74. Кубанская свистопляска

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

74. Кубанская свистопляска

Самый сильный удар в спину Вооруженным силам Юга России нанесла Кубань. Дон уже переболел "революционной дурью", получив жестокий урок геноцида. Для Кубани пример соседей оказался недостаточным. К тому же другие казачьи войска постоянно пребывали в напряжении, Дон — отражая атаки красных на свою территорию, Терек — набеги горцев. Кубань больше года прожила сыто, спокойно и этого хватило, чтобы забыть об ужасах большевизма и предаться иллюзиям безопасности собственного положения. В отличие от донцов, у которых нездоровые настроения когда-то всколыхнулись «снизу», здесь они порождались «сверху». В составе Кубанской Рады (двухпалатной — Краевой и Законодательной) было много социалистов, имелось сильное крыло «самостийников». Обе эти силы объединились в резкой оппозиции к белому командованию, в борьбе за "вольную демократическую Кубань". Пока война полыхала неподалеку от границ, отношения были натянутыми, но терпимыми. К лету 19 г. они приняли характер открытой вражды.

Первым поводом (но не причиной) стало убийство 27.6 в Ростове председателя Краевой Рады Рябовола. Виновных не нашли, но поскольку Рябовол являлся одним из лидеров самостийников, то Рада обвинила в его смерти "врагов народа, слуг реакции, монархистов", т. е. добровольцев, устроив против них политические демонстрации в прессе и со своих трибун. Когда же Ставка Деникина в связи с одержанными победами перебралась из Екатеринодара в Таганрог, а Особое Совещание — в Ростов, самостийники почувствовали себя освободившимися от их опеки и взяли курс на полный разрыв.

Кубань оцепила себя таможенными барьерами. Не говоря уж о «добровольческих» областях, она отказалась продать хлеб даже Дону. Когда донская делегация явилась по данному вопросу в Раду, депутат Макаренко выкрикнул ей "А, христарадничать приехали!"

(В результате Дон купил зерно на той же Кубани, но дороже, через спекулянтов, раздававших "по таксе" взятки всей администрации.) В газетах, выступлениях лидеров на деникинцев сыпались обвинения, часто совершенно беспочвенные. Писалось, например, что на фронте "кубанцы, терцы, донцы, а добровольцы ютятся в штабах, театрах и ин-тендантствах" — в то время, как Добровольческая армия шла к Москве. Особое Совещание квалифицировалось, как "сила, стремящаяся отдать демократию в рабство" или, по словам И. Макаренко, "коршун, который ждет лишь того времени, когда можно будет выклевать глаза Кубанскому краю и отнять у него землю и волю". Смаковались поражения Колчака. Клеймился «Осваг» ("осведомительное агентство", деникинский орган пропаганды), "длинными реакционными щупальцами охвативший Кубань". А в витринах «Коп» (краевого отдела пропаганды) вывешивались не только местные газеты, где жирно подчеркивались выпады против Добровольческой армии, но даже экземпляры «Известий» и «Красноармейца». Велись сепаратные переговоры с Грузией и с Петлюрой. Представитель Грузии с трибуны Рады открыто заявлял, что его республика "не может разговаривать с теми, кто идет завоевывать и подчинять, а не освобождать", но зато хочет видеть рядом с собой суверенную Кубань и готова прийти ей на помощь для защиты "демократии и свободы". Председатель кубанского военно-окружного суда Лукин, представивший Деникину доклад о росте украинско-сепаратистского движения на Кубани и о прибытии в Екатеринодар тайной петлюровской делегации, был через день убит неизвестными лицами.

Атаман Филимонов, человек слабый и нерешительный, пытался угодить "и нашим и вашим", отыскивая компромиссы и сглаживая острые углы. Впрочем, по кубанской «конституции» атаманская власть была ничтожной, и он оказался в положении передаточного звена между белым командованием и Радой, выслушивая упреки с обеих сторон. Деникин до поры до времени терпел, относя нападки к обычной партийной грызне, коей на Юге хватало. Он даже предлагал Особому Совещанию условиться с кубанским правительством о взаимном прекращении газетной травли поскольку «российская» печать, естественно, вовсю отвечала на выпады самостийников.

Но конфликт ширился. Кубанские лидеры разъезжали с агитацией по станицам, доходили до клеветы. Мол, хлеб дорог, потому что Деникин решил весь урожай отдать Англии в уплату за снабжение. Мол, не хватает мануфактуры и других товаров из-за "блокады Кубани". Мол, добровольцы ходят в отличном обмундировании, в то время как кубанцы "босы и голы". Возмущались тем, что казаков заставляют воевать с "дружественными кубанцам" горцами Дагестана и Чечни, с "родственными им украинцами Петлюры". Высказывались требования снять с фронта кубанские части и поставить их "сильными гарнизонами" у себя дома. Звучали даже призывы непосредственно к казакам — бросать ряды деникинских войск. Добровольческая армия называлась "виновницей гражданской войны", т. к. "не преследуй она целей насаждения монархизма, давно можно было бы окончить войну и примириться с большевиками, устроив в России народную республику". Подбить народ на активные действия подобной агитацией не удавалось — рядовому казачеству было глубоко плевать и на «самостийность», и на «демократию», но в станичных настроениях пошел полный разброд и неразбериха. А главное — эта пропаганда разлагала армию. Патриотический подъем угасал, и политика Рады открывала дорогу простейшему шкурничеству.

Пока Кавказская армия, состоявшая в основном из кубанцев, наступала на Царицын и Камышин, ее боевой дух еще держался на высоком уровне. Но затем последовали тяжелые оборонительные бои, не сулящие никакой «добычи». Начиналась осень с холодами и тифом. И пошло повальное дезертирство. Удирали с фронта, не такого уж далекого от дома. Уехавшие на побывку или излечение назад не возвращались. Дезертиры свободно проживали в станицах — кубанские власти их не преследовали. Шли в банды «зеленых», существование которых на Кубани стало почти легальным — большинство их вожаков были связаны с лидерами Рады. Находили приют в екате-ринодарских запасных частях, которые Рада содержала под своим крылышком для создания «собственной» армии. Шли в «гайдамаки» — охранные отряды Рады. Осенью дошло до того, что во фронтовых полках осталось по 70–80 сабель. Приток пополнений и снабжения с Кубани полностью прекратился.

После отчаянных усилий военного командования все же удалось добиться выхода кое-каких подкреплений на фронт. Состав полков Кавказской армии довели до 250–300 чел. Легче от этого не стало. Как писал Врангель:

"На фронте оставалась лучшая часть казаков, в станицах засели ушедшие в тыл шкурники и грабители. Ныне они в виде пополнения вновь вернулись в части, и вернулись развращенные теми, в чьих задачах разложить и ослабить армию".

Положение становилось критическим. Зарвавшиеся самостийники решили окончательно захватить власть на Кубани. Из органов управления теми или иными способами удалялись сторонники единства Белого Движения. Так, Радой было выражено «недоверие» походному атаману Науменко, и он вынужден был уйти в отставку. Велась активная работа по свержению Филимонова и замене его своим человеком. На начало ноября была назначена чрезвычайная сессия Краевой Рады.

В Таганрог прибыл Врангель. И он, и Деникин сошлись во мнении, что ситуация грозит выйти из-под контроля и что дальше терпеть происходящее невозможно. Вначале предполагалось действовать по возможности мирно. Врангель должен был переговорить с кубанскими старшими военачальниками и «умеренными» лидерами, а также сосредоточить к открытию Рады в Екатеринодаре надежные войска. Как командующий Кавказской армией, он был приглашен на сессию в качестве гостя и собирался выступить с речью, обрисовав тяжелое положение армии. Рассказать, как отражается на ней тыловое политиканство, настоять от имени фронта на необходимости усиления атаманской власти и др. После его речи «умеренные» депутаты должны были внести предложение о соответствующих поправках в конституцию. В случае их принятия Врангель намеревался провести парад войск и уехать на фронт, а в случае непринятия устроить вместо парада что-то вроде митинга и напрямую объяснить войскам, в чем дело. Надавить на Раду их возмущением, а в крайнем случае — силой.

Но события развивались иначе. Самостийники и левые с самого начала захватили верховодство Радой и повели себя крайне агрессивно. Заместителем председателя ("бессменным председателем" постановили считать покойного Рябовола), не допустив обсуждения кандидатур, избрали И. Макаренко, за несколько дней до того агитировавшего по станицам: "Идет батько Махно и несет свободу". Надежда на мирное урегулирование терялась. Даже казачьи деятели, вроде ген. Науменко, во многом не согласные с Деникиным по кубанскому вопросу, считали теперь необходимыми крайние меры.

Наложилось еще одно обстоятельство. Стало известно, что в Париже кубанская делегация в составе Быча, Савицкого, Калабухова и Намитокова подписала сепаратный договор с "меджлисом горских народов Кавказа", где признали взаимный суверенитет и независимость, договаривались о мире и дружбе вплоть до того, что

"войсковые части одной из договаривающихся сторон могут переходить на территорию другой не иначе как по просьбе или согласию правительства этой стороны. Войска одной стороны, находящиеся на территории другой, поступают в подчинение этой последней".

Это переполнило чашу терпения Деникина, и он отдал приказ, где договор расценивался как измена, а лиц, заключивших его, предписывалось при появлении на территории Вооруженных сил Юга России предать военно-полевому суду.

Оглашенный на заседании Рады 9.11 приказ вызвал бурю протеста, как нарушение Деникиным кубанского «суверенитета». Атаман Филимонов допускал, что делегация превысила полномочия, но телеграфировал в Ставку, что "упомянутые лица являются дипломатическими представителями Кубани и как таковые пользуются неприкосновенностью". И подлежат они только кубанскому суду. Правительство уклончиво пояснило, что договор — лишь проект "на случай, если бы Антанта признала власть большевиков". А Рада осудить делегацию отказалась и постановила, "не касаясь существа вопроса о договоре, протестовать самым энергичным и решительным образом против означенного приказа ген. Деникина и требовать его отмены".

Для Врангеля быть "гостем Рады" стало невозможно из-за постоянных оскорблений в адрес белого командования и добровольцев, присутствия в ней лиц, признанных изменниками. По его предложению Кубань была включена в тыловой район Кавказской армии, командующим которым стал ген. Покровский. Решение вызвало новую бурю. Макаренко призывал обратиться к населению с воззванием "Отечество в опасности" и поднимать казаков. Рассылались делегаты за поддержкой к казачьим кругам Дона и Терека. Но большинство депутатов перепугалось — энергию и жестокость Покровского они знали еще по 18-му году.

Миндальничать Покровский действительно не стал. Получив подтверждение приказа арестовать изменников и "принять по Вашему усмотрению меры к прекращению преступной агитации в Екатеринодаре", он 18.11 предъявил ультиматум: выдать ему в 24 часа Калабухова (единственного члена парижской делегации, оказавшегося в России) и 12 лидеров самостийников. Макаренко и его единомышленники окружили здание Рады своими «гайдамаками», попытавшись арестовать Филимонова и захватить власть. Заявляли, что "атамана у нас больше нет", но напуганные Покровским депутаты голосованием выразили доверие атаману, и Макаренко, произнеся покаянную речь, сбежал. А Покровский, когда срок ультиматума истек, занял войсками улицы, прилегающие к зданию Рады, подъехал к нему на коне и дал новый срок — 5 минут. Намеченные им члены Рады сдались. Калабухов был предан суду и повешен. Остальных арестованных по ходатайству кубанской делегации, выехавшей к Деникину, выслали в Константинополь. Макаренко, скитавшийся по хуторам, явился через несколько недель и, покаявшись, обещал отойти от политической деятельности. Делегата, посланные на Дон и Терек, ни малейшей поддержки там не нашли — общее настроение было против них.

Приехавшего Врангеля Рада встретила бурными овациями и выслушала его речь сюя В ближайшие дни она приняла резолюцию о единении с Добровольческой армией, лишении полномочий парижской делегации, внесла поправки в кубанскую конституцию. Атаман Филимонов, посчитавший действия деникинцев вмешательством во внутренние дела Кубани, ушел в отставку. На его место был избран ген. Н. М. Успенский. Удар по кубанской оппозиции многие мемуаристы и историки квалифицируют как одну из главных причин последующих событий и итоговой катастрофы Это категорически неверно. Яркие примеры армии Колчака и Миллера, где оппозицию так и не тронули, говорят об обратном. Скорее к причинам поражения Деникина можно отнести то, что силовое решение последовало слишком поздно…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.