Роман императора
Роман императора
Не прижившись в Александрии и побывав во многих городах Востока, Феодора вновь вернулась в Константинополь. Ей исполнилось уже около двадцати пяти лет, что при ее образе жизни было немало. Феодора была красива лицом и к тому же исполнена грации, но невысока ростом, бледнолица, однако не совсем белая, но скорее желтовато-бледная; взгляд ее огромных черных глаз из-под темных четко очерченных бровей был выразителен, а после обретения власти — грозен.
Неизвестно, на каком празднике или оргии император впервые увидел свою будущую супругу, однако влюбился он в нее сразу и до безумия. Он осыпал ее подарками, выделил ей богатое содержание и даже, желая возвысить свою любовницу, возвел ее в сан патрикии.
Мечтая жениться на любимой, Юстиниан даже уговорил дядю отменить старый закон, запрещающий человеку, достигшему звания выше сенаторского, жениться на блуднице. Василевс — глубокий старик — уже не внушал подданным никакого почтения и плохо понимал, что происходит вокруг. Перед Юстинианом же все в страхе пресмыкались.
Однако старая василиса, императрица Луппикина-Евфимия решительно воспротивилась этому браку. Плохо образованная, простая женщина, чуждая всякой испорченности, была крестьянкой и варваркой по происхождению. Она ничего не смыслила в государственных делах, но зато придерживалась традиционной морали и ни за что не допустила бы брак пасынка с бывшей гетерой. Вплоть до ее смерти в 524 году Феодора считалась лишь сожительницей, но не женой Юстиниана, а спустя несколько месяцев после кончины старой василисы они торжественно обвенчались в соборе Святой Софии. В апреле 527 года Феодора была коронована вместе с супругом. Старый Юстин умер спустя пять месяцев после их коронации.
Прокопий Кесарийский:
«…у женившегося на ней и мысли не возникало о позоре своего положения, у него, располагавшего возможностью свершить свой выбор в пределах всей Римской державы и сделать супругой женщину, которая среди всех остальных была бы наиболее благородной, воспитанной вдали от чужих глаз, исполненной чувства глубокой стыдливости и скромности, отличающейся благоразумием и обладающей не только необыкновенной красотой, но и невинностью, из тех, кого называют прямогрудными. А он не счел недостойным назвать своей всеобщую скверну, не стыдясь ничего, что было известно о ней, сойтись с женщиной, замаранной, помимо других грехов еще и многими детоубийствами, ибо она по собственному почину совершала выкидыши».
Если и были недовольные этим браком, то они молчали. Никто из сенаторов, священнослужителей, воинов или простого народа ничем не выразил, что считает недостойным повиноваться бывшей гетере. Те же, что некогда покупали ее за горсть медяков, теперь предпочли забыть об этом и молили бога, чтобы и сама императрица не вспомнила. Ходили страшные слухи о подземной тюрьме, похожей на лабиринт, вход в которую был прямо из гинекея — женских комнат дворца.
«У Феодоры были тайные помещения, скрытые, темные и не имеющие никакого сообщения с миром, где не было различия между днем и ночью».
Своих врагов императрица могла пригласить словно для беседы, и, попав к ней, эти люди навсегда исчезали из мира живых. Даже если спустя много лет, кому-то и удавалось обрести свободу, то на него смотрели как на воскресшего из мертвых.
Прокопий Кесарийский:
«Одного… сенатора она, конфисковав все его имущество, заключила в совершенно темное подземелье, привязав его петлей, накинутой на шею, к стойлу; веревка эта была столь короткой, что он не мог ни выпрямиться, ни распустить петли. Находясь все время в таком положении привязанным к стойлу, этот несчастный должен был и есть, и спать, и выполнять все другие физические потребности, и, чтобы во всем быть похожим на осла, ему оставалось только (научиться) реветь. В таком состоянии этот человек провел здесь больше четырех месяцев, пока он не стал страдать болезнью, так называемой меланхолией, и окончательно не сошел с ума; тогда он был выпущен из этого узилища и вскоре после этого умер».
Феодора отличалась злым и мстительным характером, став василисой, она не упускала случая отомстить тем, кто когда-то унижал ее саму.
Прокопий Кесарийский:
«…ее разум непрестанно и прочно коснел в бесчеловечности. Она никогда и ничего не совершала по чужому внушению или побуждению, но с непреклонной настойчивостью всеми силами осуществляла свои решения, и никто не отваживался испросить у нее милости для того, кто стал жертвой ее недовольства. Ни давность времени, ни удовлетворенность от наложенного наказания, ни всякого рода мольбы, ни страх перед смертью, которая, вероятно, будет ниспослана с небес на весь род человеческий, не могли склонить ее к тому, чтобы унять свой гнев. Одним словом, никто никогда не видел, чтобы Феодора примирилась с тем, кто досадил ей, даже после его смерти, но и сын умершего, словно нечто другое, принадлежавшее отцу, заполучив в наследство вражду василисы, передавал ее до третьего колена. Ибо ее пыл, крайне расположенный возбуждаться для того, чтобы губить людей, был совершенно не способен к умиротворению…»
Феодора ценила преданных ей людей и многое им прощала, охотно покрывая разные мелкие грешки своих друзей. Так, например, ее подруге Антонине сходили с рук многочисленные любовные похождения. Ее супруг — полководец Велизарий — как-то попытался возмутиться и был немедленно обвинен в государственной измене. Но Антонина вовсе не собиралась вдоветь! Две женщины разыграли целый спектакль: в дом Велизария прибыл посланец императрицы, больше похожий на наемного убийцу. Но вместо кинжала или яда он показал полководцу письмо, в котором василиса даровала ему прощение исключительно ради его супруги. Обманутый и униженный патрикий был вынужден целовать ноги своей неверной жены, а василисе отправить богатые подарки. Впоследствии даже возникла легенда о его ослеплении и крайней нищете — но это всего лишь выдумка: императрица не стала калечить мужа своей подруги.
Феодора вообще крайне терпимо относилась к женской неверности и даже назначила штрафы, которые должны были платить мужья, клеветнически обвинившие своих жен в измене. А однажды василиса приказала для острастки, чтобы не говорил ерунды, выпороть новобрачного, утверждавшего, что он «нашел сосуд уже просверленным»: невестой была дочь ее давней подруги — гетеры.
Сословие патрикиев она презирала и ненавидела, находя удовольствие в том, чтобы унижать и высмеивать тех, кто некогда мог подобным образом относиться к ней самой.
Прокопий Кесарийский:
«…если о ком-либо из тех, кто досадил Феодоре, сообщали, что он совершил какой-либо проступок, хотя бы незначительный и не стоящий слов, она немедленно придумывала обвинения, вовсе не применимые к данному человеку, раздувая это дело как великое злодеяние. Выслушивалась масса жалоб, назначался суд по обвинению в низвержении существующего порядка, сходились судьи, собранные ею и готовые сражаться друг с другом из-за того, кто более других окажется способен угодить василисе бесчеловечностью приговора. Имущество пострадавшего она немедленно отписывала в казну, а его самого, подвергнув мукам, даже если он был древнего рода, она, не колеблясь, наказывала изгнанием или смертью. Но если кто-либо из тех, к кому она благоволила, оказывался уличенным в беззаконных убийствах или каком-либо ином тяжком преступлении, она, понося обвинителей и насмехаясь над их рвением, вынуждала их против воли хранить молчание о происшедшем».
Бывшая актриса, она любила придавать и дворцовой жизни подобие спектакля, в котором сама всегда играла главную роль.
Прокопий Кесарийский:
«Когда ей было угодно, она оказывалась способна и самые серьезные из дел превратить в шутовство, словно речь шла о сценическом представлении. Как-то некий патрикий, старый человек, долгое время находившийся на службе (имя которого, хотя мне оно хорошо известно, я ни в коем случае не упомяну, чтобы не увековечить нанесенное ему оскорбление), когда кто-то из ее приближенных одолжил у него крупную сумму денег, не имея возможности взыскать ее, явился к ней, чтобы изобличить перед ней заключившего сделку и просить ее помочь ему обрести справедливость. Заранее узнав об этом, Феодора приказала евнухам, чтобы, когда он предстанет перед ней, все они окружили его и слушали, что она будет изрекать, наставив их в том, что им следует повторять ей в ответ. Когда патрикий явился в гинекей, он, как полагалось, пал перед ней ниц и со слезами на лице сказал: „О владычица, тяжко мужу-патрикию испытывать нужду в деньгах. То, что к другим вызывает сочувствие и жалость, оборачивается оскорблением для человека этого сана. У любого другого, попавшего в крайнюю нужду, есть возможность сказать об этом своим заимодавцам и таким образом тотчас избавиться от хлопот, но муж-патрикий, не имеющий возможности уплатить своим заимодавцам долг, по большей части постыдится сказать об этом, а если скажет, то ему никогда не поверят, поскольку бедность не сочетается с этим сословием. А если ему и удастся убедить, ему придется претерпеть самые постыдные и мучительные страдания. Итак, о владычица, и у меня есть денежные дела с людьми, одни из которых ссудили мне из своих средств, другие же взяли в долг у меня. Заимодавцев, которые беспрерывно преследуют меня, я не могу прогнать из-за стыда перед своим саном; должники же, которым случай не выпал оказаться патрикиями, прибегают к бесчеловечным отговоркам. Припадаю к тебе, молю и прошу помочь мне обрести справедливость и избавить меня от моих теперешних бед“. Так он сказал. Женщина же нараспев ответила: „О патрикий такой-то!“ А хор евнухов подхватил ей в ответ: „Ну и большая же у тебя грыжа“. И вновь этот человек стал умолять и произнес речь, подобную той, что сказал раньше, и вновь женщина ответила так же, а хор откликнулся на ее слова, пока этот несчастный, отчаявшись, не пал перед ней ниц, как полагается, и, удалившись, не отправился восвояси».
Впрочем, так крута Феодора была лишь с патрикиями, с теми, кто никогда не ведал настоящей нужды.
Иоанн Малала:
«В то же самое время благочестивая Феодора после других своих добрых дел сделала следующее. Так называемые содержатели притонов шныряли вокруг, высматривая повсюду бедняков, имеющих дочерей, и, дав им обещания и немного номисм, они забирали тех девиц якобы на воспитание. Сами же выставляли их публично, пользуясь их несчастьем и получая низкую выгоду от продажи их тел. И вынуждали их выставлять себя. Таких содержателей притонов василиса повелела разыскать со всей тщательностью. И когда они были приведены вместе с девицами, она приказала каждому рассказать о клятве, данной их родителям. Те сказали, что дали по пять номисм за каждую девицу. После того как сказанное было подтверждено клятвой, благочестивая василиса, дав деньги, освободила девиц от ярма горького рабства, повелев, чтобы не было содержателей притонов, а девиц, одарив одеждой и дав по номисме, отпустила».
Известно, что она основала монастырь для публичных женщин, решивших оставить свое ремесло. Впрочем, не всегда они попадали в это заведение добровольно, есть сведения, что устав там был настолько суров, что некоторые грешницы бросались со скалы в море, не желая себе такой «добродетельной» жизни. Нетерпима Феодора была и к гомосексуалистам и сурово их преследовала. Наказанием за мужеложство служило публичное оскопление.
Прокопий Кесарийский:
«Прогневалась она на некого Васиана, принадлежавшего к прасинам молодого человека знатного рода, по той причине, что он ее ругательски ругал. Поэтому Васиан (ибо до него дошел слух о ее гневе) бежал в храм Архангела. Она тотчас направила к нему стоящего над народом архонта, повелев предъявлять ему обвинение не в том, что он бранил ее, но приписать ему мужеложество. Архонт извлек его из храма и подверг невыразимо мучительному наказанию. И весь народ, видя, какие несчастья выпали на долю человека благородного и искони воспитанного в неге, тотчас преисполнился сострадания к нему и с плачем принялся кричать до небес, прося пощадить юношу. Та же подвергла его еще более тяжкому наказанию, отсекла ему срамные места и погубила его, не имея против него никаких улик, а имущество отписала в казну. Таким образом, когда эту бабу охватывал гнев, безопасности не давал ни храм, ни запрет со стороны закона; мольбы целого города оказывались бесполезны, чтобы спасти попавшего в несчастье, и ничто другое не могло оказаться препятствием на ее пути».
Но даже самые злоязычные биографы Феодоры не решались усомниться в ее любви к мужу и его ответном чувстве к ней. Юстиниан был «слишком добродушен», Феодора — «сурова и крайне высокомерна», но были у них общими корыстолюбие, кровожадность, отсутствие всякой искренности и умение виртуозно лгать. Когда однажды ее заподозрили в чрезмерном пристрастии к молодому и очень красивому рабу, она, без всякой его вины, а лишь для того, чтобы развеять все подозрения, приказала жестоко высечь его плетьми и отправить вон из дворца.
Феодора была весьма религиозна и покровительствовала священникам-монофизитам: способствовала избранию патриархом Анфима, а после его низложения в 536 году укрывала его двенадцать лет в тайной келье своего дворца, где было устроено подобие монастыря. Ее биограф, епископ Иоанн Эфесский сообщает, что Феодора, втайне от Юстиниана, отправила миссионеров-монофизитов к племени нобадов в Нубию:
«Царица горела ревностью Божией, она приняла (его) с радостью и обещала, что будет сделано все, чтобы отвратить этот народ от заблуждения почитания идолов».
Прокопий Кесарийский:
«…они в своей совместной жизни ничего не совершали друг без друга. Долгое время всем казалось, что они всегда совершенно противоположны друг другу и образом мыслей, и способом действий, но затем стало понятно, что они намеренно создавали такое представление о себе, чтобы подданные, составив о них единое мнение, не выступили против них, но чтобы представление о них у всех подданных разделилось».
«У Юстиниана всякое дело шло легко не столько потому, что он был остер умом, сколько потому, что он, как было сказано, по большей части обходился без сна и являлся самым доступным человеком на свете. У людей, хотя бы и незнатных и совершенно безвестных, была полная возможность не только явиться к тиранну, но и иметь с ним тайную беседу. Попасть же к василисе было невозможно даже кому-либо из архонтов, разве что он потратит на это массу времени и труда, но все они с рабским усердием постоянно пребывали в ожидании, все время находясь в узком и душном помещении. Ибо отсутствовать здесь для любого из них означало подвергнуть себя смертельной опасности. Все это время они стояли на цыпочках и каждый изо всех сил старался держать голову выше, чем соседствующие, чтобы евнухи, выходя, могли его заметить. Приглашались же лишь некоторые из них, и то с трудом и по прошествии множества дней, а войдя к ней, они в великом страхе как можно скорее удалялись, лишь пав перед ней ниц и коснувшись краешком губ ступней обеих ее ног. Говорить с ней или просить ее, если она сама не повелевала этого, было недопустимо. Государство погрязло в раболепии, получив в ее лице надсмотрщика рабов».
И если василевс возлагал на кого-нибудь какое-либо поручение помимо ее воли, дела у этого человека принимали такой оборот, что вскоре он с великим срамом отрешался от должности и погибал самой позорной смертью.
«…Сенат сидел, словно изображение на картине, не являясь господином своих решений и не обладая влиянием для доброго дела, но собирался лишь для вида, ради соблюдения древнего закона, поскольку никому из собравшихся здесь вообще не позволялось подавать голос, василевс же и его супруга обычно делали вид, будто они разошлись во мнениях, хотя все у них между собой было уже решено. Если кому-нибудь казалось небезопасным то, что он выиграл тяжбу незаконным образом, он, дав этому василевсу еще сколько-то золота, немедленно добивался того, что издавался закон, идущий вразрез со всем тем, что было установлено ранее. Но если кто-нибудь другой просил восстановить этот упраздненный закон, то автократор отнюдь не считал недостойным вернуться к нему и восстановить его. Никакого постоянства власти не существовало, но весы правосудия колебались из стороны в сторону, склоняясь туда, куда влекла их большая тяжесть золота».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.