Мой муж — Миша
Мой муж — Миша
Миша был кадровый военный, старший лейтенант, служил в Новосибирске. Окончил Саратовское танковое училище, а потом еще год доучивался на специалиста горюче-смазочных материалов и выпустился из училища в июне 1941 года. Старший брат Саша служил на флоте, а младший, шофер, воевал и еще не демобилизовался.
И вот я на работе… Девчонки как-то кричат мне:
— Зоя, иди, тебя вызывает какой-то красивый офицерик!
Я выхожу, на лестнице стоит Миша, и в мешочке привез тыкву от мамы. Ехал в Новосибирски сделал остановку передать тыкву. Ох уж эта тыква! Что она с нами сделала.
Я пригласила его к себе в гости. Родственник ведь… Клаве и ее маме он понравился. Клава за него. Вечером в темноте, когда уже улеглись все, а мы сидели с ним на кухне, разговаривали, вдруг мы поцеловались. Зачем я это сделала? Сама не знаю. И тогда ему рассказала:
— Знаешь, Мишенька, когда я была в пехоте, у меня была подружка Вера Бердникова, мы очень дружили, и вот она мне как-то говорит: «Зоя, давай попробуем с парнем каким-нибудь, а то нас убьет, а мы и не будем знать, что это такое», — а я ей в ответ: «Если убьет, то нам ведь будет все равно, мы же и знать ничего не будем, а если останемся жить? Какими глазами смотреть в глаза мужу?» Вера согласилась. Мы с ней вместе в партию вступили, а потом ее тяжело ранило, осколком пробило партбилет, я ее вынесла из боя, ревела и думала, вот ведь что она мне говорила, чувствовала, должно быть. Так вот, Мишенька, скажу я тебе, наверное, я берегла себя для Петра Михайловича, а если откровенно, то и не для него, а просто так вот получилось.
Он же мне ответил:
— Нет и нет, меня совсем не интересует твое прошлое, ты мне нужна такая, какой я тебя полюбил.
Мы просидели всю ночь, день прогуляли по городу, сходили в кино, а вечером я проводила его в Новосибирск. Он уехал, а я уже не находила себе места, мне его не хватало, и я почувствовала, что это, наверно, и есть настоящая любовь.
Он стал приезжать ко мне на свидания, вечером в субботу приезжает, а в воскресенье уезжает.
Однажды приехал его отец, Никита Федорович, в командировку в Барнаул. А в субботу явился Миша. Отец, конечно, догадался, почему он приехал. И Миша попросил разрешения жениться. Отец ответил, что он понимает, что нас смущает в нашем браке. Что мы вроде сводные родственники, но ведь мы в недалеком прошлом ими не были. Я человек современный, продолжал он, Зою уважаю, она давно мне как дочка. Как говорится, я вас благословляю. Мы его расцеловали. Попили чаю и на том и порешили.
На Новый год Миша ко мне приехал, а в крайкоме — елка, стол накрыт, танцы, песни, потом Миша встал и сказал, что мы женимся. Восторги, крики и т. д. Пригласили мы всех на свадьбу. А какая там свадьба. Все, кто хотел, вырезали свои талоны на спиртное, на закуску: красная рыба, хлеб, а картошка и свекла была из дома. Наделала я винегрету. Собрались у нас, а мы уже жили на частной квартире со своей фронтовой подругой Валей Быковой, которая меня, раненую, выносила. Собрались крайкомовские девчата, второй секретарь крайкома, сестра Мишина, Люба, было тесновато, но весело, и ничего, справили свадьбу.
А Миша продолжал меня навещать по выходным. Звонит отец, и потребовал, чтобы мы жили вместе. Я подала заявление на увольнение, меня уговаривает секретарь Голубков не бросать работу, мол, мы тебя запланировали на учебу в Москву в ЦКШ, да и офицеры, дескать, ненадежные люди и т. д. Конечно, перспектива в работе была, но любовь-то сильнее, да еще то, что я беременная.
Миша приехал и увез меня в Новосибирск. В маленькую комнату, где он жил с другим офицером, с Сашей, который уступил мне свое место. Жили по-холостяцки, все казенное, под соломенным матрасом — газеты на полу. Масло почему-то между газет.
Поехали они с Сашей, получили багаж, правда, не ахти какой. Но там был матрас ватный, одеяло и даже две подушки. Стали мы жить-поживать да добра наживать. В первую получку я пошла на базар, и мне понравился цветок в горшке, высотой с метр. Я его еле дотащила, а мне соседка и говорит:
— Что ж, больше ничего на базаре не продавали?
Что ж, думаю, пусть это глупо, зато красиво.
Воинская часть, где мы жили, была в Чкаловском районе. Это далеко и в лесу, транспорт не ходил. Когда я вставала на учет в РК ВКП(б), мне предложили должность инструктора, но я поблагодарила и отказалась, сославшись на то, что я беременна и ходить далеко. В части мне нашли должность замполита ВОХР, плюс заведующей клубом. Клуб небольшой, но кино демонстрировали регулярно. Была и самодеятельность.
Аживотикмойрос. Вотуже шесть месяцев. Миша как-то ушел на день рождения к другу, а я плохо чувствовала себя и отказалась. Ночью мне стало плохо, да так, что я порвала на себе рубашку, простынь на кровати, каталась по полу. Еле дождалась Мишу, он пришел, побежал за машиной, надели на меня полушубок, валенки большие — и в кабину полуторки. Привезли в «Скорую помощь», а там не знают, что со мной делать, а во флигеле жил профессор-гинеколог, его вызвали, он и сам не встречался с таким случаем. Дал команду готовить операцию и сказал, что будут удалять ребенка. Я уцепилась за кушетку руками: «не дам!».
— Вы же умрете, это же непроходимость.
— Пусть умру с ним и смерти я не боюсь, я уже умирала, не дам!
— Да что это за мамаша, хотите ребенка, возьмите малышку в детдоме.
— Нет! Хочу своего родного ребенка.
Сделали укол, и я крепко уснула здесь же на кушетке. Просыпаюсь, Миша все стоит у косяка двери, я потрогала живот, на месте. Вижу на вешалке полушубок, стоят валенки. Я ноги в валенки, Миша полушубок мне на плечи. Я ему:
— «Миша, увези меня отсюда поскорее, пока никого нет».
Увез.
Через полтора месяца у меня опять приступ, но легче, чем прежде. Миша меня опять отправил в «Скорую», там мне дали направление в роддом. И оставили в нем под наблюдением.
Миша рассказывал, что шофер, когда отвозили меня в роддом, нашел шапку и сказал, что по примете должен родиться сын. Я пролежала под наблюдением две недели, была диета, легкий массаж и т. д.
И вот 26 января родился сын. Четыре килограмма, такой бутуз, когда привозили кормить, я его сразу узнавала и не могла нарадоваться, какое прекрасное чувство материнства. Пока он сосал грудь, я ему самые сладенькие слова говорила. Был он такой обжорка, все соски оборвал, так что мне было больно. Ночью Миша его держит, сын сосет, а я плачу, слезы градом. Но потом все подлечили, и сосал он целый год. Чтобы мне помочь, как неопытной мамаше, приехала мама. Она помогала мне купать и кормить сына.
Зато он оправдал все мои муки, он самый добрый и любящий сын, Сереженька.
Мужа назначили к новому месту службы в Барнаул. Опять мы устроились на частной квартире. Хозяева баба Зина и дед Паша. Они добрые были, жили с ними дружно, пили чай, играли в карты, а сыну бабушка Зина доверяла свою шкатулку с пуговицами и другими мелочами. Однажды залез под кровать, забрался руками в банку с моченой брусникой, наелся, вылез весь в бруснике. Дружил с дедом Пашей, как проснется, кричит:
— Деда-а!
А дед ему:
— Серьга-а!
Я им помогала и по уборке, и дом обмазывала. А они с сыном иногда сидели, отпускали нас в кино. Так и жили. Потом нам дали квартиру, мы переехали, к нам приезжали мама и отец.
Мише присвоили звание капитана. К этому времени отменили карточки. Полки ломились в магазинах от всякой всячины. Икра самая разная, рыба, колбаса, мне нравились поросята заливные в баночках, буженина. Часто брала уток и запекала их с гречкой. Шли как-то по улице с Мишей, и я нашла 3 рубля, врезалось в память: на эти деньги можно было прожить неделю на молоке и хлебе. Младший офицер тогда получал что-то около 900 рублей.
Помнится, жили мы тогда в оптимизме. Отмена карточек, понижение цен и реально достаток и качество жизни у населения, а значит, и у нас, рос год от года. И я решилась родить второго ребенка. Забеременела, а у нас как раз гостила сестра Катя. Она меня стала уговаривать избавиться от беременности. Аборты тогда были запрещены, но мне врачи разрешили эту процедуру.
Миша пришел на обед, сели втроем и стали решать судьбу ребенка, Катя, конечно, боялась за мою жизнь, ведь и первая моя беременность была риском. Миша тоже колебался. А я, как сидела, вот так и потекли слезы, очень хотела дочку, а Мишина нерешительность меня раздражала, да и я еще раньше сходила в больницу и взяла направление. Оно лежало на столе. И произошло невероятное. Мой Миша, видя мои слезы, подходит к столу и рвет направление.
Я его сразу обняла и стала целовать, он совершил поступок, дал жизнь нашей дочке! Она стала расти у меня в животе…
И вот-вот мне рожать, а Миша приходит со службы и заявляет, что надо собираться. Он уезжает в Германию, а семью пока брать туда нельзя. Завтра придет машина, мы погрузимся, и он нас отвезет к родителям в Волчиху.
Погрузились, меня завезли в аэропорт, посадили в самолет, и я быстро долетела. А муж поехал машиной с сыном. Всю дорогу меня рвало, прилетели, вышла, легла на полянку и уснула. Потом знакомая девушка довела меня до дому. Это было шестого июня, машина с Мишей и с сыном приехала поздно вечером. Седьмого Миша уехал, а восьмого я родила доченьку, красавицу. В роддоме была знакомая акушерка, приняла роды, обработала ребенка и положила ее со мной. Такая маленькая, черненькая, 3,700, поэтому беременность прошла хорошо. Это чудо — рожать детей, если бы не ранение, я бы много их нарожала.
Сейчас женщины говорят, мол, время плохое, поэтому не рожают. А в войну или после войны легче было? Боитесь, что на тряпки или на жвачки в цветной обертке не хватит. А мы вот не ленились, шили-перешивали, одевались сами и одевали детей неплохо, со вкусом и, конечно, не баловали их. Зато дети выросли настоящими людьми.
Итак, моя куколка росла, сын сначала приревновал, как это, она сосет мамину сисю. Но потом ему внушили, что он старший, два с половиной года, и он должен любить ее и беречь.
Живем у мамы, мама помогает во всем.
Около дома хороший чистый песок, вся Волчиха находится на песчанике. По деревне одноименная река. Рядом бор, в нем грибы и ягоды всяческие. Если поднимется ветер, то песок бьет в глаза, по ногам, а бывали часто вихри разрушительные. В том горячем песке мы маленькими играли и мои дети играли. Хорошие были бахчи. Арбузы мы покупали машинами, уплатишь на базаре, он напротив дома, через дорогу был, завезут, мы арбузы сложим в сарае. А они тонкостенные, не очень крупные. Бывали красные и желтые-сахарные. Воду (она там жесткая) тогда, когда поспевали арбузы, не пили, а ели арбузы. Выпущу сына за ворота, он, голенький, играет за воротами, валяется в песке с соседскими детьми, прибежит, поест арбуза и снова в песок. Потеки по животу черные, грязный к вечеру. Перед сном же покупаю его, утром чистенький, а потом все то же самое.
Райком партии меня пригласил на работу редактором местного радиовещания. Мама всегда была за то, чтобы я работала. Всю заботу о детях брала на себя. Я проработала там немного, потом предложили стать заведующей районной библиотекой.
Как-то в воскресенье я выехала в наш парк со своей библиотекой, пропагандировать литературу. Была традиция у нас в деревне, в воскресенье устраивать гуляния в местном борке. Продавали там угощения, промышленные товары, устраивали самодеятельность, танцы, я раскладывала переносную библиотеку. И вот подходит ко мне секретарь крайкома комсомола Голубков и давай расспрашивать, как я живу. Замужем ли еще? Не бросил ли меня мой офицерик? Не жалею, что ушла с комсомольской и партийной работы? Я отвечаю, что не жалею, показываю на сына, дескать, как видите, живем нормально и еще дочь есть, а муж служит в Германии.
— Значит, бросил? — спрашивает.
— Нет, не бросил, — отвечаю.
Брат Миши, Алексей, зашел как-то в библиотеку, и у нас с ним зашел разговор, а до этого как-то я не догадалась поговорить. Я задала вопрос:
— Леня, я давно тебя хотела спросить, почему у тебя адрес места службы в Германии такой же, как был у меня? Где и у кого ты служил?
— Знаешь, Зоя, я давно тебе хотел все рассказать, да не хотелось тебя тревожить. У тебя детки, семья.
— А все-таки расскажи.
— Меня взял к себе шофером генерал…
— Я чувствовала это, поэтому задала тебе этот вопрос.
— Да что уж, все это в прошлом, я тебе все расскажу. Адъютант его, Чкония, мне рассказал, что генерал взял меня к себе, потому что я из Волчихи, куда уехала его девушка, на которой он собрался жениться, а меня хочет послать с документами к ней. А Чкония ездил еще раньше в Москву и оформил окончательно его развод с женой. Я и не знал, что за девушка.
Однажды получаю от вас с Мишей письмо, сижу в машине, жду генерала. Распечатал письмо, в нем была ваша с Мишей фотография, посмотрел на нее и положил на его сиденье, а сам начал читать письмо. Генерал пришел, взял фото и спрашивает: «Кто это?» Я отвечаю, что это мой брат, Михаил, со своей женой, они только что поженились. Он отдал фотокарточку, мы поехали. Вечером ординарец вызывает меня к нему. Я захожу, он ужинает и приглашает меня за стол. Я сел, он наливает вина себе и мне. Я не пил тогда, но он мне говорит:
— Выпьем, так надо. Выпьем за счастье твоего брата. Выпили.
— Так вот, молодой человек, я тебя взял к себе для дела (о котором я знал от Чкония). Передай своему брату, что ему с женой очень повезло, пусть он ее очень бережет. Они молоды, и я им желаю счастья.
А на другой день он отправил меня от штаба к черту на кулички. В такое кошмарное место, что я на тебя страшно был обижен. А когда уволился из армии, увидел тебя, детей твоих и все прошло. А он, говорят, разбился на машине. Да ты спроси у Анатолия, заведующего книжным магазином, он служил там позже меня, он расскажет подробнее.
Рассказ Алексея меня потряс. До сих пор я считаю себя виновной в том, что генерал погиб. Как я жестоко обошлась с ним, с первым, кто любил меня. Что это было? Эгоизм, легкомыслие? Боже…
Анатолий добавил немногое, что генерал вел машину сам и съехал с дороги и врезался в дерево. Был нетрезв. Да… Я понимаю его трагедию. Первая жена оставила, ушла с ребенком. Вторую не любил и развелся с ней, в надежде, что я вернусь. Стали мне кошмары сниться, я вроде бы ищу его и не могу найти, иду пешком, по лесам и болотам, прихожу в Геру, в дом, где мы жили, ищу по комнатам, а его нет. Совесть не давала мне покоя.
И только когда приехал из Германии Миша, я успокоилась, поняла, что люблю его. Три года он служил в Германии без семьи, но всем офицерам давали два раза в году по два месяца отпуск.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.