Глава 5 НА СЛУЖБЕ У ГИТЛЕРА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 5

НА СЛУЖБЕ У ГИТЛЕРА

Особенно прилегают к моей душе эстонцы и литовцы. Хотя я сижу с ними на равных правах, мне так стыдно перед ними, будто посадил их я. Неиспорченные, работящие, верные слову, не-дерзкие, — за что и они втянуты на перемол под те же проклятые лопасти? Никого не трогали, жили тихо, устроенно и нравственнее нас — и вот виноваты в том, что живут у нас под локтем и отгораживают от нас море.

«Стыдно быть русским!» — воскликнул Герцен, когда мы душили Польшу Вдвое стыднее быть советским перед этими незабиячливыми беззащитными народами.

А. И. Солженицын. Архипелаг ГУЛАГ

Как мы видели, после вступления германских войск в Прибалтику там нашлось немало желающих послужить «новому порядку» в рядах «местной самообороны», «вспомогательной полиции» и прочих подобных формирований. Утвердив оккупационный режим, педантичные немецкие власти привели эти разноимённые структуры к единообразию, преобразовав все созданные ранее из местного населения охранные и полицейские части в так называемую «вспомогательную службу полиции порядка» (Schutzmannschaft der Ordnungspolizei, сокращенно Schuma — «шума»), личный состав которой делился на четыре категории:

1) «индивидуальная служба» по охране порядка в городах (охранная полиция) и сельской местности (жандармерия);

2) батальоны вспомогательной полиции;

3) пожарная охрана;

4) вспомогательная охранная служба — создававшиеся по особому требованию германских властей команды для выполнения каких-либо хозяйственных работ, охраны лагерей военнопленных и т. д.[806]

Чем же занимались прибалтийские полицаи? Охраняли военные и хозяйственные объекты, лагеря военнопленных и гетто, боролись с коммунистическим подпольем и партизанским движением в Прибалтике, использовались для карательных акций на территории Белоруссии и России, а зачастую выполняли и чисто палаческую работу.

После оккупации Литвы там были созданы 24 батальона «самообороны», каждый из которых включал 500–600 литовцев и немецкую группу связи в составе офицера и 5–6 старших унтер-офицеров. В ноябре 1941 года литовскую самооборону преобразуют во вспомогательную полицию. При этом формируется 22 литовских «шума» — батальона общей численностью около 8 тыс. человек, формирование ещё 13 батальонов не было доведено до конца. Командующим литовской вспомогательной полицией номинально считался подполковник Спокевичус, однако в действительности его основной функцией было поддержание связи с командованием германскими силами безопасности на оккупированной территории[807].

Из донесения Партии литовских националистов генеральному советнику Кубилюнасу:

«…11-му литовскому батальону было поручено расстреливать привезённых из Белоруссии и Польши русских, евреев, коммунистов и военнопленных Советской Армии… Все эти экзекуции, особенно массовое вешание, документируются с помощью киноаппаратуры…»[808].

А вот что докладывал 30 октября 1941 года о «подвигах» литовских полицаев на вверенной ему территории немецкий комиссар г. Слуцка своему начальнику в Минске:

«В 8 часов утра 27 октября 1941 г. из Каунаса (Литва) прибыл старший лейтенант, который представился как адъютант командира 12-го литовского полицейского батальона безопасности. Он сообщил, что их батальон получил задание в течение двух дней ликвидировать всё еврейское население города. Батальон, состоящий из четырёх рот, приступит к исполнению данного приказа немедленно по его прибытии. Я ответил ст. лейтенанту, что должен обсудить этот вопрос с командиром данного батальона лично. Спустя полчаса их командир доложил мне о прибытии их батальона, и мы обменялись мнениями. Я заявил ему, что абсолютно не согласен, то есть не готов к проведению такой акции, не подготовив её заранее, ибо таким образом невозможно правильно её осуществить. Евреи находились на работе в разных местах, и не так-то легко было бы их собрать. А, во-вторых, при стихийных расстрелах всегда происходят непредусмотренные страшные беспорядки. Этого я и хотел избежать. Данный командир обязан был сообщить мне хотя бы за день до его приезда. Я попросил его отложить начало акции на день, но он категорически мне отказал в этом, мотивируя свой отказ тем, что обязан проводить такие же акции и в других городах, а на Слуцк ему отведено только два дня. В течение этого времени Слуцк должен быть полностью очищен от евреев. Я решительно протестовал, заявив ему, что еврейские акции не должны проводиться самовольно и что большая часть оставшихся евреев в городе — это ремесленники с их семьями, без которых невозможно было бы обойтись, так как они в данное время очень нужны производству. Дальше я указал ему, что среди белорусского населения ремесленников почти нет и остановятся все жизненно важные производственные предприятия. В конце нашего разговора я объяснил командиру, что все нужные нам специалисты имеют выданные им соответствующие удостоверения и я против того, чтобы их забирали с их рабочих мест. Кроме того, мы договорились, что проживающие в городе семьи ремесленников останутся нетронутыми, но их также переправят в гетто для селекции, которую проведут мои сотрудники. Командир вроде бы не протестовал, и я был уверен, что так они и поступят. Однако спустя несколько часов мне пришлось констатировать, что они вообще не придерживаются нашего уговора. Где только находили евреев, они задерживали их, сажали на грузовики, увозили за город и расстреливали. Ввиду того, что все специалисты-евреи были ими ликвидированы, предприятия города полностью прекратили работу. Со всех сторон посыпались жалобы. Я тут же решил связаться с командиром данного батальона, но его в городе не оказалось. Он уехал в Барановичи. Тогда с большим трудом я связался с его заместителем, капитаном. Сообщив ему, что мы с его командиром договорились не трогать специалистов и ремесленников, и о том, какой невероятный ущерб причинили их действия производственному хозяйству, я просил немедленно приостановить акцию. Капитан очень удивился. Он сказал, что получил приказ командира очистить весь город от евреев, не делая исключений, точно так, как он это делал в других городах. Дальше он сказал, что эта акция проводится из политических соображений, и экономические факторы в данное время не играют никакой роли. Однако на основании моих настойчивых требований под вечер акция была приостановлена.

Я должен с сожалением признать, что их действия граничили с садизмом. Весь город выглядел ужасающе. С неописуемой жестокостью литовцы из данного полицейского батальона выгоняли из домов евреев. По всему городу слышались выстрелы. На некоторых улицах появились горы трупов расстрелянных евреев. Перед убийствами их жестоко избивали чем только могли — палками, резиновыми шлангами, прикладами, не щадя ни женщин, ни даже детей. О еврейской акции не могло больше быть и речи, это было похоже на настоящие акты вандализма. Я со своими сотрудниками всё время находился в городе и старался спасти то, что ещё можно было спасать. Были случаи, что я с револьвером в руках выгонял этих литовцев с предприятий. Подчинённые мне жандармы выполняли мои распоряжения, но они должны были поступать очень осторожно, ибо улицы города простреливались.

В расстрелах за городом я не участвовал и о происходящем там ничего не могу написать. Однако следует отметить, что спустя довольно много времени после акции из закопанных ям всё ещё выползали раненые.

Многие белорусы, которые доверялись нам, после этой еврейской акции очень встревожены. Они настолько напуганы, что не смеют в открытую выражать свои мысли, однако уже раздаются голоса, что этот день не принёс Германии чести и он не будет забыт.

Думаю, что после этой акции мы потеряли доверие граждан к нам, которое мы с большим трудом приобрели. Пройдёт много времени, пока мы его восстановим.

Заканчивая, я должен отметить, что во время акции солдаты данного полицейского батальона грабили не только евреев. Много домов белорусов были ими ограблены. Они забирали всё, что только могло пригодиться — обувь, кожу, ткани, золото и другие ценности. По рассказам солдат вермахта, они буквально вместе с кожей стаскивали кольца с пальцев своих жертв. Даже склад, в котором хранилось имущество гражданских учреждений, тоже был ограблен. В казармах, куда их распределили, были проломлены и высажены рамы окон и дверей, которые они использовали для вечерних костров.

Во вторник я получил обещание от адъютанта командира, что в городе их полицейские больше не появятся, однако назавтра же моими людьми были задержаны двое из них при осуществлении грабежа.

Ночью со вторника на среду данный батальон оставил город. Они уехали по направлению к Барановичам. Жители Слуцка были очень обрадованы этой вестью.

Это всё, что могу сообщить. Вскоре приеду в Минск для обсуждения описываемого мной происшествия. Надеюсь в ближайшее время вернуть в город спокойствие и наладить хозяйство.

Прошу выполнить только одно мое желание: в дальнейшем оградить меня от этого полицейского батальона»[809].

Помимо отличившегося в Слуцке 12-го батальона, в карательных акциях на территории Белоруссии участвовали 3-й, 15-й, 254-й и 255-й литовские батальоны, на Украине — 4-й, 7-й, 8-й и уже упомянутый выше 11-й, в Ленинградской области — 5-й и 13-й. 2-й литовский полицейский батальон «прославился» в Польше, а также совместно с латышскими «коллегами» в феврале-марте 1943 года участвовал в крупной карательной операции с целью создания «нейтральной зоны» шириной 40 км на границе Латвии и Белоруссии. По некоторым сведениям, один из литовских батальонов действовал в Италии, а ещё один — в Югославии[810].

В Латвии после прихода немцев из местных националистов были сформированы вооружённые подразделения для прочёсывания лесных массивов, где укрывались работники советских и партийных органов, а также красноармейцы, пытавшиеся выйти из окружения. Согласно донесениям летом и осенью 1941 года ими были задержаны 7194 невооружённых советских активиста и члены их семей, большинство из которых были расстреляны или заключены в тюрьму[811].

С сентября 1941 года начинается формирование латышских полицейских батальонов. Всего на территории Латвии было создано 45 «шума» — батальонов общей численностью около 15 тыс. человек[812]. Латышские полицаи участвовали в массовом истреблении мирного населения в Лиепае, Валмиере, Екабпилсе, Даугавпилсе, Резекне. Позднее их использовали для карательных операций против мирного населения не только на территории Латвии, но и в Белоруссии (где «отметились», оставив кровавый след, 26 латышских батальонов[813]), Литве, Новгородской и Псковской областях, а также в Польше.

После оккупации Эстонии немцами из националистов и профашистски настроенных лиц была создана организация «Омакайтсе» («Самозащита»), активно использовавшаяся для проведения карательных акций против населения, охраны тюрем, лагерей, коммуникаций и важных объектов, розыска и задержания партизан и советских парашютистов, конвоирования угоняемых на работу в Германию граждан.

По сохранившимся отчётам «Омакайтсе», только летом 1941 года участниками этой организации было убито 946 советских активистов, совершено 426 нападений на государственные учреждения. К 1 ноября 1941 года ими было проведено 5033 облавы, арестовано 41 135 человек, из которых казнены на месте «из-за оказанного сопротивления» 7357 человек[814].

В сентябре 1941 года было сформировано шесть так называемых эстонских охранных отрядов, задачей которых являлась охранная служба и борьба с партизанами в тыловом районе 18-й германской армии. С мая 1942 года часть из них участвовала в боях против Красной Армии. В конце того же года все шесть отрядов были переформированы в три восточных батальона (658-й, 659-й и 660-й) и одну восточную роту (657-я)[815].

Помимо этих подразделений, с сентября 1941 года на территории Эстонии, так же как в Латвии и Литве, формируются батальоны вспомогательной полиции. Всего за время войны было создано 26 эстонских «шума» — батальонов общей численностью около 10 тыс. человек[816]. Эстонские полицаи участвовали в карательных операциях против партизан на территории Ленинградской и Псковской областей, в Литве, Белоруссии и на Украине, охраняли гетто в Польше, Югославии и даже в Италии[817]. Некоторые из них действовали против Красной Армии, главным образом, на Ленинградском и Волховском фронтах, а 36-й эстонский батальон в ноябре 1942 года оказался в излучине Дона, где и был разгромлен наступающими советскими войсками[818].

Один из первых эстонских кавалеров Железного креста — ефрейтор 658-го батальона Эвальд Реймаа, 1943 год

Из спецсообщения УНКВД по Ленинградской области № 9744 от 5 ноября 1941 года в областной комитет ВКП(б) и командованию Ленинградского фронта о положении в районах области, занятых немецкими войсками:

«Были неудачные попытки создать карательные отряды и отряды по очистке леса от партизан из местного русского населения.

Немцы для этой цели используют население из финнов и эстонцев, которые оказывают им в этом активное содействие. Партизанам появляться в деревне, где имеется хотя бы одна эстонская или финская семья, рискованно, и русское население предупреждает их об этом.

По сообщению одного из агентов:

Деревня Перелом Тосненского района в сентябре была оцеплена немецкими солдатами, [которые] собрали мужчин и начали их избивать, требуя выдачи партизан. Немцы приехали со списком, составленным эстонцами из этой деревни, в который были включены местные жители, ушедшие в партизаны, и коммунисты. Жёны коммунистов — Калинина и Ильина — были сожжены живьём в их избах“.

В сентябре в Кингисеппском районе действовал специальный карательный отряд численностью до 2000 человек из эстонцев-кайцелитчиков[819], прибывших из г. Нарвы.

В октябре в ряде пунктов этого района, в том числе в колхозах „Коммунар“, „Красная Звезда“ и дер. Котлы, карательные отряды численностью 60–80 человек были созданы из местного населения — эстонцев»[820].

В том же сообщении говорилось, что назначенный оккупантами старостой поселка Сосницкие хутора Ленинградской области Розин Карл Карлович, эстонец по национальности, выдал немцам группу наших бойцов[821].

Интересно отметить, что в финской армии также был создан 200-й эстонский пехотный полк численностью около 1,7 тыс. человек. В августе 1944 года, накануне выхода Финляндии из войны против СССР, этот полк был переправлен в Эстонию и расформирован, а его личный состав распределён по частям и подразделениям эстонской дивизии СС[822].

Эстонцам же принадлежит и «пальма первенства» в таком позорном деле, как формирование восточных частей СС. В первую годовщину «освобождения» республики, 28 августа 1942 года, генеральный комиссар Эстонии обергруппенфюрер СС К. Лицманн обратился к местным жителям с призывом вступать в эстонский легион СС для участия в общей борьбе против большевизма. 13 октября первые добровольцы, отобранные в соответствии с требованиями, предъявляемыми к личному составу войск СС, были отправлены в учебный лагерь «Дебица» на территории Польши. Из наличного состава удалось сформировать три батальона, объединённых затем в 1-й эстонский добровольческий гренадёрский полк СС. В марте 1943 года после принятия присяги 1-й батальон полка, получивший название «Нарва», был отправлен на фронт и включен в состав 5-й танковой дивизии СС «Викинг»[823]. Он участвовал в Курской битве, а в феврале 1944 года был почти полностью уничтожен в Корсунь-Шевченковском «котле»[824].

«Защити свою Родину от большевизма». Плакат, призывающий вступать в Эстонский легион СС.

Тем временем ввиду недостаточного количества добровольцев для эстонцев была введена обязательная воинская служба Третьему рейху К маю 1943 года в результате проведённой мобилизации эстонский легион получил значительное пополнение, что позволило развернуть полк в 3-ю эстонскую добровольческую бригаду СС под командованием бригадефюрера Ф. Аусбергера. Окончательно сформированная к 23 октября того же года, она первое время действовала против партизан на территории Эстонии. 17 ноября 1943 года бригада прибыла на фронт в районе Невеля. Одновременно с формированием бригады для координации связи с германской оккупационной администрацией была создана Генеральная инспекция эстонских войск СС во главе с генералом эстонской армии Йоханнесом Соодлой[825].

В начале 1944 года эстонская бригада была пополнена за счёт 658-го, 659-го и 660-го полевых батальонов, а также наиболее боеспособных полицейских частей. 24 января на её базе была развёрнута 20-я эстонская дивизия СС. Общая численность дивизии достигала 15 тыс. солдат и офицеров. Летом того же года она участвовала в ожесточённых боях под Нарвой, а в ходе сентябрьского наступления советских войск, завершившегося освобождением Таллина и всей материковой части Эстонии, была разгромлена, потеряв до половины личного состава. В октябре остатки дивизии были отведены на переформирование в Силезию[826].

3 ноября 1942 года руководители латышского «самоуправления» были приглашены к командующему силами СС и полиции в Латвии бригадефюреру Шредеру, который предложил им обратиться с ходатайством о формировании латышского легиона СС. Три с половиной месяца спустя, 16 февраля 1943 года приказ о создании латышского легиона был подписан. Как с гордостью сообщала в номере от 27 февраля газета местных коллаборационистов «Тевия»:

«Будучи признательным за отвагу уже находящихся сейчас на фронте латышских добровольческих частей, вождь Великой Германии дал согласие на создание добровольческого латышского легиона СС. В создающийся латышский легион, как его ядро, уже вошла часть добровольческих соединений.

Легион организуется как единая, боевая часть, включая в него вооружённые формирования СС. Командовать частью будут латышские офицеры.

В легион могут вступить все мужчины латышской национальности 17–45 лет. Служба будет продолжаться до конца войны. Обеспечение, жалование и форма такие же, как и в немецких частях СС…»[827].

Генеральным инспектором легиона был назначен генерал Рудольф Бангерский, бывший царский офицер, в свое время командовавший дивизией у Колчака, а в 1924–1927 гг. занимавший пост военного министра Латвии. По случаю нового назначения он получил чин группенфюрера СС[828].

Однако, как и в Эстонии, желающих вступить в ряды СС оказалось не слишком много. Чтобы компенсировать недостаток добровольцев, была объявлена мобилизация латышей 1914–1924 гг. рождения, которым разослали повестки следующего содержания:

«Настоящим вы призываетесь в латышский добровольческий легион СС. Вы обязаны 26 марта 1943 года до 18:00 прибыть и доложить о своём прибытии в Абренские казармы. С момента призыва вы подчинены немецким вооружённым силам и существующим в них правилам»[829].

Унтерштурмфюрер 15-й латышской дивизии СС (справа)

После освидетельствования врачебной комиссией мобилизованным предоставлялось право выбора, куда они желают быть направленными: в латышский легион СС, в обслуживающий состав немецких войск или на оборонные работы. Некоторые горячие латышские парни шли в эсэсовцы из меркантильных соображений, говоря словами дедушки известного лидера российской демократии, «за бочку варенья и корзину печенья». Например, захваченный в плен красноармейцами весной 1944 года военнослужащий 15-й латышской дивизии СС Пётр Петерсон так объяснял причину своего «падения»:

«…Во время моей беседы со старшим писарем волости Межграф он мне говорил о том, что если я пойду служить добровольцем в СС легион, то я там буду иметь папиросы, водку и хорошее питание. Тогда я изъявил своё согласие служить…»[830].

Другие вступали в СС по «идейным» мотивам, как, например, ефрейтор той же дивизии Варонес. Перед тем, как стать эсэсовцем, он служил в латышском полицейском батальоне, принимал участие в массовых расстрелах и грабежах, о чем любил рассказывать в кругу новых сослуживцев, хвастаясь, что подбрасывал вверх детей советских граждан и стрелял в них из пистолета. За своё усердие Варонес был отмечен двумя немецкими наградами[831].

Вступающие в легион латыши принимали присягу, текст которой звучал так: «Богом клянусь в этой торжественной клятве, что в борьбе против большевизма я буду беспрекословно подчиняться главнокомандующему германскими вооружёнными силами Адольфу Гитлеру и как бесстрашный солдат, если будет на то его воля, буду готов отдать свою жизнь за эту клятву»[832].

Согласно приказу Гиммлера от 24 марта 1943 года в структуру формирующегося латышского легиона СС входили 15-я латышская добровольческая дивизия СС, 2-я латышская бригада СС и латышские полицейские батальоны[833]. Впрочем, 15-я дивизия являлась «добровольческой» только по названию, поскольку состояла из трёх полков, сформированных к середине июня из мобилизованного контингента. Что же касается 2-й латышской бригады, то она была создана в мае на основе шести полицейских батальонов (16-го, 18-го, 19-го, 21-го, 24-го и 26-го), действовавших в составе группы армий «Север»[834]. В соответствии с приказом от 18 мая 1943 года, подразделения легиона, не вошедшие в состав 15-й дивизии, включались во 2-ю бригаду, которая в декабре 1943 года была переформирована в 19-ю латышскую дивизию СС[835].

В ноябре 1943 года 15-я латышская дивизия была срочно переброшена на фронт с задачей задержать наступление советских войск в районе Новосокольников, оказавшись по соседству с уже упомянутой выше 3-й эстонской бригадой СС. В феврале 1944 года туда же прибыла и 19-я латышская дивизия СС. 16 марта обе латышские эсэсовские дивизии впервые совместно участвовали в крупном бою, оказав, как свидетельствуют боевые сводки, ожесточённое сопротивление советским войскам. В честь этого события 17 июня 1998 года парламент «независимой Латвии» подавляющим большинством голосов (54 «за», 4 «против») объявил 16 марта национальным праздником — «Днём памяти латышских воинов». В этот день в Риге проводится ставший традиционным парад недобитых ветеранов СС.

Но вернёмся в 1944 год. Чтобы компенсировать растущие потери, оккупационные власти и контролируемое ими «латвийское самоуправление» проводят новую мобилизацию. Призывной возраст был поднят до 37 лет, при этом от призыва освобождались только лица, занятые в военной промышленности или не годные по состоянию здоровья. Для подготовки призывников на основе учебно-запасного батальона 15-й дивизии была развёрнута 15-я учебно-запасная бригада трёхполкового состава. Это позволило существенно пополнить ряды латышских СС: на 30 июня 1944 года численность 15-й дивизии составляла 18 412 солдат и офицеров, 19-й дивизии — 10 592. Более того, планировалось создание ещё одной латышской эсэсовской дивизии — 36-й танково-гренадерской. Однако ввиду обострившейся обстановки на фронте от этой затеи пришлось отказаться, а 240 латышских курсантов, прошедших в Арнеме (Голландия) подготовку в качестве унтер-офицеров танковых частей, направить на пополнение 19-й дивизии[836].

Помимо участия в боевых действиях против Красной Армии, латышские эсэсовцы «прославились» как каратели. Поскольку советские источники в сегодняшней Прибалтике принято рассматривать с недоверием, приведем свидетельство с другой стороны. Вот доклад офицера по особым поручениям штаба Русской освободительной армии (РОА) поручика В. Балтинша (латыша по национальности!):

«26 мая 1944 года

Гор. Рига

Полковнику Позднякову,

представителю Русской Освободительной Армии в городе Риге

Доклад

Господин Полковник, после личного моего доклада Вам относительно зверств латышских и эстонских СС на занятой немцами Российской территории и присылки ко мне на мою квартиру Вашего адъютанта, Лейтенанта Ивана Гурьянова, за дополнительными сведениями по этому вопросу и нахождения нижеуказанных деревень на военно-полевой карте, во избежание неточностей я позволяю себе подать Вам этот письменный доклад.

В середине декабря мес. 1943 года по делам службы пришлось мне (с несколькими сотрудниками) быть в районе Белоруссии (быв. Витебской губернии), в деревнях Князево (Красное), Барсуки, Розалино и др. Эти деревни занимали немецкие части и вполне терпимо относились к русскому населению, но когда им на смену пришли латышские части СС, сразу начался беспричинный страшный террор. Жители были вынуждены по ночам разбегаться по лесам, прикрываясь простынями (как маскировка под снег во время стрельбы). Вокруг этих деревень лежало много трупов женщин и стариков. От жителей я выяснил, что этими бесчинствами занимались латышские СС.

23 апреля 1944 года пришлось мне быть в деревне Морочково. Вся она была сожжена. В погребах хат жили эсэсовцы. В день моего прибытия туда их должна была сменить немецкая часть, но мне всё-таки удалось поговорить на латышском языке с несколькими эсэсовцами, фамилии коих не знаю. Я спросил у одного из них, почему вокруг деревни лежат трупы убитых женщин, стариков и детей, сотни трупов непогребённые, а также убитые лошади. Сильный трупный запах носился в воздухе. Ответ был таков: „Мы их убили, чтобы уничтожить как можно больше русских“.

После этого сержант СС подвел меня к сгоревшей хате. Там лежало также несколько обгорелых полузасыпанных тел. „А этих“, — сказал он, — мы сожгли живьём…»

Когда эта латышская часть уходила, она взяла с собой в качестве наложниц несколько русских женщин и девушек. Им вменялось в обязанность стирать бельё солдатам, топить бани, чистить помещения и т. п.

После ухода этой части не более ротного соединения, я с помощью ещё нескольких человек разрыл солому и пепел в сгоревшей хате и извлекли оттуда полуобгорелые трупы. Их было 7, все были женскими и у всех к ноге была привязана проволока, прибитая другим концом к косяку двери. Мы сняли проволоку с окоченевших обгорелых ног, вырыли семь могил и похоронили несчастных, прочитав «Отче наш» и пропев «Вечную память».

Немецкий лейтенант пошёл нам навстречу. Он достал доски, гвозди, отрядил в помощь нам несколько солдат и мы, соорудив семь православных крестов, водрузили их над могилами, написав на каждом: «Неизвестная русская женщина, заживо сожжённая врагами русского народа — латышскими эсэсовцами».

На следующий день мы перешли маленькую речку и нашли вблизи её несколько уцелевших деревянных хат и жителей. При виде нас последние испугались, но намудалось быстро успокоить их. Мы показали им семь свежих крестов и рассказали о том, что видели и сделали. Крестьяне горько рыдали и рассказывали о том, что им пришлось пережить во время пребывания здесь латышских СС.

В начале мая мес. в районе деревни Кобыльники в одной из ложбин мы видели около трёх тысяч тел расстрелянных крестьян, преимущественно женщин и детей. Уцелевшие жители рассказывали, что расстрелами занимались «люди, понимавшие по-русски, носившие черепа на фуражках и красно-бело-красные флажки на левом рукаве» — латышские СС.

Не помню названия деревни, в которой моё внимание привлекла туча мух, кружившаяся над деревянной бочкой. Заглянув в бочку, я увидел в ней отрезанные мужские головы. Некоторые были с усами и бородами. Вокруг деревни мы нашли немало трупов расстрелянных крестьян. После разговора с уцелевшими жителями у нас не осталось сомнения в том, что и здесь также оперировали латышские СС, показавшие своё мужество и неустрашимость в расправах над беззащитным населением.

Все остальное, творимое ими, кажется ничтожным по сравнению с той страшной бочкой и заживо сожжёнными в хате женщинами.

На такие же факты пришлось натолкнуться и в бывш. Псковской губернии со стороны эстонских СС.

Неудивительно, что всё мужское население уходило в леса — в партизаны, чтобы оказать хотя бы тайное сопротивление подобным отрядам, не будучи в силах справиться с ними другим путём. Таким образом, подобные отряды порождали партизанщину.

К сожалению, ни названия, ни номера частей, занимавшихся зверствами, я не знаю.

Нельзя также обойти молчанием бесчинства т. н. «белорусской полиции». Последняя появлялась в деревнях, обычно, под предлогом поисков оружия у мирного населения, силой заставляла крестьян указывать места, где были спрятаны в земле их вещи (одежда, бельё, посуда и т. п.) и продовольствие, сохраняемые от военных действий и пожаров на чёрный день. Когда под страхом смерти крестьяне показывали спрятанное, полицейские выбирали себе всё лучшее и тут же на месте убивали крестьян. Отобранное быстро грузилось на подводы, и полиция исчезала так же быстро, как появлялась.

Представляя вышеуказанный доклад на Ваше распоряжение, я надеюсь, Господин Полковник, что будут приняты меры для ограждения русского населения от повторения описанных зверств.

Поручик В. Балтинш»[837].

Тем нашим соотечественникам, которые равнодушно взирают на экраны телевизоров с марширующими по Риге недобитыми латышскими эсэсовцами, полагая, что это «внутреннее дело независимой Латвии», следовало бы в обязательном порядке прочесть этот и другие подобные документы.

Заслуженная награда. Бригадефюрер СС фон Шольц награждает штаб-фельдфебеля латвийской полиции.

Что же касается литовских националистов, то, несмотря на столь выдающиеся успехи в деле уничтожения еврейского населения, продемонстрированные ими в первые месяцы войны, в дальнейшем они не оправдали надежд своих немецких хозяев — литовская дивизия СС так и не была сформирована. Отдельные добровольцы в частном порядке направлялись в различные части войск СС, например в 15-ю латышскую дивизию. Правда, в приказе рейхе — фюрера СС от 22 января 1945 года среди полков войск СС упоминаются два литовских полка. Очевидно, это 2-й и 3-й Литовские добровольческие пехотные полки, формировавшиеся осенью 1944 года в районе Данцига[838].

Латышский расчёт 20-мм счетверённой зенитной установки

Справедливости ради следует сказать, что в отличие от тех же крымских татар, среди которых предательство было едва ли не поголовным, далеко не все литовцы, латыши и эстонцы служили немцам. Немало их воевало и на нашей стороне. И если лояльность советскому государству образованных на базе национальных армий бывших прибалтийских стран 22-го эстонского, 24-го латышского и 29-го литовского стрелковых корпусов, как выяснилось в первые же дни войны, оказалась невысокой, то созданные позднее новые соединения действовали вполне достойно.

«Первой ласточкой» стала 201-я латышская стрелковая дивизия, решение о формировании которой было принято ГКО 3 августа 1941 года[839]. 12 сентября 1941 года воины дивизии принесли присягу. Из 10 348 человек личного состава 51 % были латышами, 26 % — русскими, 17 % — евреями[840]. Впоследствии доля латышей ещё больше снизилась — в среднем в течение 1943 года в составе дивизии насчитывалось 38,8 % латышей, 43,7 % русских и 9 % евреев[841].

5 октября 1942 года за проявленные в боях под Москвой и у Старой Руссы мужество и стойкость дивизии было присвоено гвардейское звание. Отныне она именовалась 43-я гвардейская латышская стрелковая дивизия[842].

5 июня 1944 года был сформирован 130-й латышский стрелковый корпус[843]. Помимо 43-й, в его состав вошла 308-я латышская стрелковая дивизия, формирование которой было начато в конце июня и закончено 7 июля 1944 года[844]. На этот момент в ней насчитывалось 36,3 % латышей, 47,8 % русских и 7,8 % евреев[845].

18 декабря 1941 года было принято постановление ГКО о формировании 7-й эстонской и 16-й литовской стрелковых дивизий[846]. На 1 января 1943 года личный состав литовской дивизии насчитывал 10 250 человек, в том числе 36,3 % литовцев, 29,9 % русских и 29 % евреев[847]. 16-я дивизия принимала активное участие в Курской битве[848].

Что касается эстонцев, то помимо 7-й дивизии почти одновременно создаётся и 249-я эстонская стрелковая дивизия — распоряжение наркома обороны СССР о её формировании вышло 10 февраля 1942 года[849]. В мае 1942 года ГКО принял решение объединить эти дивизии в 8-й эстонский стрелковый корпус[850]. На 15 мая 1942 года в корпусе насчитывалось 19 658 человек, в том числе 88,8 % эстонцев и 9,9 % русских[851]. Такое соотношение национального состава сохранялось всю войну[852].

В 1944–1945 гг. все эти соединения участвовали в освобождении Прибалтики, зачастую сражаясь против своих же земляков, одетых в эсэсовскую форму. Так, 20 и 21 сентября 1944 года части 8-го эстонского корпуса вступали в боевые столкновения с частями 20-й эстонской[853], а в конце марта 1945 года — с 19-й латышской дивизией СС[854]. В рядах Красной Армии погибло 21,2 тысячи эстонцев, 11,6 тысяч латышей и 11,6 тысяч литовцев[855].

Кроме того, на территории оккупированной немцами Прибалтики действовали партизанские отряды и подпольное движение, правда, в существенно меньших масштабах, чем, скажем, в Белоруссии. Сегодняшние власти Латвии и Эстонии считают этих людей преступниками, но для нас они остаются героями.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.