно, но другого пути добраться до спасительного подземного хода, выводящего из замка в глубь Старого города, не было. Глубоко законспирированный объект «Вервольфа» под названием «Б-Зет» строился как раз на этот крайний случай — чтобы можно было выбраться из замка после того, как кольцо окружения замкнется вокруг него.

Перед выходом на улицу группа немного замешкалась. Замковый двор был окутан едким дымом, то тут, то там землю вспахивали столбы взрывов, после которых во все стороны летели камни и осколки. В центре двора догорал последний из трех бронетранспортеров, которые прибыли в замок накануне штурма. Северное крыло, разрушенное еще в прошлом году, но в марте переоборудованное для нужд обороны, было затянуто пеленой серого дыма.

Первым рискнул выйти во двор один из офицеров штаба Бёме. Он перебежками бросился в сторону зияющего пустыми глазницами здания Унфрида и быстро исчез в темном провале подъезда. Следом за ними побежали остальные. К счастью, за эти несколько минут во дворе не разорвалось ни одного снаряда, ни одной мины, и все, благополучно добравшись до восточного крыла, смогли наконец перевести дух.

Когда офицеры спустились на один лестничный пролет вниз, то увидели, что в этом подземелье творится то же самое — сотни раненых, среди которых немало тяжелых, полупьяные, деморализованные солдаты в рваном обмундировании и без оружия, забившиеся по углам жители окрестных домов, надеявшиеся, по-видимому, найти спасение за массивными стенами Королевского замка.

Все помещения подвального этажа были заняты лазаретом. Тусклый, едва различимый свет освещал ряды многоярусных нар, сплошь заполненных человеческими телами. Смрад стоял такой, что у проходящих через эти казематы закружилась голова и начались приступы рвоты. Были слышны стоны, просьбы, мольбы о помощи, невнятное бормотание. На полу вповалку валялись трупы, источающие едкий запах разложения. Ни врачей, ни санитаров уже не было видно. Так, наверное, должна выглядеть преисподняя, где грешники подвергаются вечным мукам, где царит страдание и господствует ужас.

Оберфюрер Бёме, прикрывая нос рукавом камуфляжной куртки, протискивался вслед за Готцелем, который медленно, но уверенно вел всю группу между рядов нар, неизвестно каким образом ориентируясь во мраке подземелья. Под ногами хрустело стекло, на сапоги и ботинки постоянно что-то налипало, отчего идти было трудно и неудобно.

— Бедняги, их, должно быть, бросили все, и теперь они… — тихо сказал, обернувшись к Бёме, Готцель.

— Они отдали свою жизнь за Германию и фюрера! Немецкий народ будет помнить их всегда! — не то ответил, не то просто сказал, размышляя вслух, оберфюрер Бёме.

Они зашли в небольшое помещение, прилегающее к подвальным комнатам, занятым лазаретом. Так как света здесь уже не было совсем, адъютант оберфюрера и один из офицеров включили карманные фонарики. Комната, по-видимому, служила раньше для каких-то хозяйственных нужд — повсюду были разбросаны чугунные решетки и ржавые железные скобы, стоял высокий ящик без крышки, заполненный металлическим хламом, в углу были свалены в кучу обрезки водопроводных труб с ошметками пакли, старые, покрытые плесенью щетки с длинными ручками, строительный мусор.

— Ну что, Зигфрид, где ваш хваленый «Б-Зет»?

— Минуту, господин оберфюрер.

Готцель подошел к противоположенной от двери стене, посветил на нее фонариком, и все увидели едва различимую точно под цвет стен металлическую дверь, покрытую ржавчиной и известковой пылью. Взявшись рукой за грубую скобу, заменяющую ручку, он потянул дверь на себя. Она открылась со скрипом, обнажая небольшое пространство внутри, образованное толстыми капитальными стенами подвала. Готцель направил луч фонарика в дверной проем — буквально в метре он натыкался на вторую, уже более массивную металлическую дверь, закрытую на две тяжелые железные скобы с большими висячими замками причудливой продолговатой формы.

Достав связку длинных фигурных ключей, Готцель открыл сначала верхний замок, затем нижний, сбросив при этом петли с крюков так, что они громко стукнули по металлу. Вставив ключ в замочную скважину, он несколько раз повернул его. Раздались щелчки, затем протяжный скрежет, будто кто-то провел по зубьям большой шестеренки. Подняв руку куда-то в верхнюю часть дверного проема, где угадывалась полость в кирпичной кладке, Готцель со всей силы потянул на себя железный рычаг, на который был надет обрезок резинового шланга. Дверь плавно стала отодвигаться вовнутрь.

— Готово, господин оберфюрер.

— Хорошо, Готцель. Теперь, камрады, каждый из нас должен сделать то, что подсказывает ему долг. Вы, генерал-майор… — Бёме повернулся к Шуберту. — …должны убедиться в том, что этот майор Фойгт продержится еще хотя бы два часа, а затем вместе с Пешке и Деннингхаусом… — Бёме окинул стоящих офицеров взглядом. — …и другими… воспользуетесь этим ходом и через развалины Альтштадта попытаетесь прорваться в сторону Ратсхофа и далее до Йудиттена. О местоположении нашего объекта вам сообщит оберштурмфюрер Вурц. Готцель, отдайте ему ключи. А вы, Вурц, действуете согласно плану. Со мной идут Готцель и Отто. Да поможет нам Бог! Мы еще вернемся! Прощайте!

Бёме пожал руку каждому, поправил ремень автомата, висящего за спиной, и молча пошел вслед за Готцелем, который уже протискивался в узкую щель, образованную приоткрывшейся дверью, ведущей в подземный ход. Маленькое пятнышко света карманного фонаря прыгало по каменным стенам туннеля, ведущего полого вниз.

Как только Бёме, Готцель и адъютант оберфюрера исчезли в темноте подземного хода, оберштурмфюрер Вурц взялся за торчащий из верхней части дверного проема рычаг и надавил на него снизу вверх. Дверь бесшумно стала закрываться, пока не раздался характерный щелчок. Теперь остающихся в замке отделяла от ушедших мощная стальная преграда, преодоление которой давало хоть какой-то шанс на спасение.

— Господа, — в тиши подземелья прозвучал резкий голос генерал-майора Шуберта. — Я считаю унизительным для офицера тайком выбираться из замка крысиной норой. С нами еще две сотни бойцов. Мы должны оказывать сопротивление противнику до последнего, а потом будь что будет.

В ответ не прозвучало ни слова. Все молчали, осмысливая сказанное. Произнеся эти слова, Шуберт отнимал у каждого последнюю надежду. Оставаться в катакомбах полуразрушенного замка среди трупов и умирающих не хотелось никому, но перечить старшему по званию было невозможно. Только оберштурмфюрер Вурц, как сотрудник СД, теперь уже лишившийся своего командира и начальника, сказал:

— Господин генерал-майор, разрешите оставить вас. У меня и моих людей есть боевая задача. Мы ее выполним. Подполковнику Пешке я подробно рассказал о том, где находится один из наших объектов в Йудиттене. Там вы сможете переждать несколько дней, переодеться в гражданскую одежду, подобрать себе документы. Советую вам пробираться в сторону кладбищ у Луизенвала, потом по канализационному коллектору километра два до самого Йудиттена. Он выходит где-то в районе Йудиттенской кирхи…

— Я знаю. Не будем терять времени. Удачи вам, Вурц!

Они так же молча, как несколько минут назад, прошли через ряд комнат, занятых лазаретом, пожали друг другу руки и, выйдя во двор, перебежками направились в разные стороны: Вурц и еще один сотрудник СД метнулись в сторону башни Хабертурм, а генерал-майор Шуберт и другие офицеры прежним путем стали пробираться в северное крыло замка, где всем распоряжался майор Фойгт. Казалось, что обстрел за это время немного утих, но еще слышался вой самолетов, которые теперь безраздельно господствовали в небе, сбрасывая бомбы на дымящиеся кварталы и поливая пулеметным дождем оставшиеся очаги сопротивления немецких войск.

Как только за оберфюрером, его адъютантом и Готцелем закрылась стальная дверь и они очутились одни в наклонном туннеле, Бёме отчетливо произнес:

— Подождем десять минут, и, Зигфрид, давайте!

— Господин оберфюрер, нам надо отойти хотя бы метров на двадцать.

— Пошли!

Готцель и адъютант оберфюрера Отто светили своими фонарями, а Бёме, придерживаясь рукой за шершавую кирпичную стену и стараясь не споткнуться, медленно продвигался по туннелю. Он был довольно тесным, около полутора метров в ширину и не более двух метров в высоту. Сложенный из старинного красного кирпича, с полукруглым сводом, с нишами и узкими кельями-комнатами, попадающимися то справа, то слева, он возвращал во времена Средневековья, когда подобными ходами пользовались рыцари Тевтонского ордена. Сюда не доносилось ни звука, лишь изредка стены подземного туннеля как бы слегка вибрировали. Наверное, в это время где-то там, над толщей земли и обломков зданий разрывался снаряд или мина, а может быть рушились под бомбами стены стоящих наверху домов.

Добравшись до того места, где подземный ход едва заметно изгибался в левую сторону, Готцель пригласил своих спутников спрятаться в небольшой нише в стене. Затем в темноте рукой нащупал среди кирпичной кладки маленькую металлическую дверцу, приоткрыл ее и, запустив куда-то внутрь руку, громко сказал:

— Внимание! Взрываю!

Сразу же там, откуда они только что пришли, раздался мощный взрыв. Сильная ударная волна — смесь пороховых газов, горячего воздуха, осколков кирпича и каменной пыли — ударила вдоль туннеля, так что укрывшиеся в нише больно стукнулись о стену. Туннель заполнился удушливым дымом. Лучи света от фонарей практически не пробивали его, и это создавало ощущение крайней опасности и безысходности.

— Зигфрид, Зигфрид! — Бёме закашлялся. — Давайте быстрее отсюда! А то здесь можно сдохнуть от дыма!

Они, придерживаясь друг за друга, поспешили удалиться от места взрыва.

— Теперь, господин оберфюрер, нас уже никто… никто не догонит.

Направленный взрыв фугаса не только завалил подвал в замке по ту сторону двери, но и обрушил свод туннеля на несколько метров вглубь, отрезав подземный ход от Королевского замка. Судя по наклону туннеля и удаленности от исходной точки, можно было предположить, что троица уже находилась где-то в районе улицы Альтштедтише Ланггассе и вот-вот должна была достигнуть глубоких подвалов универсального магазина Рудольфа Карштадта. Сам универмаг был разрушен еще во время августовской бомбардировки Кёнигсберга, и рухнувшие перекрытия пятиэтажного здания, казалось, погребли своей массой все, что находилось под землей. Однако, когда подразделения «Вервольфа» начали сооружать объект «Б-Зет», строителям удалось соединить старый рыцарский подземный ход с подвалами универмага узким, но вполне сносным для передвижения туннелем, сложенным из железобетонных плит и проходящим вдоль внутренней стены фундаментов домов на улице Шмидештрассе. У туннеля не было выхода в канализационный коллектор Старого города, но он соединялся узкими лазами с рядом сохранившихся среди развалин водосточных колодцев, что позволяло в случае необходимости выбраться на поверхность в наиболее приемлемом месте.

С трудом протискиваясь в узкой щели подземного хода, то и дело задевая головой и плечами за выступы неровно подогнанных плит, за торчащие из кирпичной кладки фундаментов металлические крюки, спотыкаясь о неровности каменного пола, они медленно продвигались к центру Старого города. Дважды им пришлось идти по колено в воде, которая просачивалась в подземелье откуда-то сверху, несмотря на обилие дренажных каналов и водоотводных коллекторов.

О том, что они наконец добрались непосредственно до объекта «Б-Зет», оборудованного в подвале разрушенного универмага, догадаться было можно по тому, что туннель уперся в металлическую дверь. У Бёме и его адъютанта, наверное, екнуло сердце при мысли о том, что дверь надо будет отпирать, а ключи они отдали Вурцу, который остался где-то там, за завалом. Но Готцель, вероятно, догадываясь о беспокойстве своих спутников, проговорил:

— Вот и пришли, господин оберфюрер.

Прилагая недюжинные усилия, он отодвинул массивный засов и потянул на себя ручку двери. Она неожиданно легко поддалась, и все по очереди вошли в просторное помещение. Одна стена его была сложена из крупного кирпича, три другие представляли собой бетонные плиты, аккуратно подогнанные друг к другу. Щели между плитами были промазаны черной герметической массой, блестевшей при свете фонаря. Из комнаты выходило в соседние помещения несколько дверей-арок. Вдоль стен стояли высокие оцинкованные ящики, на открытых металлических стеллажах лежали банки, коробки, мешочки. В центре подвальной комнаты стоял массивный стол, рядом с ним две широкие деревянные лавки. В углу комнаты угадывались очертания трехстворчатого шкафа. Было совершенно сухо, но холодно.

— Садитесь, господин оберфюрер. Я сейчас! — Готцель уверенно прошел в один из арочных проемов, немного повозился там, после чего раздался мерный стрекот движка. Помещение озарилось тусклым светом прикрепленного к потолку фонаря в металлической сетке. В затхлый воздух подземелья пахнуло свежим ветерком.

«Заработала вентиляция», — догадался Бёме.

— Господин оберфюрер, теперь нам надо переодеться, подкрепиться и действовать, как условились!

— Готцель, вы молодец! Я, конечно, знал по докладам об этом объекте, но абсолютно не предполагал, что здесь так уютно. Знаете, совершенно не хочется выходить отсюда. Здесь так надежно и… чувствуешь себя так уверенно.

— Господин оберфюрер, одежда в шкафу. Все подобрано под ваши размеры. Документы здесь. — Готцель выдвинул ящик стола и достал оттуда аккуратно упакованную в прорезиненный мешочек папку. В ней были документы на инженера Губерта Раймана, проживавшего на Кайзерштрассе, тридцать четыре и погибшего во время бомбежки еще в 1944 году. Специалисты СД изрядно потрудились над разработкой легенды для своего начальника и обеспечения необходимых ему документов прикрытия. Все было подлинным, даже записи во всевозможных регистрационных книгах. Родственников у Раймана не было, соседи погибли во время налета, а о друзьях и знакомых побеспокоилось гестапо. Теперь Бёме даже советский СМЕРШ был не страшен. Конечно, лишь в том случае, если его не выдал бы кто-либо из своих или не опознал кто-то, кто знал в лицо.

Через час в подземной «гостиной» объекта «Б-Зет» сидели трое штатских, одетых в старые, но добротные костюмы и пальто. Они с видимым удовольствием поглощали бутерброды с тушенкой, грызли вяленую рыбу и запивали все это горячим эрзац-кофе. На столе стояла початая бутылка вишневого ликера.

Бёме, слегка осоловев от выпитого, рассматривал разложенную на столе топографическую карту с нанесенной на нее обстановкой.

— Зигфрид, мы находимся вот здесь, да?

— Так точно, господин оберфюрер!

— Не «господин оберфюрер», а «господин Райман»!

— Так точно, господин Райман!

— Вот так-то! Мы находимся под этим кварталом?

— Да!

— А что теперь? Надо будет идти вот так? — Бёме провел пальцем вдоль улицы Шмидештрассе в сторону Прегеля.

— Господин обер… Простите! Господин Райман, у нас есть три возможности для дальнейшего движения: так, как вы показали, то есть прямо к Прегелю. Но там уже русские строят переправу. Мост-то ведь взорван! Думаю, что идти туда нельзя. Второй вариант — добраться по отводному туннелю до площади Кайзер-Вильгельм-платц, а там выбраться наружу и дальше через Лаак в сторону Прегеля. Но, по данным на сегодняшнее утро, русские уже прорвались в район площади. Наверное, этот вариант тоже не годится. Я предлагаю…

— Зигфрид, вы докладывали мне, что вся операция по нашему выводу через объект «Б-Зет» проработана до мелочей, а теперь рассказываете мне про какие-то три варианта!

— Да, но господин… Раймен…

— Райман!

— Простите! Господин Райман, ситуация меняется каждую минуту. Лодка ждет, как мы договорились, до пятнадцати часов. Там, где она стоит, уже идут бои. Русские форсировали Прегель и разворачивают наступление к северу. Сейчас… — Готцель посмотрел на часы. — Сейчас девять сорок семь. В нашем распоряжении пять часов. Я предлагаю, не мешкая, продвинуться по основному туннелю еще метров пятьдесят. Там есть выход через сточный колодец во двор одного разрушенного дома. Это в районе Альтштадтской ратуши. Позади нее был склад от винного погребка «Ратскеллер». Знаете?

— Знаю.

— Так вот, мы там выберемся на поверхность. Вокруг — сплошные развалины. Там даже не строились опорные пункты. Думаю, русские туда тоже не полезут. Выйдем на поверхность… Будем пробираться через склады и бараки Лаак в сторону городского холодильника. Дальше — через газовый завод и трамвайное депо. Надеюсь, что через промышленную зону идти гораздо надежнее. Метров семьсот, и мы у лесопилки. «Зеехунд» ждет нас в подводном положении. Если мы утверждаем этот план, я попробую связаться по рации с Принцхорном.

— Валяйте!

— Есть!

Готцель снова вышел в соседнее помещение, провозился там несколько минут и затем вернулся в комнату, где сидели Бёме и его адъютант.

— Ничего не получается, идет сильная помеха. Может, антенна… Наверху же рвутся снаряды. Господин оберфюрер, надо идти! Больше нельзя терять время.

— Хорошо, Зигфрид. Сейчас идем. — И, обращаясь к адъютанту, Бёме сказал: — Отто, подождите в соседней комнате!

Когда тот вышел, оберфюрер понизив голос, прошептал:

— Скажите, Зигфрид, список объектов «W», в том числе тех, в которых укрыты ценности, находится только у меня и у вас? Его больше ни у кого нет?

— Господин Райман! Я уже докладывал вам, что этот список был подготовлен в трех экземплярах, один я сразу передал вам, второй — у меня, а третий мы сожгли вместе со всеми материалами еще на Ленсаллее.

— Надеюсь, вы понимаете, Зигфрид, что мы с вами владеем ключом не только к объектам «Вервольфа», но к громадным ценностям рейха. Ведь теперь никто, кроме нас с вами, не сможет точно указать, где находятся объекты «W» в Кёнигсберге и вокруг него. Разве что русские найдут что-то сами или среди немцев найдутся предатели или изменники…

— Господин Райман! Даже если найдутся предатели, то все равно полных сведений об объектах не имеет никто!

— Кроме нас с вами, Зигфрид! Кроме нас с вами!

— Так точно!

— А это ко многому обязывает, Готцель!

— Я сделаю все, что требует от меня долг перед рейхом и фюрером!

— Я знаю, Зигфрид! Ну что ж, в дорогу! Да поможет нам Бог!

Оберфюрер Бёме и его спутники, как и надеялся Готцель, выбравшись из подземелья, смогли преодолеть руины Старого города и даже не столкнуться с советскими солдатами. Они, как могли, старались избежать и контакта со своими, поэтому шарахались в сторону от каждого выстрела или автоматной очереди. Это было чудом, но они смогли перебежками пересечь полностью простреливаемую улицу Кантштрассе и не встретиться с русскими штурмовыми группами, которые очищали квартал за кварталом. Кругом рвались снаряды, поднимались столбы дыма, градом летели осколки, а трое цивильных немцев, перебегая от развалины к развалине, от воронки к воронке, настойчиво двигались в только им одним известном направлении.

Когда беглецы выбрались в район газового завода и смогли наконец перевести дух в какой-то яме рядом с его искореженными, покрытыми черной копотью сооружениями, их довольно приличная одежда, в которую они облачились каких-нибудь полтора часа назад, превратилась в грязное и изодранное облачение нищих. Руководитель службы безопасности Восточной Пруссии и два его ближайших сотрудника выглядели, как испуганные и оглушенные от артобстрела и бомбежки обыватели, ищущие спасения подальше от огня и разрывов.

Когда оставалось совсем немного до лесопилки, расположенной прямо на берегу Прегеля, там, где в реку впадает протекающий по западной части Кёнигсберга ручей Хуфен Фрайграбен[195], они все-таки наткнулись на группу советских солдат, двигающихся в направлении трамвайного депо. Один из русских вскинул автомат и дал длинную очередь в их сторону. Затем прокричал что-то своим товарищам, и они все разом стали поливать свинцом фасад разрушенного дома, за которым укрылись Бёме и его спутники. Громко вскрикнул от боли адъютант. Пули, видно, попали ему выше колена и разворотили бедро. Он зажимал рану руками, но кровь хлестала из нее, орошая землю и расползаясь черным пятном на брюках.

Бёме наклонился к лежащему рядом Готцелю и прошептал ему на ухо:

— Зигфрид, Отто тяжело ранен. Ему не выжить. Помоги ему. Это будет смерть, достойная солдата. Смерть в бою…

— Да, господин оберфюрер, я сейчас.

Бёме осторожно выглянул в пролом в стене — русских видно не было. Наверное, они продолжили бросок в сторону трамвайного депо. С противоположенной стороны Прегеля без устали палили пушки. Из района многоэтажных сараев-шпайхеров, расположенных у Индустриальной гавани, доносился шум ожесточенного боя. Где-то в стороне Нассер Гартена[196] со страшным ревом вспарывали небо ракеты — это давали залп за залпом советские реактивные минометы. В небе, затянутом пеленой дыма, с воем проносились советские самолеты, поливая все смертоносными очередями и бросая бомбы. Все сливалось в невообразимый грохот и говорило лишь об одном — часы Кёнигсберга сочтены, и тот, кто не успеет выбраться из города до того самого момента, когда будет сломлен последний очаг сопротивления, должен быть готов испить до дна чашу унижения и позора, которая достается побежденным.

И все-таки выстрел из пистолета, прозвучавший совсем рядом, заставил Бёме вздрогнуть. Он понял, что Отто, его адъютант и проверенный товарищ, который следовал за ним повсюду еще с тех дней, когда Бёме возглавлял каунасское подразделение СД, этот самый надежный его сотрудник, отошел в небытие. «Но у нас не было другого выхода, — успокоил себя оберфюрер. — Было бы хуже, если бы Отто попал в руки русских и они допытались бы от него, у кого он служил. Тогда уж наверняка русские контрразведчики раскрутили бы парня и все наши секреты пошли бы прахом!» Так или примерно так думал Бёме.

Им потребовалось около часа, чтобы преодолеть завалы на подходе к лесопилке, а главное — чтобы снова не наткнуться на русских. Хаотическая перестрелка слышалась повсюду, и поэтому трудно было определить, откуда может прийти опасность или настичь вражеская пуля. Когда Бёме и Готцель подползли к краю опорной стены из желтого кирпича с металлическим ограждением, чтобы определить, где лучше спуститься с моста к воде, совсем рядом с железнодорожной насыпью раздался сильный грохот, блеснули языки пламени, а затем повалил густой черный дым. По-видимому, снаряд попал в один из резервуаров для хранения нефти и остатки топлива воспламенились, дополнив ужасающий пейзаж черными штрихами клубов дыма.

— Господин оберфюрер, я сейчас! — Готцель соскользнул тренированным телом вдоль опорной стены, удерживаясь руками за край, и исчез под мостом. Бёме показалось, что Готцеля не было очень долго, и он уже стал с тревогой думать, что с тем что-то стряслось. Ведь Зигфрид Готцель был единственным связующим звеном с притаившимся где-то здесь «Зеехундом» — подводной лодкой-малюткой, присланной сюда по распоряжению корветтен-капитана Ноймана, командира «Морской команды донесений М-166» для эвакуации из Кёнигсберга руководителя восточнопрусской службы безопасности оберфюрера СС.

Бёме уже хотел было сам спуститься к воде, как появился Готцель.

— Скорее, скорее! Они здесь. Чуть было не ушли! Скорее!

Бёме устремился вслед за Готцелем. Они пролезли под металлическими балками, цепляясь за колючую проволоку, свисающую с моста, и торчащие шляпки болтов. По пояс в воде, которая мутным потоком неслась к Прегелю, держась за угрожающе нависающую под мостом трубу, они кое-как достигли того места, где ручей впадал в реку. Только теперь Бёме понял, что место это выбрано неспроста. Они были совершенно не видны тем, кто мог двигаться вдоль реки, так как находились под прикрытием моста. От ненужных глаз с другой стороны реки, а Прегель здесь был шириною метров шестьсот, их закрывала узкая полоска острова Коссе. Со стороны же вагоностроительной фабрики «Штайнфурт» их не было видно вовсе — все закрывали обгоревшие остовы сараев, барачных зданий и других хозяйственных построек.

Когда Бёме увидел лодку, он буквально онемел. Перед ним рядом с берегом среди плавающего мусора, в основном пустых бочек и намокших досок, из затянутой масляной пленкой речной поверхности торчала похожая на большую консервную банку боевая рубка «Зеехунда». Бёме ожидал увидеть хотя бы некое подобие настоящей боевой рубки. Он дважды бывал на подводных лодках, и оба раза в Пиллау. На большой подводной лодке двадцать первого типа, которая один раз зашла в военно-морской порт под покровом ночи, надстройка была такая высокая, что на ее верхней части помещались более десятка человек.

Но даже и на более мелких подлодках боевая рубка казалась основательной, надежной и прочной. Здесь же оберфюрер Бёме увидел совершенно хрупкое сооружение — не то перевернутое корыто, не то большой таз из тонкой жести. Торчащий прутик перископа еще более усиливал ощущение ненадежности этого подводного аппарата.

«И я должен буду проделать на этой посудине сотни километров, и в основном под водой! — испуганно подумал Бёме. — Может быть, лучше забросить эту затею и прорываться вместе с Готцелем по суше?»

— Господин оберфюрер, все готово! Надо немедленно отправляться. Русские могут оказаться здесь в любую минуту. Да и фарватер может быть в любой момент…

— Ладно, Готцель, не агитируйте! Я и сам знаю. Только уж очень страшно залезать в эту консервную банку!

Из открытого люка боевой рубки показалась голова Принцхорна.

— Господин Бёме, скорее. У нас очень мало времени. Забирайтесь в лодку, пока нас не заметили с самолета или — еще хуже — с берега! — буквально прокричал обер-лейтенант Принцхорн.

Бёме, чертыхнувшись, заспешил к лодке. С небольшого уступа на опорной стенке прямо к рубке была положена широкая доска с набитыми на нее поперечными брусьями. «Подготовили заранее», — мелькнуло в голове оберфюрера.

Он уже было ступил на доску, потом повернулся к Готцелю, испытующе посмотрел ему прямо в глаза.

— Прощайте, Зигфрид! Я знаю, вы смелый офицер и опытный контрразведчик. Вы не пропадете. Но не попадайте в руки русских! Они вам не простят многого. Прощайте!

— Удачи вам, господин оберфюрер! На Борнхольме все предупреждены, вас там ждут.

— Спасибо за все, Зигфрид! Хайль Гитлер!

— Хайль!

Оберфюрер Бёме спустя многие годы пытался вспомнить те страшные часы, которые он провел в чреве «Зеехунда», пробиравшегося в толще мутных вод Прегеля и Кёнигсбергского морского канала, но память сохранила лишь отдельные фрагменты этого страшного путешествия.

Он помнил, как Принцхорн задраил люк над головой, выключил дизель и включил электродвигатель для движения в подводном положении. Потом лодка быстро стала проваливаться куда-то вниз, пока не легла на дно реки. В отсеке было темно, несмотря на то что горел матовый светильник. В щель узкого иллюминатора Бёме не мог разглядеть абсолютно ничего, только шевеление мутной воды. Как командир лодки ориентировался в этой серой мгле, Бёме было совершенно не понятно.

Бёме помнил, как раздался взрыв и лодку сильно тряхнуло, погас и без того бледный свет, затрещали водонепроницаемые переборки, сорвало с болтов магнитный компас, и он, падая, ударил больно по ноге Принцхорна. Тот, взвыв от боли, бросил рычаги управления. Лодка стала заваливаться на левый борт. Послышалось журчание поступающей внутрь воды. Бёме казалось, что их гибель неминуема, и он уже потерял всякую надежду на спасение.

Принцхорн быстро пришел в себя, включил аварийный свет, потом проверил рули, убедился, что они работают, и принял решение продолжить движение. Воздуха стало явно не хватать, сердце бешено колотилось, готовое выскочить наружу, в ушах появился шум, который нарастал с каждой минутой.

— Господин оберфюрер, у нас вышла из строя вентиляционная установка. Придется всплывать. Мы сейчас находимся где-то на траверзе Циммербуде[197]. Там русских пока нет. Но как бы нам не досталось от своих! Если заметят, могут открыть стрельбу!

— Давайте всплывать, Принцхорн! Иначе я умру от удушья!

— Хорошо, господин оберфюрер! Я продуваю балластные цистерны!

Раздалось характерное шипение, лодка резко стала задирать носовую часть и стремительно начала подниматься с десятиметровой глубины. Просочившаяся в субмарину вода устремилась к корме, лодка приняла почти вертикальное положение. Так они и всплыли почти в километре от берега, на котором угадывались очертания Циммербуде.

Потом они убедились, что повреждения, полученные при взрыве, оказались незначительными, воду удалось довольно быстро откачать, заработали батареи, и они снова погрузились на глубину и продолжили путь по водам залива Фришес Хаф в открытое море. Им удалось преодолеть загроможденный остовами судов, катеров и барж фарватер у Пиллау, вырваться на морской простор Балтики, избежать встреч с вражескими кораблями и морскими катерами, успеть погрузиться в воду при появлении эскадры советских самолетов, барражировавших в прибрежных водах Балтийского моря.

Оберфюреру Бёме довелось добраться до датского острова Борнхольм, где его встретили люди из СД и помогли затеряться среди многочисленных масс перемещенных лиц, спасавшихся от молоха войны, и найти приют на теплых берегах Южной Америки. Вместе с ним ушли важнейшие документы кёнигсбергской СД, в том числе списки агентуры, оставленной в Восточной Пруссии на длительное оседание, полный список объектов диверсионно-террористической организации «Вервольф», в том числе так называемых объектов «W», конспиративных и явочных квартир на территории Кёнигсберга, а также полный перечень мест укрытия художественных ценностей, спрятанных гитлеровцами в последние недели войны в восточной столице Третьего рейха.

Само собой разумеется, что оберфюрер Бёме не знал, что оставленный им возле лесопилки оберштурмбаннфюрер Готцель не успел сделать и двадцати шагов после того, как лодка скрылась в мутных водах Прегеля. Его сразила шальная пуля, может быть, даже выпущенная из немецкого оружия. Готцель, выбравшись из-под моста, только поднял голову, чтобы посмотреть, свободен ли путь в сторону вагонзавода, как, вскрикнув от боли, повалился навзничь. Пуля пробила ему шею, и уже через несколько минут он примкнул к многотысячной армии трупов, разбросанных по всему городу, плавающих в водоемах, погребенных под развалинами.

На следующий день, когда в Кёнигсберге пал последний очаг сопротивления, а на восток потянулись многокилометровые вереницы пленных, один из советских солдат, разместившийся вместе со своим подразделением в уцелевшей части старого дома около трамвайного депо, набрел на труп Готцеля. Он брезгливо обыскал его, снял с руки часы с красивым браслетом, засунув руку во внутренний карман пиджака, нащупал толстый пакет, достал его, рассмотрел со всех сторон и, убедившись, что в нем находятся только какие-то бумаги, бросил его в придорожную канаву. Поднял ли кто еще этот пакет, заинтересовался ли его содержимым и передал «куда следует», об этом теперь не знает никто. Впрочем, некоторые события послевоенной истории дают пищу для размышлений и на этот счет.

О тех же, кто остался в Королевском замке, известно немногое. Установлено, что генерал-майору полиции Шуберту, начальнику штаба боевой группы подполковнику Пешке и начальнику оперативного отдела майору Деннингхаусу удалось все-таки выбраться из замка, так же как Бёме и Готцелю, проделать полный опасности путь и добраться до Йудиттена.

Они не смогли до рассвета выйти к обусловленному месту и разыскать среди дымящихся развалин объект «Вервольфа», о котором им сообщил оберштурмфюрер Вурц, и вынуждены были пережидать светлое время суток в одном из бункеров. В соседнем бункере спрятались еще несколько немецких офицеров, но были обнаружены русскими солдатами.

— Немцы, Гитлер капут! Выходи или будем стрелять! — кричали советские солдаты.

Немецкие офицеры посовещались немного и предпочли выйти из бункера, нежели встретить смерть в каменном мешке. Их обыскали, отобрали оружие и собирались было погнать к сборному пункту военнопленных, но, заподозрив, что в соседнем бункере тоже могут быть солдаты, сделали по-другому. Они подвели одного из офицеров ко второму бункеру, как раз к тому, где находился генерал-майор Шуберт, наставили на него автомат и потребовали от немца, чтобы он подал команду сдаться.

— Господа, вам надо выйти из бункера, иначе русские откроют огонь! — громко прокричал он. Но вполголоса добавил: — Господин генерал, здесь русские. Если вы не выйдете, они будут стрелять и бросать гранаты!

В ответ не раздалось ни звука. Из бункера тоже никто не вышел. Тогда советские солдаты в амбразуры и вентиляционные отверстия бросили несколько гранат, которые разорвались внутри. Тяжелая металлическая дверь, закрытая изнутри, тогда не поддалась. Скорее всего, генерал-майор Шуберт и его спутники застрелились еще до того, как в бункер были брошены гранаты. Во всяком случае, было известно, что они договорились об этом еще до того, как покинули Королевский замок.

Оберштурмфюрер Вурц, назначенный командиром одного из диверсионно-террористических отрядов «Вервольфа», сумел добраться до своего объекта. Более того, его отряду, практически единственному в оккупированном советскими войсками Кёнигсберге, удалось в течение месяца совершить несколько диверсионных и террористических актов, но после боевого столкновения с оперативно-войсковой группой СМЕРШ, в котором были убиты почти все бойцы отряда, «Вервольф» уже не представлял реальной опасности для советских войск. Сам Вурц на несколько лет исчез из Кёнигсберга, поселившись в небольшом литовском городишке Русне, расположенном в дельте Немана, где испокон веков проживало немецкое население так называемой Мемельской области. В 1957 году Вурцу удалось выехать в ГДР[198], где он поселился под чужой фамилией и умер незадолго до объединения Германии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.