IX

IX

Из вышесказанного понятно, что к папскому двору Льва Х Макиавелли со своими «Рассуждeниями о первой декаде Тита Ливия» Макиавелли нe обращался. Он, собственно, и со своей «Мандрагорой» туда не совался – за него это сделали другие. Комедия была озорной, совершенно в его духе и написал он ее для своих приятелей по садам Ручеллаи, «друзьям прохладной тени», как он их иногда называл. Подробный пересказ «Мандрагоры» включен в «Приложения», а здесь ограничимся просто фабулой: некий жадный и глупый скупец женат на молодой и красивой женщине и страстно мечтает стать отцом, но у него это никак не выходит. Юноша, влюбленный в эту даму, охотно помог бы разрешить проблему, но, к несчастью, его возлюбленная благочестива и добродетельна. Ну, как и положено в комедиях, в конце концов все благополучно улаживается – хитроумный юноша находит способ устроить так, что он все-таки оказывается в постели своей красавицы, муж ее великолепным образом обманут, а все дело помог уладить пройдоха-монах – за деньги, конечно.

Написано это все очень смешно.

Например, там есть уморительный диалог между некоей женщиной-вдовой и монахом, продающим индульгенции. Эти бумаги способны снять прегрешения не только с живых, но даже и с усопших, пребывающих в Чистилище или в Аду. И вот вдова хочет купить своему покойному муженьку отпущение за прегрешение, о сути которого она говорить никак не хочет. Правда, говорит доброму брату-продавцу индульгенций, что она-то сознавала всю греховность деяния, но ее покойный муж уж так настаивал, так настаивал – ну не могла она ему отказать...

А потом она вдруг переводит разговор на турок – правда ли, что они могут вторгнуться в Италию? Не смогут, говорит ей монах, если мы будем молиться и загодя купим себе отпущение грехов. Но вдова продолжает беспокоиться, ибо больше всего ее страшит турецкий обычай насаживания их недругов прямо задом – и на кол...

И аудитория, состоявшая из князей церкви и высших прелатов, просто помирала со смеха, потому что связь между словами вдовы о неназванном грехе ее покойного супруга и турецким обычаем насаживания на кол была им совершенно ясна – речь шла об анальном сексе, запрещенном церковными постановлениями как «содомия».

Тут, кстати, можно сделать попутное замечание: Никколо Макиавелли в 1510 году был обвинен в том, что, будучи в связи с куртизанкой Лукрецией Ла Рочча, занимался с ней, помимо прочего, еще и анальным сексом и, следовательно, «виновен в содомии». Ну, в 1510 году Макиавелли был не последним среди граждан Республики Флоренция, обвинение было анонимным и даже, пожалуй, в принципе недоказуемым – кто, кроме Лукреции Ла Рочча, мог знать такого рода подробности? А она была не дурой, чтобы обвинить своего любовника в деле, в котором она сама была бы соучастницей – так что делу не дали хода, и все так и кончилось ничем.

Отметим к тому же, что отношения Лукреции и Никколо не сводились только к товарно-денежным – даже после того, как Никколо был низвергнут со своего административного Олимпа и у него уже не было и лишнего гроша, его подруга от него не отвернулась. В отличие от очень и очень многих, она по-прежнему охотно принимала у себя отставного секретаря Макиавелли и даже дарила ему иной раз радости телесной любви – когда у нее было свободное время.

Ну, что сказать? Пьесу Макиавелли сейчас особо не ставят и знакомиться с ней можно в основном только посредством чтения. Знание всех этих вышеописанных внешних обстоятельств делает текст еще забавней. Но иногда возникает и другое чувство.

Вот пример: монах в комедии уговаривает добродетельную красавицу склониться на уговоры и принести своему мужу ребенка, а своему любовнику – счастье и наслаждение. И что перед этим такие пустяки, как супружеская измена?

И монах говорит колеблющейся красавице следующее: «Ваша цель – попасть в Рай и ублаготворить мужа».

И добавляет: «А главное при оценке любых действий – конечная цель».

Kажется, что говорит это вовсе не персонаж пьесы, а ее автор, Никколо Макиавелли, с его обычной иронической улыбкой...

Данный текст является ознакомительным фрагментом.