Пьетро Аретино

Пьетро Аретино

Этот талантливый человек писал в самых разных жанрах: сочинял пьесы, драмы и даже философские труды, но тем не менее слава его была скандальной, а репутация ужасной. Причиной были его язвительные сонеты, в которых он не щадил даже самых знатных, даже римских пап. Своим злым языком он делал себе карьеру.

Аретино — это не фамилия, это прозвище по месту рождения, городку Ареццо. Пьетро был сыном сапожника и, судя по всему, внебрачным. Затем он учился в Перуджи, понабравшись там кое-каких знаний, но не избавившись от дурных манер и простонародного выговора.

Из Перуджи он перебрался в 1516 году в Рим, пристроившись в дом самого богатого из римских банкиров, Агостино Киджи. Аретино нельзя было отнести к интеллектуалам: образование он получил более чем среднее, латынь знал весьма приблизительно, греческого не знал совсем. Поначалу приближенные Киджи смотрели на нового пришельца свысока, но Аретино не любил оставаться в тени. Чрезвычайно наглый, находчивый и остроумный, он протискивался вперед настойчиво и энергично, сумев внушить страх даже лицам, обладавшим значительной властью. Если его пробовали осадить, он отвечал насмешкой, эпиграммой, вынося на свет нечто такое, о чем все говорили втихомолку, но о чем не решались сказать громко.

Внимание папы Льва X (Джованни Медичи) привлекла сатира «Завещание слона», написанная на смерть его любимого белого слона, содержавшегося в зверинце Ватикана. Аретино высмеял кардиналов и епископов, но сумел вызвать не гнев, а напротив — милость понтифика. В это же время он заручился покровительством еще одного члена семейства Медичи — кардинала Джулио.

Аретино часто в своих остротах переходил дозволенные границы. Но перед угрозой силы он смирялся. В 1529 году он отозвался не очень почтительно о Федериго Гонзага в присутствии мантуанского посла. Посол велел ему сказать, что если так будет продолжаться, то Аретино не спасется от него и в раю. Аретино извинился. Извинился он и в другом случае, когда по поводу его нападок на придворных Федериго тот просил передать ему, что он велит дать ему несколько ударов кинжалом в самом центре Риальто. Английский посланник не стал дожидаться извинений и велел подстеречь Аретино и избить палками. Эрколе д’Эсте тоже подсылал к нему убийц, но те не дождались главной жертвы и ушли, ранив одного из многочисленных любовников Аретино, которых он называл «ганимедами» в честь мифического виночерпия и наложника древнегреческого бога Зевса. После того как Лев X умер, новый папа Адриан VI решил расправиться со злоязычным сатириком, и тот вынужден был бежать — но ненадолго: не прошло и года, как Адриан умер, а его преемником стал друг и покровитель Аретино кардинал Джулио Медичи, взошедший на святейший престол под именем Климента VII.

Поэт снова вернулся в Рим, но практически сразу же оказался замешанным в страшном скандале, связанном с публикацией сборника порнографических гравюр.

Эти гравюры изображали разнообразные способы соития мужчины и женщин. Скандальный сборник вошел в историю под разными названиями: «Позы Аретино», «Шестнадцать поз», «Любовные позы», «Похотливые сонеты», «Развратные сонеты», «Сладострастные сонеты».

Изначальным автором этих «поз» называют Джулио Романо — талантливого и знаменитого ученика Рафаэля. По одной версии, Романо нарисовал непристойные фрески по заказу герцога мантуанского Фредерико II для дворца Палаццо дель Те в Мантуе, по другой, более шокирующей, он поссорился с папой Климентом VII, так как тот недоплатил ему гонорар за какую-то работу, и в отместку расписал зал Константина в Ватикане вместо заказанных фресок на божественные сюжеты — порнографическими сценами. Случился скандал, росписи были уничтожены, но их успел перекопировать гравер Маркантонио Раймонди, другой ученик Рафаэля, и создал по этим сюжетам серию гравюр. Пьетро Аретино, увидев то ли фрески Романо, то ли гравюры, сочинил к каждой из них по непристойному сонету.

Образец сонета:

М: Интересно все-таки знать, куда Вы

Собираетесь крепкую вставить пробку?

Ж: Неужели? А если, положим, в попку —

Разве ты откажешься от такой забавы?

М: О, Мадонна! Здесь все-таки Вы не правы,

Я скорей бы выбрал иную тропку,

Хоть на ней и чувствую себя робко, —

Но монахов слишком презренны нравы.

Впрочем, раз Вы склонны таким макаром

Нас принять — как гранды, то как хотите

Поступайте, главное — с должным жаром.

Ухватите свечку и поместите

В Ваш чуланчик. Капающим нагаром

Обжигаясь, тьму его осветите.

Поглядите, милая, я уж ярым

Полыхаю пламенем от одной раскачки —

Не сгорю ли я в настоящей скачке?[8]

Издание Маркантонио получило большую известность, но вызвало гнев Ватикана. В 1524 году гравер был арестован, а все копии его книги — сожжены. Автора оригиналов — Джулио Романо, имевшего богатых покровителей, папский гнев минул.

Джорджо Вазари:

«После этого Джулио Романо поручил Маркантонио вырезать по его рисункам на двадцати листах все возможные способы, положения и позы, в каких развратные мужчины спят с женщинами, и, что хуже всего, мессер Пьетро Аретино написал для каждого способа неприличный сонет, так что я уж и не знаю, что было противнее: вид ли рисунков Джулио для глаза или слова Аретино для слуха. Произведение это было строго осуждено папой Климентом, и, если бы, когда оно было опубликовано, Джулио уже не уехал в Мантую, он заслужил бы суровое наказание от разгневанного папы. (…) А так как некоторые из этих рисунков были найдены в местах, где это меньше всего можно было ожидать, они не только были запрещены, но и сам Маркантонио был схвачен и заключен в тюрьму, и плохо бы ему пришлось, если бы кардинал Медичи и Баччо Бандинелли, находившиеся в Риме на службе у папы, его не выручили. (…) да и в самом деле не следовало бы, как это, однако, часто делается, злоупотреблять божьим даром на позор всему миру в делах омерзительных во всех отношениях».

В 1527 году было осуществлено второе издание гравюр, теперь уже вкупе с сонетами Пьетро Аретино. По приказу папы и этот тираж был снова уничтожен. Раймонди избежал нового заключения чудом.

От этих двух первых изданий сохранились лишь отдельные листы. В 1550 году в Венеции было выпущено третье издание — очень плохо сделанное с грубо исполненными гравюрами, от него дошло 15 из 16 поз. Четвертое издание «Поз» было осуществлено в конце века Агостино Карраччи, дошедшее до нас полностью, хотя и редкое. Этот издатель дал звучные имена каждой паре любовников: Марс и Венера, Антоний и Клеопатра, — и снабдил их соответствующими атрибутами, в то время как в первоначальном варианте любовники были простыми людьми, занимающимися сексом в обычных интерьерах того времени. Описавший гравюры Аретино упомянул имена двух женщин — Анжелы Грека и Беатриче де Бонис; обе они были его современницами, известными куртизанками.

Ныне наиболее распространен тираж 1798 года, отпечатанный в Париже.

Брантом:

«Знавал я принца, поступившего еще остроумнее: он приобрел у ювелира великолепный кубок позолоченного серебра тончайшей работы, истинный шедевр ювелирного искусства, доселе невиданный: в нижней части этого кубка весьма изящно и прихотливо были вырезаны фигурки мужчин и женщин в позах Аретино, а наверху столь же мастерски изображались различные способы соития зверей; там-то и увидал я впервые (впоследствии мне частенько доводилось любоваться сим кубком и даже, не без смеха, пить из него) случку льва со львицею, вовсе не похожую на спаривание всех прочих животных; кто сие видел, тот знает, а кто не видел, тому и описывать не берусь. Кубок этот стоял у принца в столовой на почетном месте, ибо, как я уже говорил, отличался необыкновенной красотою и роскошью отделки что внутри, что снаружи и радовал глаз.

Когда принц устраивал пир для придворных дам и девиц, а такое случалось часто, то по его приказу виночерпии никогда не забывали поднести им вина в этом кубке; и те, что еще не видали его, приходили в великое изумление и, взяв кубок в руки или уже после того, прямо-таки теряли дар речи; другие краснели, не зная, куда деваться от смущения, третьи шептали соседкам: „Что же тут такое изображено? По моему разумению, это мерзость из мерзостей. Да лучше умереть от жажды, нежели пить из эдакой посудины!“ Однако же им приходилось либо пить из описанного кубка, либо томиться жаждою, вот почему некоторые дамы пили из него с закрытыми глазами, ну а другие и этим себя не утруждали. Те дамы или девицы, кто знал толк в сем ремесле, посмеивались втихомолку, прочие же сгорали со стыда.

На вопрос, что они видели и отчего смеются, дамы отвечали, что видели резьбу на кубке и теперь ни за какие сокровища в мире не согласятся пить из него. Другие же говорили: „По моему разумению, здесь нет ничего худого, любоваться произведением искусства не грешно“; третьи заключали: „Доброе вино и в таком кубке доброе“. Такие уверяли, будто им все равно, из чего пить, лишь бы утолить жажду. Некоторых дам упрекали в том, что они не закрывают глаза, когда пьют из него; Ответ был таков: им, мол, хотелось воочию убедиться, что подали именно вино, а не яд или какое-нибудь снадобье. У таких выспрашивали, от чего они получают большее удовольствие — от того, что пьют, или от того, что видят; дамы отвечали: „От всего“. Одни восклицали: „Вот чудища!“ Другие: „Ну и шутки!“ Третьи: „Ах, какие прелестные фигурки!“ Четвертые: „Ох и точные же зеркала!“ Пятые: „Уж верно, ювелир позабавился вволю, выделывая эдаких уродцев!“ На что шестые добавляли: „А вы, монсеньёр, забавляетесь еще более, купив сей прекрасный сосуд!“ Иногда спрашивали у дам, не зудит ли у них внутри, когда они пьют из кубка; те отвечали, что не такой безделице разбудить в них любовный зуд; у других допытывались, не разогрело ли их сверх меры вино из такого кубка, заставив позабыть о зимней стуже; на это следовал ответ, что, напротив, вино их освежило. Осведомлялись также, какие из этих изображений дамы желали бы иметь у себя в постели; те возражали, что невозможно перенести их с кубка в другое место. Короче сказать, кубок этот вызывал великое множество шуток, прибауток и острот, коими перебрасывались за столом кавалеры и дамы, забавляя себя и других, в том числе и меня, бывшего сей потехе свидетелем; но самое забавное, на мой взгляд, зрелище представляли невинные девицы либо притворявшиеся таковыми и впервые попавшие сюда дамы, которые сидели с постной миною и кислой усмешкою, строя из себя святош, как свойственно некоторым женщинам. Заметьте себе, что, даже умирай они от жажды, слуги не осмелились бы подать им вина в другом кубке или бокале. И пусть какие-то из них клялись и божились, что ноги их больше не будет на таких пирах, однако все равно они являлись вновь и вновь, ибо принц был веселым и щедрым хозяином. Были такие дамы, которые в ответ на приглашение отвечали: „Я приду, но с условием, что меня не принудят пить из того кубка“, однако за столом не выпускали его из рук. И наконец, все дамы привыкли и стали пить из него без малейшего стеснения; надо думать, они перепробовали и пустили в дело все, на нем увиденное, в свое время и в своем месте».

Сопроводительные сонеты принесли неприятности и Аретино. Поэт вынужден был покинуть Рим, где слишком многие были готовы свести с ним счеты. И если раньше недоброжелатели вынуждены были смиряться, помня о его дружбе с папой Климентом, то теперь, воспользовавшись его опалой, к нему даже подослали наемных убийц, тяжело ранивших сатирика. Аретино спасся, бежав в земли знаменитого кондотьера Джованни делле Банде Нере Медичи. Больше в Рим он не вернулся, проведя последние годы жизни в Венеции, где писал пасквили на ее врагов. Он подружился с Тицианом, заводил себе любовниц и любовников и устраивал в своем саду оргии. По легенде, смерть Аретино стала следствием услышанной им на пиру непристойной остроты — разразившись хохотом, Аретино якобы упал и размозжил себе череп.

На оргиях в саду Аретино собирались знаменитые венецианские куртизанки. Этот промысел был чрезвычайно распространен в Италии эпохи Возрождения. В Риме в конце кватроченто насчитывалось 6800 проституток, в Венеции в начале чинквеченто — одиннадцать тысяч. Бывали времена, когда институт куртизанок приходилось специально поощрять, поскольку уж слишком распространялся «гнусный грех», то есть содомия. В связи с этим проституткам запрещалось одеваться в мужскую одежду и делать себе мужские прически.

Сохранились целые трактаты, посвященные искусству продажной любви, в которых говорится, чем славились венецианки, в чем заключалась неодолимая сила генуэзок и каковы были достоинства испанок. До нас дошли мемуары некоторых известных куртизанок, из которых можно узнать, что публичные женщины часто были весьма образованными и умными особами. Своим ремеслом они начинали заниматься лет в двенадцать, а заканчивали, будучи уже за сорок. Постаревшие проститутки занимались также физиогномикой, хиромантией, врачеванием и изготовлением лечебных и любовных средств.

Частенько их привозили из Германии, так как итальянцы ценили светлые волосы немок. Те итальянки, которых природа обделила этим богатством, специально окрашивали и высветляли свои локоны, способом довольно простым, хоть и длительным по времени: волосы смачивали раствором крепкой щелочи (например, водой, настоянной на золе, лучше всего из березовых дров), а затем равномерно распределив по полям большой шляпы без тульи, сушили на ярком солнце.

Многие из куртизанок были прекрасными музыкантшами и поэтессами.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.