Крамола между строк

Крамола между строк

Газет в Российской империи выходило много и разных. Были официозные — такие, как «Правительственный вестник» и «Русский инвалид[58]». Были проправительственные — вроде «Московских ведомостей». Имелись многочисленные бульварные — например, «Московский листок» и «Копейка». И либеральные — такие, как «Русь» и «Русское слово».

О последней газете стоит сказать особо. Ее издавали отнюдь не политически озабоченные граждане, а знаменитый издатель И. Д. Сытин, являвшийся прежде всего успешным коммерсантом. Сытин что ни делал — всё было на высшем уровне. Вот и у этой газеты имелась отлично налаженная корреспондентская сеть — как в России, так и за рубежом. Недаром «Русское слово» называли «фабрикой новостей». Тираж ее в 1904 году составлял 117 тысяч экземпляров, а к 1916 году вырос уже до фантастического по дореволюционным меркам размера в 739 тысяч. Для серьезной газеты того времени — запредельный тираж.

До 19 октября 1905 года прессе в России жилось не слишком весело. Александр II отменил предварительную цензуру, но карательная цензура сохранилась, усилилась при Александре III и таковой оставалось при Николае. Причем она была очень жесткой. За нарушения газеты нещадно штрафовали, конфисковывали номера, могли и закрыть (хотя последнее случалось нечасто: газетчики знали границы дозволенного). Что же касается штрафов и конфискаций, то их очень быстро научились использовать в своих целях. Время от времени газеты выдавали что-нибудь «нецензурное», номер конфисковывали — но, имея своих людей в типографии (а все приличные газеты располагали собственными печатными мощностями), очень легко заныкать от конфискации несколько сотен номеров. Потом эти номера продавались из-под полы по цене, доходившей иногда до 15 рублей (обычная цена солидного издания составляла 10–15 копеек). Так что и штраф «отбивался», и, что главное — газета получала рекламу как пострадавшая за правду. А это в нашей стране всегда любили.

Но обычно журналисты действовали менее радикально, в рамках цензуры. Один из вечных способов — это подборки новостей. Тут ведь главное — какие новости выбирать. Как известно любому журналисту, можно так подобрать совершенно достоверные факты из жизни страны или города, что происходящее будет выглядеть как филиал рая на земле. А можно наоборот, и получится: вокруг не жизнь, а ад кромешный. К примеру, «Русское слово» во времена русско — японской войны перепечатывала новости из «Таймс», от их японских корреспондентов. Да и погромов на страницах «Русского слова» случилось куда больше, чем в действительности. Прямого вранья не было — но ведь любую уличную драку можно описать как погром. Как рассказывал один из участников очередной забастовки: «По пути к заводоуправлению дали по морде проходившему мимо еврею» — вот тебе и «национальный конфликт».

Но самым интересным явлением, появившимся в либеральной прессе, стал жанр, получивший у акул пера термин «русская журналистика». Хотя на самом деле его стоит назвать «интеллигентской». Суть его вот в чем.

Журналист по определению оперирует фактами. Конечно, эти факты могут быть тенденциозно подобраны, перевраны и даже просто выдуманы. Но в статье они должны быть.

Либеральные публицисты зачастую обходились без фактов. Статьи представляли из себя сочинения на тему: «Что я думаю по этому поводу». Особенную популярность жанру придавало то, что с либеральной прессой часто сотрудничали известные писатели. А тогда считалось, что если писатель рассуждает «от фонаря» — так оно и надо. Он же писатель, он лучше всех знает. Тем более, из писателей лепили идолов. Взять, к примеру, самую известную историю — «отлучение» Льва Толстого. На самом-то деле в Определении Священного синода было сказано: «Посему Церковь не считает его своим членом и не может считать, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею. Ныне о сем свидетельствуем перед всею Церковью к утверждению правостоящих и вразумлению заблуждающихся, особливо же к новому вразумлению самого графа Толстого». Никакой анафемы по отношению к нему не провозглашалось, ее впоследствии выдумал либеральный писатель и журналист А. Куприн[59]. Зато шума- то было сколько! Даже знакомый нам жандармский генерал Спиридович полагал это большой ошибкой — по его сведениям, Толстого оппозиционеры не шибко читали, а после данного Определения Синода он стал чуть ли не иконой интеллигенции, вроде академика Сахарова в «перестройку».

Разумеется, применялся и эзопов язык. Либеральная интеллигенция быстро выучилась читать между строк. А ведь между строк можно прочесть все что угодно. В семидесятые годы XX века существовал такой анекдот:

— Как надо издавать книги для интеллигенции?

— Они должны состоять из чистых страниц. Интеллигенты всё равно прочтут там, что хотят.

Вот и читали — о том, что у нас всё плохо, а вот на Западе.

Сюда же подверстывалась и литература, которая в те времена была неотделима от газет — в них печатались художественные произведения, и многие известные писатели начинали именно в газетах. Примером может служить история с повестью Куприна «Поединок», которая была напечатана в мае 1905 года (время-то какое!) в сборнике «Знание» и вызвала страшную полемику. Речь шла не о художественных достоинствах и даже не о том, правду написал автор или приврал — тем более, что слов коллег героев повести, провинциальных офицеров, слышно не было, хотя бы потому, что военнослужащим было запрещено печатать что-либо без разрешения начальства. Так что ругались на «принципиальном уровне». С одной стороны, люди в генеральских погонах говорили о «нападках на армию», с другой — никогда не служившие интеллигенты радовались: как он по ним, «армеутам»,[60] проехался. Тогдашние либералы относились к армии примерно так же, как и нынешние. С тех пор все произведения Куприна старательно читали между строк.

Кстати, стоит упомянуть и о дальнейшей судьбе жанра «русской журналистики». Впоследствии его с успехом переняли «черносотенные» издания, еще позже он прописался в эмигрантских газетах. В России всплеск его наблюдался в «перестройку», ныне жанр откочевал в Интернет, где стал достоянием графоманов.