Сотрудник ЦК — от Хрущева до Горбачева
Сотрудник ЦК — от Хрущева до Горбачева
Наш собеседник: Иван Порфирович Потапов Генерал-лейтенант, ответственный работник ЦК КПСС.
— Мы успели подзабыть многое из нашего недавнего прошлого, но о том, что это такое — Центральный Комитет КПСС, советские люди и тогда не очень знали…
— Ну и правильно! Не надо было!.. А работал я в Отделе административных органов. Сначала им руководил генерал-полковник Желтов, затем пришел Миронов, друг Брежнева. Он погиб в авиакатастрофе вместе с маршалом Бирюзовым, а потом стал Николай Иванович Савинкин, с которым я вместе учился в академии… Это был очень приятный, спокойный, обаятельный человек — вдумчивый, ответственный. На наш отдел замыкались Министерство обороны, КГБ и МВД, Генеральная прокуратура и все правоохранительные органы.
— А зачем этот отдел был нужен?
— Никогда в истории не было и не будет власти, которая бы не имела своих «административных органов», как их там ни называй: армия, правоохранительные системы, службы безопасности. В любом государстве — империи, монархии, при социализме или демократии — они являются его опорой и самоохраной, обеспечивают власть и диктатуру этой власти. Но главное, они обеспечивают безопасность государства. Без них не смогут существовать никакие иные государственные органы: парламенты, министерства, даже общественные организации. Политическая структура должна иметь опору, и наш отдел, коротко говоря, обеспечивал проведение политики партии в этих органах.
— Чем в этом отделе занимались лично вы?
— В моем ведении были Сухопутные и Ракетные войска, Генштаб и главные управления, к нему примыкающие, Главное управление кадров, служба вооружения, вузы… Если взять общую численность номенклатуры, которая на этот отдел замыкалась, у меня было две ее трети — по Союзу. Я уж не говорю о зарубежных объектах… Все самые сокровенные, тонкие вопросы шли через меня.
— Однако ведь вы не касались тайн Комитета госбезопасности?
— Да нет, у нас все было переплетено теснейшим образом… В ЦК был отдел оборонной промышленности, в ведении которого находились и министерства оборонных отраслей, и подчиненные им предприятия. Задачи по созданию образцов вооружения, по оснащению ими армии государство дает., через армию, и оплата шла по двум линиям — по линии самой «оборонки», а главное — по линии Министерства обороны… В оборонной области любое государство не только использует собственные наработки, но и отслеживает, что делается у противника. Этим, в частности, занимается научно-техническая разведка, которая добывает образцы вооружения, техническую документацию… Информация, поступающая по линиям ГРУ и КГБ, шла в Военно-промышленную комиссию при Совмине. ВПК поручала освоение образцов министерствам, те должны были реализовывать это задание. Иногда получалось: разведчики «костюм» добыли, кое-кто из «оборонки» только «пуговицы пришил», но кричал, что это они все сделали, понимая, что по известным причинам никто их утверждения оспаривать не может. За это шли деньги, награды, премии. Мы знали эти тонкости и поддерживали государственные интересы… Но это так, в общих чертах.
— Так вы занимались какими-то техническими вопросами или…
— В первую очередь — кадры! А техника — это приложение, кто какими средствами владеет.
— Вы можете привести пример какой-то вашей конкретной работы?
— Пример перед вами — 12-томная «История Второй мировой войны». За эту работу я даже награжден орденом. Моей фамилии нет в списке авторов, но на всех томах — благодарственные надписи министров обороны Гречко, Устинова. Я был в группе по подготовке издания, читал весь текст, мог кого угодно подключить к работе, а если мы говорили, что нужно что-то изменить, меняли без возражений. Кстати, «Генеральный штаб в годы войны» генерала армии Сергея Матвеевича Штеменко, написан по моей инициативе и с моим участием. Хотя писал один хороший журналист, но Штеменко диктовал сам… Когда он был начальником Генштаба, там был создан военно-исторический отдел, где копились все важнейшие документы по Великой Отечественной войне, и этим материалом он был «наполнен». Штеменко пришел ко мне посоветоваться: а пройдут ли такие мемуары через наш «дом»? Тут и Генштаб, и Ставка, оценка войны, операций, командующих — сложнейшие вопросы! Говорю, что сразу я не отвечу. Связался с отделом пропаганды, с издателями, потом с помощником Брежнева… И Штеменко начал работать. Когда материал был подготовлен, еще до печати, его дали «наверх» посмотреть… Книга получила огромный резонанс — объективностью, масштабностью и т. д. Нол недоброжелатели всполошились: да кем он в войну был, фронтом не командовал — берется Генштаб оценивать!
— А почему у Штеменко недоброжелатели были?
— Это был единственный из известных военачальников, который страдал из-за своего ума! Он пришел в Генштаб майором после Академии бронетанковых войск и дошел до генерала армии… Он был у Антонова правой рукой, тот без него никуда не ходил. Культурный, воспитанный человек, большой умница. А поскольку он превосходил многих, то ему за это и мстили, могли подставить ножку…
Мы с ним познакомились в Сибирском округе, когда я был начальником политотдела дивизии. Его из Генштаба услали начальником штаба в Группу войск, оттуда — начальником ГРУ. Там Штеменко начал формировать бригады особого назначения — те самые, которые мы потом высаживали в Афганистане, но он не знал, что об этом нужно доложить в Генштаб. На него и «стукнули», он был понижен до генерал-лейтенанта и отправлен начштаба в СибВО. К нам он приезжал проводить учение, и мы с ним два дня мотались… С годами у нас с Сергеем Матвеевичем завязалась настоящая дружба: он звонил, приезжал, и я к нему ездил. Кстати, читал все его рукописи, проверял через кого-то, находил для него документы, которые были в 1-м секторе общего отдела, в Кремле…
— Обратный путь «к вершинам» у Штеменко был достаточно долгий. Вы в это время у же работали в ЦК. Могли вы ему помочь?
— Много всего было… Когда его поставили начальником штаба на Сухопутные войска, то главкомом был маршал Чуйков. Это были совершенно разные люди, различные характеры, и отношения у них не сложились. Штеменко приходит ко мне: «Не могу!» Мне надо было подработать это дело. При посещении начальника Генштаба маршала Бирюзова я говорю: «Ну что вы Штеменко там держите? Это же кладезь оперативной мысли, ему масштабы нужны!» Тот посмотрел: «Ты что, за него агитируешь?» — «Не агитирую, просто вы нерационально используете его потенциал». Бирюзов его взял заместителем по оргмобвопросам, и Штеменко за полтора года перевернул всю эту работу…
— Вам приходилось встречаться со многими известными военачальниками, причем как представителю высшего партийного органа…
— Каждый из них был человеком очень сложным, заслуги у всех перед страной были огромными, каждый уже при жизни вошел в историю. Это следовало понимать, а потому быть скромным, держать соответствующую дистанцию. Общаться аккуратно, не наставительно, не проявлять навязчивости. А главное — вникать в обстановку и досконально знать проблему. Даже самый большой начальник, если почувствует, что ты ему помогаешь, что по каким-то сложным, щекотливым вопросам общаешься один на один и говоришь то, чего другой никак не скажет, обязательно воспримет это должным образом, по-деловому.
— Но были ведь и какие-то совершенно принципиальные вопросы, затрагивая которые просто было нельзя не обидеть человека…
— Можно! Если с умом делать… Вот, главкому Сухопутных войск Чуйкову было 62 года, пора уже было освободить его от этой должности. Чтобы это сделать, министр обороны Родион Яковлевич Малиновский пошел к Генсеку, а он редко ходил, он очень самостоятельный человек был, я его называю мудрым министром, и он пошел… В результате Чуйкову предложено было возглавить Гражданскую оборону. Узнав, что в ГО было порядка двадцати двух тысяч человек, Чуйков заявил: «Я сделаю из них 22 тысячи генералов!» И начал всех начальников на генеральские должности назначать, сам ходил «наверх», звания «доставал»… А нам, мне, в частности, приходилось все улаживать. Конечно, мы его сдерживали — заматерится иногда, но у меня и с ним отношения были отличными. Нужно было учитывать его характер… Кстати, вы знаете, что у памятника на Мамаевом кургане — бойца с автоматом и гранатой и надписью на постаменте «Стоять насмерть» — лицо Василия Ивановича Чуйкова?
— Нет… С министрами обороны вам по службе тоже общаться приходилось?
— Да, особенно с Дмитрием Федоровичем Устиновым. При необходимости он ко мне обращался как к исполнителю. Во-первых, он много занимался оборонной промышленностью; во-вторых, если он уверовал, что ты честный и не будешь подстраиваться, то он нуждался в таком общении. Он болел за дело, переживал и, как неспециалист в военной области, очень боялся допустить какую-либо ошибку. Нередко он присылал в отдел проекты своих принципиальных приказов… Бывало, меня к себе домой приглашал и долго со мной разговаривал, буквально вытягивая из меня мои взгляды… Устинов и сам мне много всего рассказывал — в то время он работал над воспоминаниями, однако в книгу вошло информации в два, а то даже и в три раза меньше, чем Дмитрий Федорович мне поведал…
— Жаль… Но обратимся непосредственно к ЦК КПСС. Понятно, что здесь, как в любой государственной структуре, постоянно происходили какие-то изменения…
— Конечно! В начале 1970-х годов в ЦК работали порядка двух тысяч оперативных работников и примерно столько же обеспечивающих — не только здесь, но и в хозяйственных службах. Л при Сталине вначале работников ЦК было порядка 300 человек и структура была совершенно иная. Такого отдела, как наш, не было — он, как и отделы сельского хозяйства, оборонной промышленности и другие, входил в управление кадров, и во время войны, в самый напряженный период, в нем было около 120 человек. Ну кто там с фронта представлял на утверждение в ЦК командиров дивизий? Решения принимались позже…
— Тогда, наверное, все подразделения ЦК работали по-другому?
— Партия реально была руководящей и направляющей силой общества по всем направлениям. В частности, огромная нагрузка ложилась на Управление пропаганды — оно занималось и руководством печатью, и многие другие задачи решало. Например, такой вопрос… Сталин ставил задачи на определенный этап перед армией, фронтом или перед страной в приказах Верховного. Подготовка приказа к 23 февраля, Дню Красной армии, начиналась как минимум за месяц. Сотрудники готовили оценку обстановки, все политические оценки, примерно определяли направления задач на предстоящий отрезок времени… Оценку фронтовой обстановки, так же как и благодарность отличившимся командующим и командирам, готовил Генеральный штаб.
— Да, тут не приходится удивляться чеканности сталинских формулировок…
— Вы ошибаетесь! Отправив Сталину текст, сотрудники с волнением ждали: что же от него останется? Если в вышедшем приказе где-то проскакивало одно их предложение, то это считалось победой! Обычно Верховный все определял сам — но после всесторонней подготовительной работы.
— Каждый из генсеков по-своему руководил аппаратом Центрального Комитета, направлял его деятельность. Вы проработали в ЦК от Хрущева до Горбачева… Что и как изменялось за это время?
— Хрущев вообще аппаратом ЦК не занимался и даже перед его сотрудниками не выступал… У него элементарная грамотность была настолько слабая, что он обычно только расписывался на том клочке бумаги, где его помощники поручения писали. Если же Никита Сергеевич писал резолюцию — у него был особый почерк, с наклоном влево — то даже на 20 или 30 слов в ней не было ни точки, ни запятой. Кстати, читать он не любил, самообразованием не занимался… Но это был замечательный интриган, к тому же страшно мстительный! Если кто-то был против — министр, секретарь обкома, он запомнит. Поскольку волюнтаризм у него был от начала и до конца, то в своих решениях он не опирался на проработку аппарата, специалистов, советов не терпел, а давил сам… Скажем, разделил партийные комитеты на сельские и промышленные. Щербицкий, первый секретарь обкома в Днепропетровске, просил: «Не делайте этого!» — «А ты что понимаешь?» — отвечал Хрущев, и Владимира Васильевича освободили от должности… Хрущева боялись, но авторитета у него не было!
— Все же именно он возглавил партию после Сталина… А был ли другой человек, которого Сталин видел своим преемником?
— Сталин, в частности, ориентировался на Пантелеймона Кондратьевича Пономаренко, первого секретаря ЦК Компартии Белоруссии. Он пришел на партработу с преподавательской, кандидат наук. Блестяще освоил дело, отличался изумительной честностью и ответственностью, глубокий аналитик. В 1938 году возглавил парторганизацию Белоруссии, с начала войны был членом военного совета фронтов, в 1942–1944 годах руководил Центральным штабом партизанского движения, затем возглавлял и ЦК, и Совмин Белоруссии. Когда Сталин ехал на Потсдамскую конференцию, то остановился в Минске, где провел около 14 часов — Пономаренко ему все подробно доложил… Сталин предложил ему поехать в Берлин как представителю руководства партизанского движения, но тот отвечал: «Я бы просил вас меня не трогать — здесь у меня столько дел! А там я просто буду сидеть…» Сталин сказал: «Если вы найдете нужным — прилетайте».
— Пономаренко вскоре стал секретарем ЦК, зампредседателя Совмина СССР, а потом его звезда закатилась…
— Безусловно, ведь Хрущев был его противником! Они цапались, еще будучи первыми секретарями в республиках, в частности по вопросам границы. Хрущев хотел часть Белоруссии оттянуть на Украину, а Пономаренко не давал. Придя к власти, Хрущев сразу назначил Пономаренко министром культуры, затем — первым секретарем в Казахстан, а в 1955 году отправил послом в Польшу… Вообще, на мой взгляд, Никита Сергеевич нанес третий очень страшный удар по Компартии, по Сталину и, соответственно, по Советскому Союзу.
— А кто — первые два?
— Сначала — Троцкий. Потом с внешней, так сказать, стороны большой вред нанесли действия Тито. Есть мнение, что он был связан с англичанами. Тито работал в Коминтерне, который определенные силы старались противопоставить Сталину и ВКП(б), закачивали туда денег немерено. Вернувшись в Югославию, Тито фактически уничтожил ядро ее компартии и сумел прийти к руководству.
— Поговаривают, что и Хрущевым тоже мог кто-то руководить «из-за бугра»…
— Понятно, сам Хрущев не смог бы всего сформулировать — доклад на XX съезде КПСС отрабатывали его помощники Поспелов и Шепилов. Доклад был внезапный, его не знали даже члены Политбюро… Мне рассказал первый секретарь Красноярского обкома, что после съезда им вручили текст с указанием в течение трех дней провести пленумы бюро в поддержку. Эту кампанию Хрущев начал от своего тщеславия, властолюбия и, не найду другого слова, тупоумия… Вот только кто им руководил? Это, как я уже сказал, был третий удар.
— Однако во время «перестройки» основной огонь официальной критики был сосредоточен на Леониде Ильиче: мол, «негатив» в стране — результат «застоя»…
— Что можно о Брежневе сказать? Это был человек, совершенно преданный делу социализма. Ответственный, честный, добросовестный, доступный для людей. Он всего себя отдавал делу партии. Когда снимали Хрущева, его избрали «на ура». На должность первого — сначала — секретаря Брежнев шел с трудом, хотя ранее и стремился к выдвижению, и успешно рос… По-моему, его беспокоили огромная ответственность лидера и сложность предстоящих задач. Его уговаривали, потому как предлагать было некого. В итоге три человека все и решили — Косыгин, Подгорный и он. Хрущев и Микоян в это время были на отдыхе… Сначала он много ездил по стране, здоровье позволяло, потом оно начало сдавать — и он больше слушал и поддавался на информацию, идущую от других лиц. А ведь главные направления и в политике, и в экономике должно определять именно «первое лицо» государства, которое несет всю ответственность за судьбу страны. Но для этого надо иметь соответствующие масштабы мышления и оценки, знание проблемы. Чтобы принимать сбалансированные решения, надо стоять выше того, что тебе предлагают, иметь свою генеральную линию руководства, знать состояние дел. И эта линия должна быть генеральной линией развития страны…
— Кто реально управлял государством во времена «позднего Брежнева»? Тогда много говорили о Суслове, которого называли «серым кардиналом»…
— Это придумали «ангажированные», как сейчас говорят, журналисты-международники, чтобы измазать и его, и партию… Кстати, Суслов в личном плане был аскет! Он ходил в старом костюме и длинном пальто, в калошах и работал, я бы сказал, по 20 часов. Это в полном смысле слова была «рабочая лошадь партии»! Единственное, где он двигался, это в Библиотеке имени Ленина, куда пешком доходил от Кремля. В аппарате ЦК Суслов вел Секретариат, и при Брежневе семьдесят процентов заседаний Политбюро проводил именно он. Он обязательно прикладывал свои ум и знания ко всем выступлениям Генсека. По-моему, он был единственным человеком в Политбюро, который постоянно работал над собой. Еще Сталин называл его «тружеником партии»! Известно, что перед смертью Михаил Андреевич поехал в Ульяновскую область, в свое село, к землякам. Предупредил секретаря обкома: если у них будут какие-то просьбы, чтобы исполнил. Два дня и две ночи прожил у старичка, своего бывшего одноклассника, — так он прощался с жизнью… Достойно? И это говорит о многом.
— Действительно… Но кто же был тогда «у руля» нашего государства?
— При Сталине созданы были такой аппарат и такая страна, которые уже разламывал Хрущев, но не разломал… К слову, наивысший авторитет у партии в народе был не только во время, но и после войны. Победили мы, в кратчайшие сроки восстановили народное хозяйство, начали уже забывать, что 27 миллионов погибло — и дальше рванули! Силу набрали: космос, ядерное оружие, атомная энергетика… А кадры были какие — те же министры, на которых молиться можно было! Но самые золотые партийные кадры были те, кто стоял ближе всего к народу: секретари райкомов и горкомов КПСС. Они такую школу во время войны прошли, затем — на восстановлении страны, у них такая закалка была, и к тому же они постоянно находились в самой народной гуще! Вот когда у партии был высший авторитет, было морально-политическое единство народа вокруг партии. Но тут Хрущев начал всех заменять, чтобы ему было на кого опираться…
— И власть постепенно переходила к «аппарату», утрачивавшему свои положительные качества, но зато становившемуся всесильным?
— Не совсем так… Весь партаппарат, если взять и секретарей парткомов крупных предприятий, был, наверное, 70 с лишним тысяч. Кстати, по уровню денежного содержания партийные работники занимали в стране 28-е место. Так что когда я пришел инструктором в ЦК, потерял в окладе 200 рублей — за звание нам здесь не платили. Но партработники не пищали, трудились в поте лица.
— Разложение партии началось с высшей номенклатуры: как только в днище корабля под названием «КПСС» обнаружилась течь, некоторые члены Политбюро вдруг объявили себя убежденными диссидентами, а иные первые секретари ощутили себя национальными лидерами. Когда же началось это перерождение?
— Когда я пришел в ЦК, партаппарат не был засорен, люди сюда отбирались по морально-деловым качествам, все было очень ответственно. Так было, наверное, на протяжении пятнадцати лет моей работы… При Брежневе, когда он уже болел, качество стало ухудшаться… Но в стране все еще шло по накатанной: Госплан планировал, контроль осуществлялся, партийный аппарат работал, задачи решались… Думаю, кому-то это не понравится, но говорю объективно: в стране оставались сталинские структура управления государством и идеология, а также вера в партию. Но все же времена уже были совершенно иные… А те, кто у Брежнева самые близкие были, они его успокаивали и поддерживали…
— Как вы считаете, было ли тогда единство в руководстве КПСС?
— Сложный вопрос… Могу, например, сказать, что Косыгин, который в течение 16 лет возглавлял Совмин СССР, занимал особое место. Честнейший человек! В то время, когда одни только речи произносили и статьи писали, Алексей Николаевич трудился в поте лица. К слову, когда в Политбюро решались крупные вопросы, он, если неправильно было, нередко выступал против… Заседания Политбюро не стенографировались. Фиксировалось, что обсуждали такой-то вопрос, выступили такие-то, принято решение. Если кто-то из членов Политбюро выступал с несогласием, обсуждение переносилось — и все! Готовили следующее заседание, вопрос вновь прорабатывался… Так было заведено при Ленине, продолжалось при Сталине, и это позволяло избегать многих ошибок.
— Очень интересно… Как вы считаете, мог ли Юрий Владимирович Андропов, если бы Бог дал ему еще несколько лет, спасти положение в стране?
— К сожалению, в это я не верю. Еще когда он был назначен председателем КГБ, он уже был инвалидом… Вспомните, когда Юрий Владимирович выступал при избрании его председателем Президиума Верховного Совета СССР, благодарил за оказанное ему доверие, он только поднимался на своем месте и не выходил к трибуне. Зачем же при таком состоянии здоровья было брать на себя ответственность за судьбу государства? Не лучше ли было озаботиться поисками и подготовкой человека, который бы справился с этой ролью? Вскоре Андропова сменил Черненко, который не только по опыту, но даже и по состоянию здоровья никак не соответствовал должности Генерального секретаря. Про Горбачева же мне вообще говорить не хочется… На этом человеке закончилась история не только ЦК и Компартии, но и всего великого Советского Союза. Уверен, что История ему этого не простит…
Впрочем, в нашем разговоре я высказал свою точку зрения, основанную на моих наблюдениях, мыслях и убеждениях, безо всякой претензии на истину в последней инстанции.
(11 февраля 2006 г.).
Данный текст является ознакомительным фрагментом.