Рождение династии

Рождение династии

Много позже, будучи уже в почтенном возрасте, Майер, оглядываясь назад, вспоминал это время как лучшие годы своей жизни. Ему перевалило за сорок, у него был свой дом, не лишенный определенного уюта, он пребывал в приподнятом состоянии духа. С одной стороны, идея превращения семейства Ротшильд в тех Ротшильдов, о которых теперь знает каждый, пребывала пока в зачаточном состоянии. С другой стороны, они уже выбивались из нищеты и запустения, которое было привычным состоянием жителей гетто.

Уродливый грязный двор на Посудной улице остался в прошлом. Дом с зеленой крышей был намного опрятнее прежнего. Окна выходили на улицу, в доме было три этажа, и он, в определенной степени, отражал положение Майера как преуспевающего коммерсанта. На самом деле здесь, как и повсюду в гетто, ощущался дефицит пространства – дом с зеленой крышей, хоть и возвышался над близлежащими домами, выглядел непропорционально узким, а комнатушки были маленькими и темными. Две спальни, в которых располагались родители и постоянно растущая команда наследников Ротшильдов (на свет появились уже двенадцать детей, выжить удалось десяти). Шкафчики с посудой и прочей утварью были втиснуты в проем под старой скрипучей лестницей или были встроены прямо в стену. О тишине приходилось только мечтать. За стенами дома, на Еврейской улице, что-то все время грохотало, вздрагивало, тишина здесь наступала лишь поздним вечером. Лестница и перекрытия постоянно поскрипывали.

Парадная дверь с шумом открывалась и закрывалась, а колокольчик над дверью не всегда оповещал о приходе очередного покупателя, он мог также предупреждать о возможных погромах или появлении полиции. После очередного звонка Майер исчезал из дома, и так происходило по сто раз на дню. Еще никогда он так не был захвачен работой. Чтобы содержать дом и кормить семью, он поставил еще один прилавок. Он торговал монетами, раздавал векселя и продавал ношеную одежду. Ему приходилось работать в одиночку, поскольку его брат Кальман умер в 1783 году, а другой его брат, Моше, ушел из дома. Майер успевал повсюду, пот струился ручьями по его лицу, а сквозь бороду проступала загадочная улыбка. Так или иначе, у него были все основания радоваться тому, как шли его дела.

Магазинчик стал намного просторнее, и покупатели охотнее заходили к нему. Удалось раздобыть новую одежду для старшего Шенкеле, выполнявшего роль кассира. Вскоре Майер избавился от беспорядка, который обычно сопровождал торговлю ношеной одеждой и прочей рухлядью. На его прилавках появился хлопок, затем вино и табак, и рейтинг магазина рос одновременно с появлением благородных ароматов, распространявшихся по всему дому.

На первом этаже была кухня размером четыре на полтора метра, в которой был очаг и невиданная роскошь – насос, подававший воду в дом. Ротшильды входили в число нескольких благословенных семей, которым не надо было носить воду из колодца.

Кухня, разумеется, была вотчиной Гутеле – хозяйки дома. Так же как и неизменно прибранная комнатка на втором этаже (позже ее станут называть зеленой комнатой из-за блеклых тонов обоев и еще потому, что Гутеле отказалась переехать из этой комнаты даже тогда, когда ее сыновья обрели власть, позволявшую им управлять деловой жизнью Европы из своих роскошных дворцов).

Субботними вечерами, после традиционной молитвы в синагоге, Майер приглашал местного раби к себе в дом. Они сидели, склонившись друг к другу, за зеленым столом и до поздней ночи дискутировали о фундаментальных принципах бытия. Даже по будням, завершив свои труды, связанные с монетами, хлопком и векселями, Майер нередко сидел с Талмудом в руках и упоен-но декламировал строки мудрейшей из книг, а все его семейство раскрыв рот внимало звучанию древнееврейских стихов.

Но Майер не был «книжным червем». В Гриншилде была терраса, выходившая на задний двор. В те времена во Франкфурте евреям не разрешалось ступать на землю общественных садов и парков, и эта терраса служила «семейной загородной виллой». Здесь Майер играл с детьми, в то время как Гутеле, как и подобает хорошей еврейской жене, тихо сидела в уголке и занималась рукоделием и чинила детскую одежду. На террасе Майер рассказывал дочерям, как ухаживать за цветами и разбираться в растениях, с которыми он был знаком не хуже, чем со старинными монетами. Здесь же семейство отмечало праздник кущей, который следовало проводить на открытом воздухе, в сени деревьев.

У дома была еще одна особенность, благодаря которой он приобретал известную респектабельность. На другой стороне маленького двора располагалась их семейная касса, первый банк Ротшильдов, закуток площадью девять квадратных футов. В нем стоял большой железный сундук с механизмом, устроенным таким образом, что его нельзя было открыть с той стороны, где был висячий замок. Открывалась крышка с задней стороны сундука, прилегавшей к стене. Он исправно служил приманкой и западней. На стенах были развешаны фальшивые полки, за которыми была потайная дверь, которая вела в настоящее хранилище. В доме Майера было два подвала. Один, о котором знали все, был предназначен отчасти для маскировки, там хранились амбарные книги и записи, не представлявшие серьезной ценности. О втором, напротив, не знал никто, кроме хозяина. Там хранились документы и контракты, имеющие отношение к принцу Уильяму.

Невидимые нити протягивались от подземного тайника на заднем дворе дома с зеленой крышей к высоким башням замка принца Уильяма. Лишь единицы знали об этом. И никто не подозревал, что могущественный принц будет превзойден маленьким торговцем из гетто. Или что состояние семьи с Еврейской улицы (еще при жизни его светлости) затмит баснословное богатство принца, слава его древнего рода уйдет в тень, а сам принц окажется всего лишь вехой на пути маленького торговца.