Он мертв!

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Он мертв!

В середине июня 1836 года Франкфурт стал свидетелем грандиозных торжеств. Величайшее семейство города праздновало величайшее бракосочетание. Старший сын Натана, Лайонел Ротшильд, брал в жены Шарлоту Ротшильд, старшую дочь Карла.

Из Лондона и Неаполя во Франкфурт неслись кареты, которые везли родителей, гостей, горы подарков и приданого. Из Парижа со свитой, как император, прибыл Джеймс, он привез с собой в качестве одного из подарков великого Россини. Из Вены в роскошной, напоминающей дворец карете приехал Соломон. На свадьбе председательствовал Амшель, и даже мамаша Гутеле, которой уже стукнуло 85 лет, покинула на время гетто и освятила празднества своим присутствием. Вряд ли какой-нибудь император или первый министр мог соперничать с собравшейся во Франкфурте силой.

Но есть и более могущественные, высшие силы. В самый разгар торжеств они нанесли удар по самому значительному представителю Семейства.

Все началось с незначительного карбункула на коже Натана. В день бракосочетания воспаление резко усилилось. Натан отказался от медицинской помощи и настоял на том, чтобы сопровождать сына во время церемонии благословения. Во время банкета молодой супруг увидел, что у отца начинается лихорадка. Его уложили в постель. На консилиум собрались лучшие германские доктора, послали в Англию за личным врачом Натана, известным Бенджамином Треверсом. Треверс приехал – но было уже поздно. Яд проник в кровеносную систему.

До самого конца сознание Натана оставалось ясным. Он собрал вокруг себя детей и встретил смерть так же, как встречал все вызовы судьбы, – жестко и прозорливо. Соломон писал Меттерниху:

«Он сказал своим сыновьям, что теперь мир будет пытаться отобрать наши деньги, и поэтому им следует быть более бдительными. Он отметил, что не важно, будет ли у одного из его сыновей на 50 000 больше или меньше. Важно другое – все они должны быть едины… получив последние утешения, как и подобает по нашей религии, он сказал: «Мне нет необходимости молиться так много, поверьте мне, согласно моим убеждениям я не грешил». Дочери Бетти, которая была у его одра, он сказал совсем на английский манер: «Прощай навсегда».

Натан Ротшильд умер 28 июля 1836 года, не дожив до шестидесяти лет. В полночь во все отделения компаний Ротшильдов в Европе были отправлены почтовые голуби. Они несли записки, в которых содержалась только одна фраза: «Il est mort»[4].

Эти три слова потрясли мир. Лондонская «Тайме» поместила обширный некролог, написанный в несвойственной этой газете восторженной манере. В нем говорилось: «Смерть Натана Майера Ротшильда является одним из наиважнейших событий, происшедших за долгое время в нашем городе, да и, пожалуй, в Европе… Никто и никогда в Европе до настоящего времени не осуществлял столь важных и сложных финансовых операций… барон Ротшильд, как и другие его братья, получил патент на дворянство и титул барона, но он никогда не кичился этим и гордился своим именем, полученным от отца, которое дороже любых титулов…»

Натана хоронили в Лондоне с королевскими почестями. Тело подняли вверх по Темзе на специальном пароходе. Затем его перевезли, нет, не в его дом, а в его деловую резиденцию – в Нью-Корт. Процессия из ортодоксальной синагоги направилась на кладбище в Ист-Энде, толпы народа затопили улицы. Никогда частное лицо не хоронили с такими почестями, и никогда за катафалком частного лица не следовало столько прославленных людей. Группа сирот-евреев, живших на содержании Натана, сопровождала процессию, распевая псалмы. Братья и сыновья Натана шли вслед за гробом. Согласно еврейской традиции, женщины не участвуют в процессии, они остаются дома, сидя в затемненных комнатах. Далее шли представители высших эшелонов власти: лорд-мэр Лондона, шерифы, вся лондонская знать, послы Австрии, Пруссии, России, Неаполя и другие аккредитованные лица.

Надпись на могильном камне Натана ничего не скажет вам о его богатстве, знатности или могуществе. Она гласит: «Натан Майер Ротшильд: родился во Франкфурте-на-Майне 7 сентября 5537 года (или 1777 года по христианскому летоисчислению), третий сын Майера Амшеля Ротшильда, человека известного и почитаемого, чьему добродетельному примеру он всегда следовал».

И при жизни, и после смерти каждый великий Ротшильд был только частью Семьи, одним небольшим фрагментом. И при жизни, и после смерти он оставался инструментом, служившим воплощению династического принципа, положенного в основу семейного дела патриархом – их отцом. Натан в своем завещании, так же как раньше сам Майер в своем, призывал своих сыновей приложить все силы для сохранения единства Дома. Так же как и в завещании Майера, наследниками фирмы становились только сыновья. Ни дочери, ни их мужья не имели своей доли в деле и не могли оказывать влияния на ее деятельность. (Дочери получили значительную сумму – по 100 000 фунтов, или около миллиона долларов, – каждая вдобавок к приданому и огромным суммам, которые Натан передал им при жизни.)

Так же как и Майер, Натан последовательно избегал в завещании указаний на размеры своего состояния. Следовало поддерживать не только неприкосновенность состояния, но и конфиденциальность.

«Я требую, – писал Натан в своем последнем документе, – чтобы исполнители завещания, так же как и все родственники во Франкфурте или Лондоне, объединили свои усилия для четкого исполнения моей воли, изложенной в завещании, и не обращались ни за какой дополнительной информацией, а также не требовали предъявления какой-нибудь бухгалтерской отчетности».

В своем письме Соломон сообщает, что сыновья Натана проявили образцовую солидарность и взаимопонимание, так же как в свое время их отец и дяди.

«…не будет никаких изменений…» – писал он.

Но некоторые изменения неизбежно должны были произойти. Клан еще плотнее сомкнул свои ряды и продолжал двигаться к поставленной цели. Только цель несколько изменилась. В течение первых четырех десятков лет XIX века Ротшильды были великими завоевателями. Затем, и в наше время, они стали великими сеньорами. Трое из братьев Натана принадлежали к старой школе. Они были скорее добытчиками, а не обладателями. Джеймс, самый молодой из них (он был всего на десять лет старше своего старшего племянника), соединил в себе оба качества – он был и завоевателем, и сеньором. Автоматически, но отнюдь не случайно он и возглавил клан.

Случилось так, что незадолго до смерти Натана Джеймс построил для себя дворец, достойный предводителя великого клана. Генрих Гейне, побывавший на его открытии, так описал его в своем письме от 1 марта 1836 года:

«Вчера был изумительный день для высшего парижского света; сначала мы присутствовали на премьере долгожданный оперы «Гугеноты» Мейербера в Гранд-опера, а затем на первом балу в новом доме Ротшильда. Я пробыл там до четырех часов утра и до сих пор не ложился спать, поэтому у меня просто нет сил, чтобы дать Вам подробный отчет об этом празднике, о величественном новом дворце, построенном в стиле ренессанс, который заставляет гостей замирать от восхищения и удивления. В этом дворце собрано все прекрасное, что мог произвести век шестнадцатый и оплатить век девятнадцатый. Только на отделку дворца ушло два года непрерывной работы. Это Версаль абсолютного финансового монарха… Как и на всех приемах Ротшильдов, гостей приглашали исключительно исходя из их социального положения, мужчин оценивали по их аристократическому положению или весу в обществе, женщин выбирали за красоту и элегантность…»

Если бы Джеймс среди созданного собственным трудом сверкающего великолепия хоть на минуту забыл о том, как в детстве ему приходилось пробираться по Еврейской улице, мир тотчас бы напомнил ему об этом. Грубая жизненная сила, которая в свое время помогла подняться ему, теперь просыпалась снова – уже в других людях – и в самом ближайшем окружении. Совсем рядом пробуждались силы, которые готовы были доказать, что даже для Ротшильдов жизнь – это не бал, это джунгли.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.